Солдат… не спрашивай!

 – Нижним чинам не положено! – сказал, как отрезал чиновник ведавший выдачей погонных сумм и предписаний в департаменте Аракчеева, по виду настоящий сухарь в облике человека, таких в ведомстве временщика хватало с избытком, – Так доберетесь, не велики баре! Пешком дойдете, как раз пока господа начальники переезжают и поспеете.

Возражения унтер-офицера, что в данный момент "время-деньги" распорядитель презрительно пропустил мимо ушей и определив день на сборы, приказал явиться к следующему утру на этапный пункт, для следования во вторую столицу установленным порядком. Ничего не поделаешь, апеллировать к вышестоящим чиновникам унтер-офицер не мог, его просто никто бы не стал слушать, таковы уж повадки российской бюрократии, пришлось смириться, хорошо хоть погода в начале осени стояла почти летняя. Совершенно никого не обеспокоило и то обстоятельство, что Александр потащит с собой и считавшуюся пока секретной винтовку, боеприпасы к ней и прочие принадлежности и образцы.

Получив от казначея причитающиеся командировочные из расчета по шесть копеек серебром в сутки, друзья закупили водки, немудреной закуски и на прощанье устроили грандиозную пьянку, отблагодарив гостеприимных топографов у которых жили все эти дни в Петербурге, и поутру отправились в путь. Вышли они с рассветом и почти три часа потратили на поиски этапа, в окрестностях столицы столь примечательные места было принято прятать от глаз подальше и если бы словоохотливый встречный оборванец не показал им дорогу, так и бы не нашли. Гриша вообще с утра уговаривал сослуживца не торопится, можно ведь и потом нагнать этапную партию в пути, наняв для скорости "вольного" ямщика, но унтер-офицер настоял на своем. По неизвестной причине аракчеевский чинуша посчитал приятелей "одиночными" нижними чинами, а ведь формально они составляли отдельную команду и могли перемещаться самостоятельно, этот существенный момент Сашка упустил в споре с распорядителем и вот теперь приходится расплачиваться.

Небольшая справка – этапным порядком двигались в те времена по дорогам России все нижние чины, в одиночку направляемые в другую воинскую часть – "для продолжения службы или для других нужд". Ведь служба-то, где бы она ни проходила, была такова, что отправить без конвоя или присмотра хоть за пятьдесят верст любого, самого исправного и дисциплинированного солдата начальники боялись, редкие исключения навроде 13-го егерского полка не в счет. Александр с Григорием, по мнению чиновников военного ведомства, "справными" не числились, несмотря на честно заработанные знаки отличия военного ордена, награды шли одной статьей, а "неблагонадежность" совсем по другой. Отцы-командиры считали, что как окажется воин один на большой дороге, как припомнит, что уже перенес, да прикинет, что ждет его впереди, так и начнет мучить его непреодолимый соблазн – дезертировать, сбежать очертя голову куда глаза глядят. На самом деле убегали далеко не все, многим просто некуда было податься, за долгие годы, проведенные в казарме, люди привыкали к такой жизни и иного существования для себя и не мыслили. Но вот по части пьянства и прочих безобразий – тут, к сожалению надо признать, что начальство было право: "Ветер дует, дождь метет – солдат девку в лес ведет. Девка бает – не хочу, солдат бает – заплачу. Мы робяты ежики в голенищах ножики!".

К слову, в Питере не смотря на хваленую "гвардейскую" дисциплину и принятый в войсках жесточайший фрунт, дела обстояли ничуть не лучше, ночью в одиночку вблизи некоторых "знаменитых" казарм лучше было не появляться, Сашку об этом в первый же день сразу предупредили нижние чины из топографического отдела. Столичные воины "озорничали" кое-где на ночных улицах с ножом и кистенем, а командиры обычно смотрели на такие подвиги подчиненных сквозь пальцы. В провинции такого вопиющего "беспредела" не было, там солдаты "честно" дрались на кулаках с аборигенами, сходились по праздникам стенка на стенку. Грабежей, да еще вооруженных Александр припомнить не мог, бывало нижние чины курицу "дикую" словят, или картошку чужую выкопают – так мелкие житейские шалости.

Поплутав по каким-то ободранным зарослям чахлых кустов "не арестанты" Сашка и Гришка добрались в итоге до этапного пункта. Глупее ситуации придумать было нельзя, нижние чины с оружием и снаряжением должны были топать до места назначения "не в роде арестантов", но на общих правах с ними, хорошо хоть к пруту приковывать их было не положено. Этапный пункт представлял из себя громадный пустырь, обнесенный по периметру крепким забором с единственными воротами. Внутри находилось с пяток полусгнивших строений, видимо предназначенных для ночлега арестантов, а вдоль стен этой "крепости" была устроена настоящая свалка всевозможных гниющих отбросов, что же классика уже: "Возле всякого забора навалено сорок телег всякого сора. Не дай бог памятник поставить какой или просто забор, и нанесут бог весть откуда всякой дряни." На пересыльных этапах в провинции Сашке уже бывать доводилось и не раз, но те были относительно маленькие и там так отвратительно не воняло. Ради любопытства он заглянул в одну из построек, и сразу пришел к выводу, что воровать за последние восемь лет меньше не стали, полы понятное дело гнилые, крыша тоже, но такого разгрома раньше видеть не доводилось. Напрочь отсутствовали выдранные с мясом дверные петли, скобы и даже печные вьюшки. Слоовохотливый дедушка-сторож из местного персонала растолковал солдатику, что прежний смотритель все железо и чугун пропил, а новый никак не восстановит утраченное.

Постепенно вместительный двор стал заполняться, из питерских тюрем и полицейских участков пригоняли арестантов, предназначенных к отправке в места заключения или ссылки, а так же массу всяческого народу, в основном, если судить по внешнему облику все тех же российских крестьян, заявились и многочисленные провожающие. Сашка было поразился, откуда столько набрали, обычно бывает меньше, но ему пояснили, что по осени столицу усиленно "зачищают" от разных нежелательных элементов. Разумная мера, поскольку с наступлением холодов обездоленные и голодные люди будут готовы на любое преступление. Всем распоряжался партионный унтер, испитая рожа "поперек себя шире", его гнусливый, но громкий голос был слышен по всему этапу: то он материт арестантов, то "отечески" вразумляет "в рыло" своих же конвойных солдат. Особого порядка Александр не заметил, если не считать щедро раздаваемые направо и налево охранниками пинки и затрещины арестантам и прочим следующим "не в роде", иногда попадало по ошибке и совершенно стороним людям. Толпа ревела, стонала и материлась на добрую сотню голосов – одним словом был обычный этапно-пересыльный бедлам, знакомая атмосфера, точно отмотал Сашка восемь лет своей жизни назад, когда его самого гнали вместе с другими бедолагами по этапу…

Нельзя сказать, чтобы гостям местный хозяин не обрадовался. Партионный сразу заявил, что они должны поступить в его распоряжение, заместо выбывших по болезни нижних чинов конвойной команды. Однако кормить горячей пищей егерей и бесплатно везти багаж, новый самозваный начальник наотрез отказался. А это уже беда, у них с собой помимо оружия и принадлежностей – одних пулелеек только взяли пять штук, есть еще и личные вещи. При откомандировке в столицу солдатам в полку выдали белье, сапожный товар, мундирную новую пару, новые летние штаны – "чтоб все как у людей было!". Такое своеобразное "приданое" заняло половину казенного ранца. Да и своих вещей набился полный вещевой мешок. Без ложки, чашки и хорошей трофейной бритвы, без лишней нижней рубахи и кальсон, пары портянок, сапожной щетки и полотенца даже солдату трудно прожить в дальней дороге. За провоз всей этой клади на казенной подводе партионный унтер захотел взять с них из расчета пять копеек в день. Заплатить было можно, деньги у них на руках были, но требование состоять в конвое сразу же лишало приятелей возможности кормится в придорожных трактирах и харчевнях, а провизии они с собой легкомысленно не взяли – тащить показалось тяжело. Расстояние от Петербурга до Москвы примерно 700 километров по прямой, а сколько по кривой российской дороге бог знает. Этапная партия в идеальном варианте за день проходит 20–25 километров итого выходит 700:25=28 дней в самом лучшем случае, почти месяц воздухом питаться?

 – Ты что крыса тюремная совсем охренел? – первым не выдержал Гришка, вчерашний хмель все еще бродил у него в голове, еще бы после "товарищеского ужина" сопровождавшегося выпивкой с топографами, проститься явились родственники и друзья, чтобы достойно проводить солдата в Москву и последовало "продолжение банкета" до часу ночи. Пришлось даже за водкой в портерную раз пять сбегать дополнительно, от дежурного по казарме гуляки откупились угощением, вином и деньгами.

 – Молчать, б…ть! – неуверенно рыкнул было партионный, но вступать в драку с незнакомыми нижними чинами, да еще по виду армейцами побоялся.

С точки зрения военного устава и законов империи творилось грубое нарушение дисциплины, но кроме писанных в России в ту пору была масса неписанных правил, и вот согласно им прав был рядовой Гриша. Существовал официальный порядок, согласно которому офицеры гвардии считались чином выше армейских коллег, явочным порядком нижние чины распространили это положение на себя. Доведись Александру командовать солдатами-гвардейцами, его бы тоже такие подчиненные далеко-далеко послали. В свою очередь армейские части с глубочайшим презрением относились ко всяким вспомогательным и внутренним войскам, не сведенным в полки. Такой обычай даже искусственно поддерживался командирами на всех уровнях, ну как же – "славная традиция". А то как же, у армейцев и знамя есть высочайше пожалованное и шеф назначен царем, а эти – "вшивая гарниза".

 – А нам, егерям по х…!!! Наел морду на арестантских харчах, халявщик, командер б…кий! – Гришка разошелся в этот раз не на шутку, как бы мордобоем не закончилось, – Не будем твои колодников стеречь, пущай на волю разбегаются! Рестовать??? Кого рестовать – Сашка кажи энтому гаду бумагу!

Александр попытался сперва было узнать, где находится партионный офицер, что бы решить возникший вопрос с ним. Но "их благородие" уже оказывается давно отбыл в Москву, не барское это дело в разборки со всяким быдлом вникать, для этого как раз партионный унтер имеется.

 – Чаво за бумага у тя? – подозрительно сощурил налитые кровью проросячьи глазки партионный, накануне он и сам сильно поддал на дорожку, а затем еще и опохмелился и поэтому соображал с утра туго, – Нешто от царя, будет врать то!

 – Бери выше от Самого!!! – торжественно заявил Григорий, и ничего не поделаешь, пришлось Александру извлечь из-за пазухи и предъявить на обозрение свой "мандат", заготовленный для крайних случаев.

После недавнего происшествия, когда унтер-офицера чуть не взяли на улице за австрийского "шпиена", штабс-капитан Денисов выхлопотал подчиненному небольшую такую справочку на четвертушке листа. Ничего особо ужасного в этой серенькой казенной бумаженции не было: нижние чины такие-то прикомандированы туда-то для производства опытов по артиллерийской части и все. Ничего сверхъестественного, ничего… кроме подписи в самом конце листочка.