Сокрушитель
Шрифт:
— Ну? — спросил он, поворотясь к лупоглазому.
— От! От! — Зверек подпрыгивал и тыкал розовым пальчиком в кончик ломика.
Василий вгляделся, и в течение нескольких секунд его широкое смуглое лицо выражало только оторопь и ничего, кроме оторопи.
— Телескоп! — выговорил он наконец. — Это же не наш ломограф! Это чужой! Зой! Сьок?
— Зой… — растерянно чирикнул Телескоп, не сводя выпуклых глазищ с ломика. Сложное это понятие, должно быть, никак не укладывалось в его пушистой головенке.
ГЛАВА 20
Что нужно
Днем гулкие светлые комнаты «конуры» теряли таинственность, и сквозное здание становилось похоже внутри на обычную городскую незавершенку: линолеум настелен, стены и потолки побелены, осталось навесить двери, вставить стекла — и сдавай под ключ. Сведенные гримасами предметы, разбросанные где попало, тоже, как это ни странно, не нарушали общей картины, поскольку решительно в нее не вписывались. Ночью — другое дело…
В одной из комнат второго этажа, примостясь на краешке твердой вечномерзлотной кровати, сидел задумчивый Ромка. Трехспальное ложе сияло полировкой, ласкало глаз нежными тонами квадратных подушек и немилосердно леденило задницу. Ромка не раз уже спрашивал Лику, как это ее угораздило сотворить декорацию-холодильник, но та вечно начинала плести в ответ что-то возвышенное и непонятное. Сама, короче, не знала…
— А вот фиг вам! — еле слышно выдохнул Ромка.
Закусил губу и снова сосредоточился.
Через некоторое время в том углу, куда был направлен напряженный взгляд Ромки, прямо из воздуха отвесно полилась тоненькая серая струйка. Достигнув пола, она, однако, не растекалась лужицей, а оседала покатым холмиком.
Наконец Ромка расслабился, и струйка оборвалась. Поглядел исподлобья на окутанный белесым облачком бугорок и досадливо дернул краешком рта. Черт его знает, что такое… То ли гипс, то ли алебастр. Когда оно вот так первый раз посыпалось из воздуха, было даже забавно… Однако Ромка-то сейчас пытался намыслить сигарету! Одну-единственную, с белым (чтобы не отвлекаться на цвета) фильтром… Начал-то он, конечно, с пачки «Мальборо», но раз за разом все упрощал и упрощал задачу. Бесполезно. Из воздуха сыпался один только серый строительный порошок.
— Дьец… — расстроенно пробормотал Ромка.
По этажу давно уже разносились нетвердые и словно пьяные шаги босых ног. Потом дверной проем напротив заполнили бледные телеса куклы Маши. Раскинув объятия, безликое создание враскачку двинулось к Ромке на широко расставленных истончающихся книзу ногах. Надо думать, в понимании Леши Баптиста идеальная женщина должна была пробуждаться от сна как можно реже. Во всяком случае, кукла Маша большую часть времени лежала пластом, но если уж просыпалась… Мужчину чуяла — за семь комнат. Проверяли…
— Да ну тебя… — Ромка встал, отводя слабую четырехпалую ручку. На голом лбу Маши четко была оттиснута вдавлина от рукоятки пистолета. И Ромка вдруг пожалел, что не боится больше этой куклы. Испугаться бы, кинуться снова наутек, упасть с бьющимся сердцем на покрытие… Жить было скучно.
Он подошел к оконному проему и угрюмо взглянул на опоры, издали напоминавшие золотистые облачные башни, громоздящиеся чуть ли не до самого зенита. Сзади снова зашлепали босые
ноги. Ромка разозлился, приготовился стряхнуть с плеч нежные пальчики, но кукла Маша у него за спиной так и не возникла. Обернувшись, он увидел, что комната пуста.Не иначе, где-нибудь поблизости объявился более притягательный мужчина. Ромка снова взглянул в оконный проем и заметил, что возле угла «конуры» кто-то стоит. Подался чуть вперед, чтобы разглядеть получше, и его немедленно выбросило у первого парадного — как раз за округлым плечом Леши Баптиста.
Уловив движение, Леша стремительно обернулся. Чудо чудное — на этот раз он был трезв как стеклышко. Естественным путем так быстро очухаться нельзя — стало быть, нарвался на надзорку… Увидев Ромку, почему-то испугался, глаза забегали.
— Куда это ты? — полюбопытствовал Ромка.
— Мимо шел… — выдавил Леша и в самом деле направился к ближнему углу «конуры». Скрылся.
Ромка недоуменно посмотрел ему вслед и снова повернулся лицом к пятиэтажке. Постоял, подумал… Попробовать, что ли, еще раз? Он вошел в подъезд, миновал первую площадку — и остановился. Навстречу ему по лестнице спускалась Лика.
— Так я и знала, что ты здесь, — сообщила она, тоже останавливаясь. Губы ее сложились в насмешливую улыбку. — Цемент на втором этаже — надо полагать, твоя работа?
— Может, я бетонировать что-нибудь собираюсь! — недружелюбно отозвался он.
— Да, конечно. — Она кивнула. — Бетонировать. Можно еще ручное рубило вытесать. Пли каменный топор… Когда же ты поймешь, Рома? «Конура» — это пройденный этап. Это просто наглядное доказательство, что человек — сам, без помощи хозяев — не может ни-че-го. Даже если ему предоставить все возможности…
Ромка бочком присел на ступеньку и снизу вверх взглянул искоса на Лику.
— Но я тебя уже довольно хорошо знаю, — продолжала она, нисходя по ступеням, — и ни в чем переубеждать не собираюсь. Такой уж ты человек, что, пока сам не набьешь себе шишек, ни во что не поверишь. Горку цемента ты уже измыслил. Действуй дальше…
Ромка подвинулся, и Лика присела на ту же ступеньку. Положила руку на его облитое змеиной кожей колено.
— Рома, что с тобой? — участливо спросила она, заглядывая ему в глаза. — Ты как-то странно себя ведешь в последние дни… Ты чем-то недоволен?
— Да нет… — полуотвернувшись, ответил он. — Всем доволен… Скучно.
— И со мной тоже скучно?
Застигнутый врасплох Ромка издал озадаченное по-кряхтывание.
— Нет… С тобой — нет… Лика язвительно улыбнулась.
— Ну и на том спасибо… А я уж чуть было не подумала, что ты мне тут с куклой Машей изменяешь.
— Знаешь, что? — обидевшись, сказал Ромка и дернулся встать. — Сама ты… Может, ты с Лешей Баптистом мне это… изменяешь!
— Ой, какая прелесть! Первая сцена ревности! — Лика забила в ладоши. — Хотя, позволь… — Она запнулась. — Почему именно с Лешей?
— А он сейчас у подъезда кого-то ждал, — объяснил Ромка.
— Леша? У подъезда? Странно… — Кажется, Лика и впрямь была озадачена. — Да ладно, Бог с ним… Слушай, я вот зачем тебя искала, — сказала она, вновь становясь серьезной. — Мне с Машей Однорукой расплачиваться — за сапоги и за сандалии… А кладовка почти пуста…