Солдат идет за плугом

В это время раздался громкий топот. Все повернули голову. Это Григоре натянул сапоги, полученные от Кондратенко.

— Люди добрые, они больше не жмут! Баде Онуфрий разносил их! — весело воскликнул Григоре.

Кондратенко посмеялся от всей души.

— Ничего, и я не проиграл, — сказал он. — Мозоли у меня были, як те орехи, да и косточки выпирали. А теперь мои ноги подровнялись под твои чеботы. Мозолей и косточек не осталось! Сдается — ноги меньше стали!

Наконец каждый взял винтовку, сундучок, и все приготовились к выходу.

— Стойте! — весело крикнул Краюшкин. — Посидим по русскому обычаю перед дорогой.

Солдаты молча уселись на свои сундучки.

— А ты, товарищ Варшавский, в Польшу едешь? — спросил наугад все тот же Краюшкин. Он сегодня не умолкал с самого раннего утра.

— В Польшу?.. Не знаю… — рассеянно ответил ефрейтор. Он старался делать все, что делали другие, — смеяться, радоваться, но на самом деле был так же печален, как всегда, а может быть, и еще печальнее.

И вот теперь, когда он вместе с другими солдатами уходил навсегда из светлой комнаты флигеля, ему довелось пережить радостную минуту. Кони были уже запряжены, и светлоголовый Густав, старший сынишка Берты, ходил босиком вокруг фуры, приводя еще что-то в порядок перед отъездом. Во дворе и за воротами толкалось много народу — то ли пришли на одно из тех собраний, что начали входить в обыкновение, то ли хотели проститься с солдатами… Царило необычное оживление — люди так и сновали. Самые бойкие женщины отделялись от толпы и, провожаемые взглядами остальных, подходили к солдатам, каждому поочередно жали руку, говоря:

"Тосфидания, тосфидания…"

Сержант побежал узнать, как идет передача инвентаря, и солдаты дожидались его возвращения.

Но Бутнару поспешно двинулся за сержантом.

— Погоди, сержант, не спеши так, я должен тебе что-то сообщить, — сказал он, догоняя Асламова.

Асламов остановился.

— Говори, парень!

— Вот что, товарищ сержант. Эта фрау Блаумер задумала недоброе. Я давно знал, что она настроена против нас, да только все казалось, что это больше на словах. А тут в последние дни она стала замышлять какую-то пакость. Понимаешь, говорят, она готова на преступление, готова убить человека. Сама дочка ее, Кристль, сказала мне. Вчера… то есть этой ночью… на прощание… Мы уезжаем, но ведь ты остаешься, Гариф…

Бутнару замолчал и поглядел своему начальнику прямо в глаза спокойным взором солдата, готового до конца исполнить свой долг. Он считал, что обязан передать сержанту слова Кристль. В то же время он ничего не скрывал. Да, он любит, любит…

— Хорошо, Григоре! — крикнул сержант и протянул ему руку. В его голосе не было тревоги, казалось, он скорее был обрадован тем, что Григоре предостерег его. — Очень хорошо, Григоре. Так! А теперь вернись. Посмотри, как там Юзеф, не оставляй его одного. У него сегодня трудный день. Иди, я скоро вернусь.

В это время в воротах показалась маленькая Марта. Ее вела за руку Эльза. С косичками, развевающимися на ветру, Эльза казалась старшей сестрой девочки… Обе быстро приближались, но, дойдя до середины двора, когда уже можно было разглядеть каждого солдата в лицо, Марта вдруг вырвала ручонку и вприпрыжку бросилась к Юзефу Варшавскому.

Она бежала, пока он не подхватил ее на руки.

Марта лепетала что-то, как лепечут трехлетние дети, но Юзеф отлично понимал ее; он покачивал ее на руках и в то же время отвечал ей серьезно, неторопливо, словно убеждая ее в чем-то очень важном для них обоих.

Иоганн, появившийся откуда-то, остановился, словно смущенный чьим-то взглядом, и, спрятавшись за фурой, незаметно следил за встречей Юзефа и Марты.

Эльза, попытавшись сначала догнать Марту, остановилась невдалеке, так, чтобы видеть девочку. Потом медленно приблизилась к солдатам.

Большая часть женщин, стоявших у ворот, двинулась вслед за Эльзой.

Девочка обхватила ручонками шею Варшавского, ища возле воротника шинели местечко, куда бы она могла зарыться носиком.

Варшавский кинул взгляд в сторону фуры: лошади нетерпеливо били копытами, а сынишка Берты важно восседал на козлах. Заметил ли ефрейтор старого Иоганна, укрывшегося за фурой?

Но это теперь не имело никакого значения. Юзеф поднял девочку, вытянув руки, чтобы лучше вглядеться в нее. Он посмотрел на нее, нахмурившись, словно в глаза ему бил ветер, быстро поцеловал ее в обе щечки и передал Эльзе.

— Поеду ли я до Польши? — произнес он горько, снова вспомнив вопрос Краюшкина. — Не знаю… Не знаю…

Солдаты и женщины молчали.

— Товарищ Варшавский, — раздался вдруг голос Бутнару. — Послушай-ка, Юзеф!

Григоре взял Варшавского за руку и придвинулся к взволнованному, печальному товарищу.

— Поедем ко мне домой, а? В Молдавию. Слышишь? У нас куда ни посмотришь — всюду сады и виноградники. Кругом зелено, и люди мягкие, добродушные. Поедем, Юзеф? Вот увидишь: земляки мои всегда рады честным людям и умелым рукам. Сколько нам надо будет там сеять, сажать, прививать!

— А что ты умеешь делать, браток? — полюбопытствовал Онуфрий, удивляясь, что ему никогда не приходило в голову спросить об этом Юзефа.

— В самом деле, какая у тебя специальность, ты чем занимался до войны? — спросил Краюшкин.

— Я был ювелир, — печально ответил тот.

Наступило неловкое молчание.

Эльза, почувствовав напряжение этой минуты, тихонько отошла в сторонку.

— Как так ювелир? — не сдавался Вася, словно удивленный тем, что есть на свете и такая профессия.

— Кольца, браслеты, серьги… — пояснил с виноватой улыбкой Варшавский.

— A-а! Ювелир! — протянул Онуфрий. — Ясно: браслеты, ось як…

"Батя" хотел было отпустить какую-нибудь шуточку, но ничего не приходило в голову.

— Ничего, Юзеф, нам и ювелиры нужны. Работа найдется, обязательно найдется, — воскликнул уверенно Григоре. — Поедем к нам в Молдавию!

В это время, пробираясь через толпу, женщин, на дворе показался сержант… У фуры его остановил Иоганн Ай, словно нарочно дожидался его. Лицо его побагровело, казалось, его вот-вот хватит удар.

— Я прошу вас спуститься со мной в подземелье, — многозначительно проговорил он дрожащим голосом, указывая рукой в сторону погреба и позвякивая связкой ключей. — Вы должны все принять, я передам все вам…

— Завтра, старик, завтра побеседуем, — торопливо ответил Асламов, не догадавшись, конечно, о чем идет речь. — Завтра все примем, а хозяйство передадим Хильде Кнаппе. Так мы договорились. Завтра…

Старик не успел больше ничего объяснить — сержант был уже среди своих.

— А я тоже с вами поеду, — весело сообщил он солдатам. — Провожу до штаба полка.

Бутнару быстро схватил сундучок Варшавского и уже не отходил от ефрейтора. Люди расступились, пропуская их к фуре. Солдаты уселись лицом друг к другу, и парнишка на козлах хлопнул бичом.