Сокрушители
Шрифт:
– Глупо, не правда ли?
– спросила она вполне спокойным голосом.
– Вам же в действительности вовсе не хочется выпить.
– Никто, - промолвил я со всевозможной твердостью, - не посмеет уверять, будто Хелм проник в дамскую спальню под заведомо вымышленным предлогом! Наливайте, а я выпью - даже если при этом поперхнусь!
Расхохотавшись, Дана метнула фляжку назад, в недра саквояжа. Распрямилась, пристально посмотрела на меня.
– С девицей, небось, намаялись?
– То есть?
– По выражению лица заметно. Целую ночь проваляться с юной сорвиголовой
Я воздержался от ответа.
– Ну и ну, - хмыкнула Дана Дельгадо.
– Ведь вы опытный пожилой мужчина и, уверена, при небольшой настойчивости могли бы... убедить девицу. Только не пытались.
– Подразумевается, соблазнить? Дельгадо пожала плечами:
– Называйте как хотите. Но я права?
– Совершенно. В старомодной киноподелке главный герой разразился бы длинной тирадой, уверяя, что слишком благороден, и принес торжественную клятву на могиле отпрыска... Увольте: я не испытываю особого преклонения перед могилами, а где похоронен Мэттью, знать не знаю и знать не хочу. С другой стороны, когда Мэттью не стало, я припомнил, что исполнял отцовский долг весьма небрежно. И подумал: раньше манкировал обязанностями, но теперь вполне способен сделать что-то ради памяти погибшего. Хотя бы позаботиться о вдове - не говоря уже о маленьком счете, который предъявлю убийцам.
– Любопытный замысел, как выразился бы Лестер Леонард, - сухо заметила Дана.
– Зря острите, сударыня. Моя сопротивляемость молодым вдовушкам, по сути, равняется нулю. Но с первого дня я понял: уж чего девице начисто не требуется - это связаться с престарелым ветераном тайной войны; особенно с собственным тестем, смахивающим на убитого мужа внешне и, возможно, имеющего множество похожих ухваток... Даже если технически это и не считалось бы кровосмешением, призрак Мэттью неизменно стоял бы возле постели, сводя с ума Сандру и - не исключаю - меня самого. Посему, прошу любить и жаловать: Хелм-Железный Дровосек...
После короткой паузы Дельгадо произнесла:
– Не болтали бы лучше о том, какой вы добрый субъект по природе, Мэтт. Можете невзначай подмочить свою репутацию.
Она поднялась, приблизилась к туалетному столику и, глядя в зеркало, начала распускать волосы, выдергивая из них шпильку за шпилькой. Стоя спиной. Дана адресовалась к моему отражению:
– Считается, будто женщина, готовящаяся лечь в постель, неотразима. Так ли это, мистер Хелм?
– Дразните?
– хладнокровно спросил я.
Не соизволив повернуть головы. Дана сказала:
– А чего иного ждали? Сначала юная девица взводит вас, точно пружину часовую; потом вы являетесь в мой номер, сжигаемый похотью, - и бедной хозяйке дома запрещено чуток поиздеваться над кровожадной гориллой? Благодарите Бога за то, что я не подняла визга и не отхлестала вас по щекам.
Дана мотнула головой, черные волосы хлынули на плечи настоящим потоком. Они выглядели еще лучше, чем я предполагал. Подняв обе руки, Дельгадо расстегнула "молнию",
осведомилась:– Не пособите ли выбраться из платья? Но умоляю: не вздумайте прийти в неистовство и уничтожить хорошую одежду. Материя и так натерпелась немало за один-единственный вечер... Будьте любезны, разденьте меня со всей подобающей джентльмену осторожностью.
Придвинувшись поближе, я подчинился.
– О, сколь неописуемое измывательство!
– с горечью молвил я.
– Что за бездна зверства притаилась в очаровательной плотской оболочке! Вы просто злая стерва, Дельгадо... Сучка, простите за выражение.
– Женщина, - поправила она.
– И зовут меня Даной.
Продолжая глядеться в зеркало. Дана опустила руки, дабы облегчить мою приятную задачу, дозволить платью беспрепятственно соскользнуть на талию. Затем алая материя обрушилась на пол, и Дана шагнула в сторону.
– Подними, пожалуйста, и определи в шкаф...
– Слушаюсь.
– Нет, не на крючок. Расправь и приспособь по-людски, чтоб не измялось.
– Повинуюсь.
Расправив платье и водрузив его по-людски, я прикрыл дверцу. Дана, стоявшая в кружевном белье, со свободно падавшими волосами, казалась самым соблазнительным созданием на свете.
У нее достало сообразительности понять: полураздетая дама не может сохранить вид гордого достоинства; даме остается лишь предстать обворожительной и томной.
– Так-то лучше, - промолвила Дана.
– Гораздо лучше, дорогой. Пожалуйста, присмотрись ко мне... Ко мне, понимаешь, - а не к Сандре Хелм, с которой ты воспретил себе переспать. Я не тень этой девицы; я - это я...
– Присмотрелся. Всецело обращаю внимание лишь на тебя.
Дана улыбнулась и приблизилась.
– Не всецело, но довольно и этого. Этого и впрямь было довольно.
Глава 19
Я проснулся во мраке ночном от женского плача. И удивился. Дана отнюдь не смахивала на сентиментальную особу - тем паче, на истеричку. Рыдания не казались пароксизмом печали, горечи, либо чего-то подобного. Темноту оглашали только редкие, приглушенные всхлипы.
Лежа на спине, я тихо сказал:
– Если плачешь из-за меня - прости; вовсе не хотел обидеть. Ни в малой мере, клянусь.
– Д-дай салфетку... Их н-на с-столе много...
– Лампу зажечь?
– Н-не возражаю.
Щёлкнув кнопкой выключателя, я протянул женщине мягкий бумажный прямоугольник, помолчал, пока Дана отерла глаза и щеки, высморкалась, втянула воздух.
– Из-за меня?
– Нет...
– Утешить могу?
– Н-нет... Извини, что разбудила.
– Как раз вовремя, - ответил я, поглядев на часы.
– Пора вставать, убираться к себе в номер и вещи укладывать. И душ, между прочим, принять невредно перед отъездом.
Плакала Дана очень опрятно; по крайности, не казалась, подобно многим иным, распухшим, побагровевшим от слез чучелом. Просто милая дама, которую что-то гложет. А кого не гложет? Лия Варек тоже рыдала в постели через полчаса после бурных любовных утех... Не слишком приятное воспоминание.