Солдатские сказки
Шрифт:
— Хоть бы, — говорит, — какой чёрт меня туды снёс!
А чёрт, конечно, тут как тут. Только помяни!
— Это ты, — говорит, — звал меня? Чего надо?
— Да вот домой на побывку охота.
— Что ж, — говорит чёрт, — устроить можно. Это для меня пустячное дело. А чем платить будешь?
— Бери последний пятак! У солдата, прости, за душой больше пятака не бывает…
— На кой мне твой пятак?! — плюнул чёрт, — А коли душу отдашь, возьму!
— Если сгодится, так забирай, — говорит солдат, — Тут другая загвоздка!
— Ну, постою вместо тебя, — говорит чёрт. — Авось не тресну!
И порешили они так: солдат в своей деревне год поживёт, а чёрт за него отслужит.
— Скидывай амуницию! — торопит чёрт. — А вместе с ней и душеньку выкладывай.
А солдат не согласен.
— Э, так дело не пойдёт, — говорит, — Вперёд платить не буду. Солдатская душа не балалайка. Как же я без души домой приду? Да и кто тебя знает, чёрта, — может, обманешь.
— Несговорчивый вы народ, солдаты, — поморщился чёрт, — Ну да ладно, вернёшься — рассчитаемся.
На том и сошлись.
Солдат казённое обмундирование с себя скинул, и, моргнуть не успел, — дома очутился.
А чёрт вместо него на часах стоит.
Подходит к нему генерал. Видит, выправка у часового что надо. Глазами, как полагается, начальство ест. А вот с ремнями беда. Им бы крест-накрест через грудь, а они через плечо болтаются
— Эт-то что такое? Почему кавардак? — хмурится генерал. — Надеть по уставу!
Чёрт и так, и сяк — и мнётся, и ёжится, да никак не приладит ремни…
Но генерал долго не ждёт.
— Болван! — кричит, — Раззява! Проучить его хорошенько!
Генеральский приказ, что отцовский наказ. Стали чёрта учить. Каждый день учат — порют розгами.
И вроде бы всем хорош солдат! Службу несёт справно. Ну, не к чему придраться, кабы не эти ремни. Учи ты его, не учи, а болтаются, хоть плач, через плечо. Конечно, мудрено смекнуть, откуда у солдата такое упрямство.
— Ну, дурья башка! — просит ротный, — Чего тебе стоит, братец? Присобачь ты их по форме, — крест-накрест!
Да где ж это видано, чтоб у чёрта крест на груди?!
Долго учили его — то розгами учили, то плетью, а то и шомполом.
Вот уже условленный год подходит к концу. Ждёт чёрт, недождётся, когда солдат вернётся. Стоит на посту, зорко по сторонам глядит — не прозевать бы солдата.
И видит — ползёт-пробирается кто-то к оружейному складу. Ночь такая тёмная, что другой бы и не заметил. А чёрт мигом подскочил, как из-под земли вырос. Хвать лазутчика за шиворот и в тюрьму сдал.
«Совсем я осолдател! — размышляет чёрт, — Не хватало ещё мне, чёрту, злодеев ловить!»
Так-то, может, и мыслит, но маленько даже гордится.
На другой день зовут его к генералу. Награда ждёт, Георгиевский крест за поимку злоумышленника. И хочет генерал самолично на грудь его приколоть. Уж коли такое геройство, то ремни не в счёт, о ремнях можно и забыть на день.
А чёрт думает:
«Всё, крышка! Влип! Сгорю под крестом, словно лучинка! Как бы убраться втихомолку, подобру-поздорову?»— Дозвольте, — говорит, — ваше высокоблагородие, отлучиться, портянки сменить. Хочется в свежих принять награду!
Генерал поморщился, но делать нечего, отпустил.
Завернул чёрт за угол, да нос к носу с солдатом столкнулся.
— Ах, братец! — возликовал чёрт. — Вот спасибо, не подвёл — минута в минуту! Сейчас тебя крестом угостят!
Скинул амуницию, и бежать со всех ног без оглядки. Про душу солдатскую и не вспомнил.
А солдат получил от генерала награду и, как ни в чём ни бывало, службу несёт.
И ремни на нём по форме — крест-накрест. И Георгий на груди. А главное — душа на месте.
Козёл в сарафане
Отслужил Карап в солдатах двадцать пять лет — полный казённый век.
Ну, а после отставки, известно, каждый солдат — сам себе голова. Если, конечно, голова ещё цела.
Вернулся Карап домой, в село Пустые Горшки. А дом-то уж пуст. Родители не дождались, померли. Братья и сёстры кто куда разъехались.
Вот, чтобы от тоски не лопнуть, нанялся Карап сельским пастухом. Каждое утро пригонял на луг стадо — в большинстве знакомых коров.
Трава на том лугу была райская — сочная, сладкая, как-то особенно муравна. Воздухи нежны и легковетрены. И всякое соцветье — клевер, василёк, донник, короставник — мило глазу. Уместна и музыка, вроде бузиновой дудочки, которой Карап веселил коров. У весёлой-то коровы, говорят, молоко цельней.
Редко, конечно, но бывают такие места, где всем хорошо.
Например, в бане — хорошо многим, а иным дурно.
А на Караповом лугу — благодать и умиротворение. У коров, право, такой вид, будто не стадо жвачных, а отряд природоведов. В глазах — мысль и разные вопросы.
Сам Карап не на каждый ответ знал. А другой раз, случалось, лукавил.
— Почему Карапом звать? — призадумывался вроде, откладывая дудку. — Был, бодёнушки, — кабы нет?! — такой святой в святцах. Великий великомученик. Басурмане долго-предолго в котле его варили и заживо скушали.
Коровы вздыхали так, как только коровы и могут, — сокрушительно. Не верили в злодейство.
И правильно. Пастух, коротенький толстячок, от роду имел прозвище — Карапузик. Но с годами «узик» отвалился. Какой уж там «узик», когда кругом широты и толщины!
В полку для него еле-еле амуницию подыскивали. Кормили абы как, особенно в походах — вода да сухари — но как был боров, так и остался. Такое вот природоведение!
С раннего утра посиживал Карап среди мирного стада, как тучный арбуз на бахче. На дудке играл, на вопросы отвечал. Без кнута обходился. Затемно провожал коров по домам.