Солдат великой войны

– Как же с ним сложно, – заметил Алессандро, глядя на приближающегося Рафи. – Конечно, в последнее время прогресс налицо, но даже в такой день он все равно надевает костюм.

Рафи сел на выгоревшую траву и бросил портфель перед собой. Учебу он закончил с отличием и теперь обходил дворцы и министерства, чтобы получить достаточно высокую должность, но, в силу специфики государственной службы и потому, что душа у него к тому не лежала, все никак не мог найти работу. Даже охранники и швейцары чувствовали его неуверенность, а судьи и помощники министров сразу видели, что им движет что-то более высокое, чем закон, что-то живое и священное.

– У меня была встреча с начальником протокольной службы Верховного суда, – сообщил Рафи, вытирая пот. – В его годы уже пора думать о преемнике. На него произвели впечатление мои успехи в учебе, и он спросил, как у меня с французским. Я ответил, что знаю его прилично, так он начал кричать на диалекте уроженцев Савойи – аостийском [30] итальянском, как мы называли его в школе, – да еще с такой страстью и так пискляво, что я не удержался от смеха.

– Не следовало тебе смеяться, – пожурил его Алессандро. Он гордился успехами Рафи и хотел, чтобы тот получил максимально высокую должность.

30

Валле-д’Аоста (Valle d'Aosta, буквально «долина Аосты») – автономная область в Италии. С запада граничит с французской провинцией Рона.

– Ничего не мог с собой поделать. Он задал множество вопросов, из которых я понял только половину, и не делал паузы между ними. Думаю, стремился доказать, что французского я не знаю, хотя я утверждал обратное.

– А ты что?

– Так ему и сказал.

– Так и сказал? – переспросила Лиа.

Рафи кивнул.

– И еще сказал… я сказал: «Вероятно, вы думаете, что говорите по-французски, но речь у вас как у деревенского дурачка». Он покраснел и начал издавать какие-то звуки.

– И что произошло потом?

– Потом? Я вышел из кабинета. Наверно, я не гожусь для работы в Верховном суде.

* * *

Когда Алессандро с Рафи верхом приехали из Болоньи, добравшись до Рима за неделю, синьора Джулиани первым делом отвела Рафи в маленькую комнату, выходящую окнами в сад. Показав ему ванную, она на цыпочках вышла и приложила палец к губам.

– Пожалуйста, не шуми, а не то разбудишь Лучану. Завтра она с одноклассницами уезжает на экскурсию в Неаполь по случаю завершения учебного года. Когда ты завтра проснешься, ее уже не будет.

– Кто такая Лучана?

– Моя младшая сестра, – ответил Алессандро.

– Ты никогда не говорил о ней.

Алессандро пожал плечами.

Синьора Джулиани молча закрыла дверь в комнату Лучаны на защелку и начал наполнять водой огромную ванну на египетских ножках [31] .

– Горячей воды у нас много, – заверила она Рафи.

Оставшись один, он снял грязную одежду и улегся в роскошную ванну. С головой погрузился в воду, вынырнул с всплеском, но потом старался не шуметь. Когда закончил, перед тем как выключить свет и позволить ванне исполнить арию вытекающей воды в темноте, заметил на полке чашку. На бумажке, приклеенной к чашке, прочитал надпись женским почерком: «На предмет одежды». Чашку наполовину наполняли монеты. По почерку чувствовалось, что писала еще не взрослая женщина, но уже и не ребенок.

31

Египетские ножки – ножки у мебели в виде звериных лап.

Спал Рафи крепко, а когда проснулся, Лучана уже уехала в Неаполь. Несколько дней за обедом он сидел на ее месте. В разговоре адвокат Джулиани часто называл дочь Лучанеллой. Рафи ничего о ней не спрашивал. Она еще учится в школе, ребенок, но каждый вечер, возвращаясь с обхода дворцов и министерств, Рафи подходил к маленькой чашке с запиской от руки и внимательно изучал почерк.

* * *

Адвокат Джулиани сказал Рафи, что лучше встретиться с помощником министра юстиции, чем с самим министром, потому что именно помощник ведает приемом на работу.

– Джулиани не говори, – сказал ему отец Лиа, – но сначала повидайся с министром. Если ты ему понравишься, он сам отведет тебя в кабинет помощника, чтобы тот оформил тебя на работу… если сложится.

– Сложится что?

– Все будет зависеть от конкретной ситуации, которая сложится на тот момент в турецком улье, как мы называем министерство юстиции. Возможно, подчиненные министра контролируют каждый его шаг. Если он дурак, то слишком уж на них полагается, и они будут узурпировать его власть, пока, если ему повезет, не растранжирят преимущество в борьбе между собой.

– И какова сейчас ситуация в министерстве юстиции?

– Не знаю.

– Адвокат Джулиани – друг помощника.

– Тогда ты должен решить, к кому идти. Если хочешь, могу устроить тебе встречу с министром. Просто дай мне знать. Моя жена говорит, что брат его любовницы женат на венецианке. Определяйся, в общем.

В тот вечер, когда Лучана вернулась из Неаполя, Рафи, Алессандро и Лиа с братом пошли на концерт будапештского оркестра. Рафи поразило, что слушать музыку мешали десятки яростных споров о дипломатии Австро-Венгрии. В Венеции музыку забивала болтовня о любовных похождениях и деньгах.

В ресторане, расположенном в Трастевере, куда пошли после концерта, выяснилось, что Рафи, как и большинство адвокатов, считает политику неинтересной. Алессандро придерживался прямо противоположного мнения и отстаивал его со всем присущим ему красноречием. Он продолжал читать книги по дипломатии и проглатывал несколько газет, которые приносили на заре. У него все было перемешано – буржуазные взгляды, логика, энтузиазм, риторика, и часто из мухи он делал слона.

Вернулись они в полночь, и Рафи заметил, что чашка Лучаны исчезла, а защелка на двери открыта. Наутро он отправился на встречу с чиновником, который, не слушая и не давая себя прервать, говорил исключительно о требованиях, которые он предъявляет к своим сотрудникам. Перед выходом Рафи надел носки и брюки и с болтающимися подтяжками, без рубашки, пошел в ванную побриться. Когда одна половина лица была уже свободна от пены, а вторая ждала своей очереди, дверь в комнату Лучаны открылась. Держа в руке бритву, готовую пройтись по второй щеке, Рафи обернулся.

Забыв, что в доме гость, Лучана пошла в ванную, едва проснувшись, и теперь стояла перед ним в короткой ночной рубашке, остолбенев и едва дыша. Его эта встреча изумила не меньше, чем ее, не само появление Лучаны, а обманчивая внешность. Золотистые нерасчесанные волосы падали на плечи. Длинные и тонкие руки-ноги не позволяли делать вывод о ее возрасте, точно так же, как и в случае почерка, хотя, если бы он повнимательнее всматрелся в написанное, выявленные противоречия позволили бы ему точно определить, сколько ей лет.

Слишком высокая для ребенка, чуть ли не вдвое выше Лиа Беллати, держалась она уверенно и, похоже, больше расти не собиралась. С другой стороны, для женщины она выглядела слишком худенькой. Тонкость ее конечностей доказывала, что просуществовали они не так долго, чтобы набрать полноту.

Рафи мало знал о женщинах, но по праву мог считаться хорошим наблюдателем. Поскольку она смотрела на него не просто удивленно, а широко раскрыв глаза, словно впервые увидела человеческое существо, он сразу догадался, что Лучана носит очки. Догадался, что она снимает их при первой же возможности – из тщеславия, и, хотя он не смог бы объяснить почему, ему это понравилось.