Соль чужбины

— Видно, князь, девчонки без нас обойдутся, — сказал напористо генерал Андриевский. — Оставим их. У меня к вам вопросы. Вы — человек политический, я — военный, и кое в чем разбираюсь плохо, — он взял Белопольского под руку и, развернув спиной к девушкам, заговорил, принижая свой хрипатый голос.

Дарья робела. Ксения пришла ей на помощь, начала расспрашивать о Париже, о ее жизни. Они разговорились. Даша оказалась старше, чем выглядела, — ровесница Белопольской. До войны она училась в Школе изящных искусств, сначала в декоративном отделе, затем перешла в скульптурный класс, занималась лепкой — совсем уж не женским делом. К сожалению, разговору все время мешал хриплый баритон генерала Андриевского, бубнящего рядом: «...но позвольте, князь...», «...тут я не схватил, князь...», «...это не по-нашему, князь...». После долгих скитаний по Константинополю генерал Андриевский (так почему-то Даша все время называла отца) встретил однополчанина, и тот помог им перебраться в Париж. А здесь им сразу повезло. Мама с компаньонкой открыла портновскую мастерскую. Они берут дешевле, чем другие, поэтому и заказчиков больше. Только все это секрет: Андриевский считает мамин труд недостойным жены боевого генерала и запрещает говорить об этом «в обществе». Отец — тяжелый крест, и нести его надо безропотно. Даша давно бы уехала куда глаза глядят, да маму одну оставить не может. Разоткровенничавшись, она замолчала внезапно, а потом, извинившись за несдержанность, объявила, что сразу поверила в доброе сердце Ксении, поэтому и позволила себе...

Тут в зале началось движение, и все потянулись к входным дверям. Ярко вспыхнули еще две или три люстры. В зал вошли — точно их вдвинули — старики во фраках и декольтированные старухи. Вокруг них вилось несколько офицеров в форме, которые то ли сопровождали, то ли охраняли этих сановных особ. Ксения захотела спросить отца, кто они, обернулась — его и след простыл. Даша, встретив недоуменный взгляд Ксенин, безразлично пожала плечами. Во всю мочь ударил духовой оркестр. Толпа расступилась, образовав коридор, по которому официанты легко пронесли, подняв над головами, четыре больших обеденных стола с высокими ножками, а следом, ловко накидывая на столы бордовые бархатные скатерти, еще два. Спектакль продолжался по разработанному плану. Девушки — одна красивей другой! — появились с цветочными гирляндами. Они окружили столы, расположились вокруг в эффектных позах, замерли — как кордебалет в «Лебедином озере». Дюжие молодцы в поддевках и сапогах, с одинаково стриженными затылками — по виду типичные «охотнорядцы», — стали вносить и ставить на столы самые разные предметы — призы лотереи. Чего тут только не было! Куклы, балалайки, гармошки и гитары, образки и иконы, кожаный чемодан, искусственная елочка, сабля, кортики и палаш, вышивки, платки, голубой абажур, хрупкий хрусталь и старинная разрозненная чайная посуда, непонятно как и уцелевшая после стольких эвакуаций, детали военного обмундирования, дешевая косметика и еще нечто такое, что невозможно было сообразить, как назвать. В качестве главного приза, в центре всего этого ломбарда, возвышался полуведерный, тускло поблескивающий самовар с табличкой «серебряный» — не иначе собственность какого-нибудь полкового собрания.

Началась продажа лотерейных билетов. Девушки с гирляндами цветов на шее держали никелированные подносы, куда посетители кидали свои пожертвования — кто сколько хотел. Группа высокопоставленных старух и стариков, дотоле стоявших молча и тесно, точно римская фаланга, придвинулась к столу. Оркестр опять заиграл бравурный марш. Какой-то господин объявил: «Дамы и господа! Начинаем юбилейную лотерею. Билетов ограниченное число. Покупайте билеты! Счастливых ждут памятные выигрыши!»

Ксения и Даша продолжали разговор. Происходящее в зале их не интересовало.

— Я совсем заговорила вас, правда, Ксения?

— Что вы, Даша. И я рада, что мы познакомились. Мы станем встречаться. И я тогда отвечу на все ваши вопросы. Здесь не место... Эти люди, музыка.

— Зачем же вы пришли?

— Меня упросил отец.

— Вот, — зло подытожила Даша. — Так мы и делаем и подлости, гадости — чтобы не спорить с кем-то. С отцом, с мамой, с самой собой. Разве это нас избавляет от угрызений совести? Вы работаете?

— Нет. Я болела, Даша. И недавно в Париже. Присматриваюсь. Хотя не очень представляю, где и как смогу работать.

— Если вы захотите, я вас шить научу. Или кофты вязать! Приходите, я вас с мамой познакомлю. Она у меня замечательная!

— Спасибо, я приду. Только куда?

— Видите, какая я! Сейчас дам адрес, минуточку. — Она достала из сумочки тоненький блокнот и карандашик, вырвала листок, начала писать и, светло улыбнувшись, передала Белопольской. Под адресом бисерным почерком летела фраза: «Приходите обязательно! Я вас полюбила. Даша».

— Спасибо вам.

Мимо прошли двое. Один внушал другому:

— В России все можно было. Свобода! Обязательно во сне сапоги станут, да еще и в рот наплюют. Это нам ха-арашо известно.

— Мало, видать, в тебя плевали, Сергей Степаныч. Не обижайся. Скажи тебе: вот Советская власть, а вот тебе десять тысяч десятин чернозема — владей. Так ты на всю Европу «Отречемся от старого мира» запоешь.

— А ты всю оставшуюся жизнь лягушатникам зады лизать останешься в треклятой этой Франции. Ты — полковник, преображенец — стыдно!..

Белопольская проводила их ненавидящим взглядом. Сказала резко:

— Смотреть не могу. Лучшие люди России на родных полях полегли. От голода в Константинополе сдохли. А тут эта сволочь. Жива, философствует! Я бы их сейчас шлепнула, тут, в зале! Выйдем на улицу, здесь душно. Прошу.

— Конечно, выйдем, Ксения! Я провожу вас.

Они вышли из «Лютеции» и сели на ближайшую скамейку в крохотном скверике возле барочного фонтана.

— Вы хотите меня о чем-то спросить, Даша? — сказала Ксения, глядя на мрачный грязно-серый фасад огромной гостиницы.

— Бог с вами! — искренне удивилась Андриевская — все, что вы сочтете нужным, вы сами... Потом как-нибудь, — и смущенно закончила: — Конечно, мне интересно про вас...

— Четыре года прошло с того дня, когда я — зернышко — попала между огромными жерновами. Как хотите называйте их: жизнь и смерть, белые и красные, люди и сволочи... Стерли они меня в порошок, Даша. Я пустая. Только оболочка осталась... Вас, поди, отец ищет?

— Вероятно. Если вспомнил, что пришел со мной.

Когда они вернулись в зал «Лютеции», лотерея была уже закончена. Люди побогаче потянулись в ресторан и буфеты. Молодежь ожидала танцев. Все остальные — концерта с участием актрисы императорских театров Алисы Лувен, хора цыган и знаменитой исполнительницы народных песен — «любимицы двора и русской армии». Тихо лилась лихо-ритмичная мелодия джаз-банда. Столы были вынесены, и собравшиеся с любопытством наблюдали за несколькими парами, которые на образовавшемся пятачке демонстрировали умение исполнять вошедшие в европейскую моду фокстрот, чарльстон и шимми. Девушки подошли поближе, но тут налетел разгневанный генерал Андриевский. Грубо схватив Дашу за руку и не дав ей слова сказать, поволок куда-то за собой.

Белопольская осталась одна. Хотелось уйти. Но как, если отец вот-вот появится и станет искать ее среди толпы. Ксения двинулась вдоль стены, поглядывая по сторонам. В группе сановных стариков и старух она увидела князя Белопольского.

Теперь джаз-банд вновь заменил духовой оркестр, слаженно заигравший вальс «Амурские волны». Откуда-то возник рядом Венделовский. Спросил, улыбаясь:

— Разрешите тур вальса, Ксения Николаевна?

— Я не танцую, — ответила она, продолжая глядеть в сторону отца.

— Жаль, — сказал он — Вы, вероятно, устали в этой толчее?

— И вы предлагаете мне отдых на Лазурном берегу? Или номер в отеле «Лютеция»?

— Зачем вы так, Ксения Николаевна, — огорчился он. — Кажется, я совсем не давал вам оснований для подобных...

— Послушайте, как вас! — Ксению «заносило». — У вас есть свои дела? Оставьте меня в покое, — и решительно стала пробираться к выходу.

Венделовский стоял в полном остолбенении: так не вязались слова княжны с ее обликом.

Венделовский смотрел ей вслед. Он вспомнил: Белград, отель «Москва», изъятие документов, попытка завербовать фон Перлофа, его внезапное самоубийство и записка с неожиданной просьбой: «Если вы люди, не оставьте в беде Анастасию Мартыновну Мещерскую, мою племянницу. Она в пансионате «Эксцельсиор» у Дубровника — без средств к существованию». Анастасия Мартыновна — Ксения Николаевна? Мещерская — Белопольская? И действительно ли она родственница Перлофа? «0135» обязан поставить в известность «Доктора». Достойна ли внимания Шаброля эта красавица, если она только дочь князя Белопольского, племянница генерала фон Перлофа, опытного врангелевского контрразведчика, пустившего себе пулю в лоб, когда он пенял, что его игра проиграна...