Солдат Пешкин и компания

ДЕНЬ САМОУПРАВЛЕНИЯ

В нашем лагере на каждой смене бывает день самоуправления. Кто пионер, тот знает, что это значит. В такой день все ребята заменяют взрослых: становятся вожатыми, педагогами, врачами, поварами и даже начальниками лагеря. А все взрослые становятся пионерами — нулевым отрядом. Это очень важное и полезное мероприятие. В такой день видно, кто на что способен, а кроме того, очень весело.

Я хочу рассказать о нашем дне самоуправления и о том, какая должность была мне поручена.

Произошло всё так. По специальному приказу были распределены должности. Коля Шибуков из первого отряда назначен начальником лагеря, Валя Сомова, наш председатель совета дружины — старшей пионервожатой, Женя Куц — дворником, Майя Сахарова — биологом, а все председатели советов отрядов стали вожатыми. В нулевом отряде, у взрослых, председателем стал Иван Филиппович, начальник лагеря, а Рая, старшая вожатая, просто звеньевой. Вчера на вечерней линейке был зачитан приказ, а сегодня чуть свет началось самоуправление.

Но самое смешное то, что нашего музвоспитателя Абрама Соломоновича назначили Ваней Уховым. А Ваня

Ухов — это никто, просто пионер, причём самый отъявленный бузотёр в лагере.

Абрам Соломонович маленький, толстый и лысый. Он с самого утра начал бегать в трусиках по лагерю и мешать дворнику Жене Куцу подметать дорожки. Точно как Ваня…

И всё-таки это тоже не самое смешное. Самое смешное произошло тогда, когда пришёл я на распределение должностей. Я опоздал на вечернюю линейку, потому что мне в санчасти перевязывали ногу, которую я ещё утром разбил. Навстречу мне выбежала Нинка Глаз и ехидно объявила: «Вовка, поздравляю, тебя назначили шефом!» Я сначала обрадовался, думал — начальником лагеря; оказывается, меня назначили шеф-поваром. Я никогда не мечтал о такой работе. Девчонки начали хихикать, шушукаться и пальцами на меня указывать. Я бы уже лучше согласился стать главврачом. Тогда бы я назначил в этот день уколы и Нинке Глаз велел бы сделать сразу три: в руку, в ешь ну и ещё в одно место, чтобы не ехидничала…

Ну, назначили, так назначили. Я от поручений никогда не отказывался, поэтому решил делать всё добросовестно.

Прямо с линейки пришлось идти в бухгалтерию составлять на завтрак меню. Прихожу, а там уже Толька Брикин и Зина Гладышева. Кроме них, никого нет. Оказывается, Толька назначен главным бухгалтером, а Зина кладовщицей. Толик сидит с важным видом за бухгалтерским столом и на счётах костяшки перебирает; щёлкнет и кричит: «дебет», «кредит», «сальдо, але оп». Орёт сам не знает что, потому что «сальдо» это вовсе не «сальто» и нечего «але оп» кричать. Вообще у Брикина с арифметикой никогда не ладилось, всегда на троечках выезжал, а тут вам пожалуйста — главный бухгалтер!… Зина подходит ко мне, заламывает, как артистка, руки и говорит:

— Ой, Вовочка, что я буду делать, в складе замки не исправны, а я материально ответственное лицо за все продукты!

«Ну и артистка! Знает же, что это игра и ни за что она не отвечает, а строит из себя какое-то чучело»

Я хотел ей это сказать, но тут как раз Настоящий кладовщик, Захар Петрович, явился. Толька Брикин вскочил из-за стола и кричит:

— Захар Петрович, вы уже больше не кладовщик!…

Захар Петрович сперва побледнел, а когда Зина сказала, что кладовщицей назначили её,- успокоился.

Потом пришли главный бухгалтер и повар.

Нас попросили подождать, пока они всё обсудят, а потом нам доложат.

Ничего особенного на день самоуправления готовить не собирались, только к обеду на третье решили впервые дать клубнику, потому что Захар Петрович сказал, что она у него больше лежать не может. Если клубнику не впишут в меню, то он должен будет составить акт и выбросить её. Вписали. Потом предупредили, чтобы мы к шести утра были на местах, иначе завтрак и обед запоздают.

Я пошёл проводить немного шеф-повара, Павла Васильевича. По дороге он мне сказал, что за завтрашний день очень волнуется.

— Питание — это не шутка! А когда под руками лишние люди вертятся, то можно такое наварить, что сам есть не будешь. Меня же каждые полчаса будут таскать на всякие лекции и массовки, которые вы там будете проводить… Ах, как будто не понимают, что всё держится на питании… Родители чего требуют? — спросил он и сам ответил; — Килограммы!…

Я хотел ему сказать, что питание не самое главное, а важней всего воспитание и закалка, но промолчал, чтобы не обидеть его. Потом вежливо попрощался и сказал:

— Вы, Павел Васильевич, не волнуйтесь, я не опоздаю и буду вам очень помогать.

Когда я прибежал к своей палатке, то меня там ожидало человек пять лагерных обжор.

— Вовка,- требовали они.-Ты гляди, чтобы у нас полные порции были. И чтобы на добавки не скупились… по два раза давали!

— Ладно,- сказал я.- По три порции Каждому дам. Что мне, жалко, что ли.

Потом я долго не мог заснуть, вертелся и думал о том, какая тяжёлая работа у шеф-повара Павла Васильевича и вообще у всех, кто на кухне трудится. Каждый день в шесть утра поднимаются и целый день у горячей плиты стоят… И мама тоже. Она, прежде чем на работу пойти, завтрак мне готовит, после работы обеды варит, сразу на два дня. А в выходной день на рынок идет и полные авоськи оттуда тащит… Как я раньше этого не понимал?! Очень тяжело маме. Вот завтра посмотрю, как всё варится, научусь, а приеду домой, буду матери помогать…

Больше, кажется, я ни о чём не думал, потому что, когда Зина меня утром разбудила, я снова о маме вспомнил.

— Как тебе не стыдно?! — кричала Зина.- Из-за тебя вся работа на пищеблоке стоит! Ты что, забыл, что ты шеф?… Я уже два часа продукты выдаю, а принимать некому…

Сначала я не понял, чего она от меня хочет, про какой-то пищеблок орёт. Я ведь ещё не знал, что это кухню в лагере так называют. Потом, когда увидал, что вокруг меня ребят нет, а из столовой шум доносится — сразу понял, что проспал. Оказывается, уже все с линейки на завтрак пошли, а про меня забыли, думали, что я давно на кухне работаю. Побежал я за палатками на хозяйственный двор, чтоб меня никто не видел, а оттуда уже на кухню пробрался. Прихожу, а Павел Васильевич смотрит на меня с удивлением и спрашивает:

— Ты кто такой? Тебе что здесь нужно?

Ну, я ему, конечно, напомнил, кто я и зачем пришёл.

— А-а-а! — припомнил Павел Васильевич и забеспокоился.- Ох ты, беда моя, тебя-то здесь не хватало! И что за день такой?! — А потом махнул рукой и говорит.- Ладно, иди получай халат, колпак и приходи сюда — к делу пристрою.

Получил я халат, колпак и пришёл на кухню. Пришёл, а Павел Васильевич снова меня не узнал. Потом вспомнил и говорит:

— Ты всё равно опоздал, так пойди погуляй, пока обед закладывать не начнём.

Вышел я в столовую. Ребята завтракают. Увидели меня и давай кричать:.

— Молодец, Вовка! Ух и макароны вкусные у тебя получились! И творог сегодня не кислый…

Я хотел им сказать, что завтрак без меня варился, да не успел — меня позвали к столу, где нулевой отряд сидел, то есть все взрослые.

— Товарищ шеф-повар, надо бы нашему отряду добавки дать: видите, какие у нас пионеры большие,- сказал физрук и протянул свою пустую тарелку. Вожатые тоже стали требовать добавки. А Абрам Соломонович, тот, который теперь Ваней Уховым стал, начал по столу ложкой колотить и согнул её. Подошла к нему Валя Сомова и, как старшая вожатая, потребовала, чтобы он вышел из-за стола. Все за него заступились, говорят: «Ваня» не виноват, ложки такие, что сами от ветра гнутся». Это они как раз правду сказали: ложки у нас в лагере никудышные, тонкие, как бумага, а вилок вообще не дают, боятся, чтобы мы не покололись…