Солдат идет за плугом

Директор глубоко затянулся папироской и, бросив ее на пол, придавил ногой. Осторожно подняв окурок кончиками пальцев, Хородничану отнес его на полированный столик в углу комнаты, где стояла чудесная пепельница-раковина.

— Дело, конечно, не в одном Фретиче, — сказал он, хоть и сам расстроенный, но радуясь в душе огорчению директора. — Правда, можно и Фретича использовать. Для этого нужно только умело его держать в узде. Но не в нем дело. Корень зла кроется поглубже. Не тут собака зарыта!

Фабиан вопросительно глянул на него, и Хородничану продолжал, обдумывая, точно взвешивая каждое слово и подыскивая надлежащую интонацию:

— Нужна… хм… В воспитании ученика нужна гибкость. Свежесть. Вкус. Не забивайте ему голову одной технологией и механикой. Пафос молодости необходимо определенным образом направлять… Хм… Идеологически… Тут нужно подумать. Вчерашний случай должен быть пока оставлен без последствий. Ни бунта, ни песен, ни карикатуры — ничего этого мы не видели. Но зачинщиков, которые разлагают остальных, надо выявить. А для этого — глядеть в оба! И, конечно, не глазами Стурзы, а глазами… как бы это получше выразиться… хм… кого-нибудь из учеников. Например, того же Фретича. Это главное в воспитании молодежи… хм… эластичность, такт…

Глаза учителя блестели воодушевлением. На холеных щеках выступил румянец. Его так и распирало от еще не высказанных слов — значительных, отшлифованных, звучных. Он подвинул свой стул поближе к Фабиану, так что коснулся его колен. Но взгляд директора, отчужденно блуждавший по комнате, остановился на оленьих рогах, где висела его шляпа.

— Так вот, господин Хородничану, — сказал он, решительно поднимаясь, — вы их распустили, и они теперь пошаливают. Но я завинчу им гайки! Так завинчу, что у них косточки затрещат!

Мрачно нахмурившись, он потянулся было за шляпой, когда в дверях спальни показалась Элеонора.

По-мальчишески подстриженную, с золотистой челкой на лбу, в лиловом халатике с блестящим шелковым поясом, ее можно было принять за дочь Хородничану.

Фабиан прирос к месту.

— Целую ручки, мадам, — опомнился он, кланяясь ей с подчеркнутой изысканностью.

— С утра уже за политику? — спросила она, кокетливо протягивая ему руку для поцелуя.

— Да, дела вот, — сказал Фабиан. — Однако разрешите мне распрощаться. — И, щелкнув каблуками, директор коротко поклонился.

— Как это можно, я вас не пущу! Хотя бы чашечку кофе… Мария!

Но директор не поддавался уговорам.

— Не могу, мадам, дела… — И, надев шляпу, он направился к выходу.

Провожая Фабиана, Элеонора задержалась в передней.

„И о чем это она с ним разговаривает?“ — ревниво думал неподвижный и угрюмый Хородничану.

Дверь отворилась, и вошла Элеонора.

— Отчего мой бэби повесил нос? — спросила она, положив ему руку на плечо.

— Выскочка он, и больше ничего! — не отвечая на вопрос жены, сердито выпалил Хородничану. — Из породы этих ложечников. Грабитель! Обманывает государство, мастеров, учеников. Харчи из казенного котла не стыдится красть. И какого черта я не пошел вчера на урок? Он уверил меня: „Ученики, мол, заняты. Срочный заказ“. А ведь все для него, только для него…

— А ложечники все такие высокие брюнеты? — прервала его Элеонора, думая о чем-то своем. — Ах, я и забыла, сегодня у меня заседание комитета! Ай-я-яй… Мария, Мария!

По пути в спальню она задержалась перед зеркалом, пристально оглядела свое отражение и, повернувшись к мужу, сказала капризно:

— Не смей, пожалуйста, в таком небрежном виде выходить из дому. Позови сначала парикмахера и приведи свою бороду в порядок, слышишь?

Хородничану послушно кивнул головой: он не выйдет из дому.

А день обещал быть таким чудесным! Лучи солнца, бившие в щели ставен, так много сулили: распускающиеся почки, молодая трава, трели жаворонков… Но нет! В душе Хородничану не было места для весны, для ее соблазнов. Он никуда не выйдет сегодня, он хочет наслаждаться красотой и уютом своего дома. Все это пришло к нему так недавно, так тяжело ему досталось: блестящий паркет, никелированные ручки, тяжелые шторы, ковры, подушечки…

Глава IV

Карусель на рогатке, где Доруцу и Фретича должен был встретить „товарищ“, представляла собою простой деревянный навес, к стропилам которого было подвешено несколько лодочек.

Карусель обслуживал оркестр: тромбон, флейта и барабан. Однако в непрестанном шуме и гаме слышны были только звуки барабана. Народ тесным кругом обступил карусель, и в середину трудно было пробиться даже самым завзятым любителям.

Там, где толпа немного редела, в стороне от толкотни, кружилось несколько пар молодежи. Они танцевали молча, сосредоточенно, словно боясь сбиться с ритма, отбиваемого барабаном.

Неподалеку от карусели белел балаган, прибывший на сезон давать представление „с участием самого Нае Галацяну“. Пестро расписанные брезентовые стены балагана привлекали много зевак. У входа, на подмостках, зазывал публику сам Нае Галацяну. Это был здоровенный, краснощекий малый, прошедший уже, как видно, всю иерархическую лестницу циркачей.

— Не тысяча, не сто! Только пять лей за вход! — соблазнял он стоящих внизу и связкой бубенцов указывал на чудовище, намалеванное на полотне. — Живое, натуральное дитя морей! Получеловек-полурыба!

Рядом с балаганом, на столике, окруженном городскими парнями, какой-то тип с азартом перебрасывал три игральные карты:

— Красная берет — черная проигрывает!

Аттракционы на каждом шагу. Шныряли фокусники, гадалки с раковиной, попугаем или мышами. „Колесо счастья“ сулило выигрыши: браслеты, кольца, серьги и другие драгоценности. Чего только здесь не было! Все звало, манило, привлекало глаз и искушало.

Босоногая служанка с вплетенной в косу новой лентой, конюх-сезонник, безработные, денщики в боканчах [4] , начищенных до того, что в них, как говорится, отражались усы, молодежь из ближайших сел — все толпой валили сюда провести воскресный день на каруселях.

Но вся эта публика не привлекала внимания ярмарочных дельцов. „Зеваки! — презрительно отзывались они о простом народе. — Ни гроша за душой!“ Глаза ловкачей старательно выискивали зажиточного крестьянина, возвращавшегося с полным кошельком из города, какую-нибудь тетушку, затесавшуюся сюда в надежде найти подпольного ходатая, который, как ей сказали, может вызволить ее из беды, подвыпившего мастерового — словом, „клиента“, на котором можно было хорошо заработать.

4

Боканчи — грубые солдатские ботинки (молд.).

Доруца и Фретич явились на свидание, конечно, раньше установленного срока. Но, помня слова Моломана, они прогуливались в стороне, подальше от людских глаз.

О рабочем движении ученики много слышали. Они знали, что власти преследуют революционеров, но те неустрашимы. Парни, проживающие вне школы, рассказывали о забастовках, об уличных демонстрациях и кровавых столкновениях с полицией. Рассказы эти втихомолку передавались из уст в уста:

„Безработные разнесли столовую на Павловской“.