Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945

Пока шла подготовка, нас посетила миссия болгарского Генштаба; входившие в нее офицеры нам очень понравились своим хорошим понимающим характером. Я сделал для них краткий доклад о наших боях в России. Через несколько дней приехала делегация немецких журналистов, и мне поручили выступить перед ними на ту же тему. Но по приказу моих начальников, а также из-за раздражения, вызывавшегося во мне той легкостью, с которой эти господа смотрели на войну, я изложил им факты в истинном виде и без прикрас описал сложившуюся ситуацию. Я не стал скрывать своих сомнений относительно нашей возможности оккупировать и надолго удержать уже завоеванные нами русские территории с теми незначительными людскими ресурсами, которыми мы располагали. Я назвал им потери нашего полка, и эти цифры были красноречивее пропаганды, без устали уверявшей немецкий народ, будто русские полностью разбиты и практически уничтожены.

8 декабря мы узнали об атаке японцев 7 декабря на Пёрл-Харбор. Давно уже было ясно – и нам, фронтовикам, в первую очередь, – что закон о ленд-лизе превращал США в потенциального врага рейха. Когда 11 декабря до нас дошло известие об объявлении Гитлером войны США, обусловленном союзным договором с Японией, у нас появилась надежда на то, что японская атака и вступление Японии в войну дадут нам некоторую отсрочку.

Тем временем артиллерия завершила подготовительные работы по установке орудий. На бесчисленных совещаниях были с величайшей скрупулезностью разработаны все тактические действия. 17 декабря армия перешла в наступление, которому предшествовала очень интенсивная артподготовка. Наш полк должен был действовать на севере и юге Бельбекской долины, протянувшейся в западном направлении к морю. По дну долины предстояло наступать инженерно-саперному батальону нашей дивизии, который подчинили мне.

Успехи, достигнутые в первые часы, были значительными, но и потери оказались тяжелыми и болезненными. Противник, чей боевой дух заметно поднялся за последние недели, ожидал нашего штурма. Особенно тяжело было брать высоты на севере Бельбекской долины, прорезанные с севера на юг поперечными ущельями и мелкими ручьями. Бои в них, иногда успешные для нас, нередко не давали решающего результата. На юге долины наш 2-й батальон дошел до селения Камышлы. На следующий день была предпринята новая атака. Кажется почти невероятным, что батальон, несмотря на ограниченность имевшихся у него средств, все же сумел овладеть позициями противника. После шести дней боев, шедших с переменным успехом, полк вышел на идущее с севера на юг шоссе. Русские, боясь попасть в окружение, отвели свои войска из северного сектора долины. В помощь 2-му батальону был придан инженерно-саперный батальон, и эпицентр атаки сместился влево. Русские отчаянно сопротивлялись и в какой-то момент потеснили нас. Рождественскую ночь мы бодрствовали, вспоминая наших павших товарищей. Бои предыдущих дней нанесли полку огромные потери, роты сократились до горсток людей. К нам приехал командующий. Он взволнованно поблагодарил солдат за проявленную храбрость. Я имел бурный разговор со своим начальником, которому с энергией отчаяния доказывал необходимость сменить наш полк.

За исключением немногочисленных бойцов, остававшихся в строю, личный состав был почти полностью истреблен, однако, прекратив атаку, мы лишь сыграли бы на руку противнику. Заметки, сделанные в тот момент моими более молодыми товарищами, практически дословно воспроизводят наши тогдашние разговоры. Они показывают всю степень нашего отчаяния при виде того, как тает наш полк, в то время, когда мы не имели иного выбора, кроме как продолжать выполнять полученный приказ.

И при всем том мы были твердо убеждены, что один полк полного состава, лучше подготовленный и с более высоким духом, чем наш, мог бы развернуться на территории, с таким трудом завоеванной нами в предшествующие дни, чтобы совершить решительный прорыв до Северной бухты [36] .

36

Помимо 22-й пехотной дивизии, где действовал полк автора, юго-восточнее от нее к Северной бухте рвались 73-я и 132-я пехотные дивизии. (Примеч. ред.)

Но все эти рассуждения были бесплодны, поскольку в помощь нам командование смогло выделить лишь незначительные силы артиллерии. 26 декабря, в жуткий холод, мы целый день вели оборонительные бои, а на следующий день перешли в атаку. Полк вклинился в оборону противника, но его фланг попал под огонь неприятеля. Пришлось остановиться на достигнутом рубеже, напротив одного из самых сильных фортов, того, что носил имя Сталина. 29-го числа русские предприняли против нас атаку танками, которые были остановлены нашими средствами противотанковой обороны. На нашем левом фланге соседняя дивизия немного подалась назад, но 31 декабря ударная группа сумела продвинуться до проволочных заграждений форта «Сталин».

Солдаты уже стояли перед противником, когда мы получили от командующего приказ, заставивший нас вздрогнуть. Мы должны были прекратить атаку и отойти на север Бельбекской долины. Все дивизии отводились назад, потому что противник высадился в Феодосии и Евпатории (а также Керчи), и следовало выделить войска для отражения десанта и продолжить зачистку и оккупацию Крыма. Этот безжалостный приказ вынуждал нас оставить находившуюся в каких-то 70 метрах от самого важного укрепления позицию, завоеванную нами с таким героизмом, ценой стольких потерь. Нам приходилось отойти почти на исходные позиции, откуда мы начинали свою атаку.

Наши солдаты молча согласились с этим решением, которое невозможно было изменить. Под прикрытием артиллерии, уставшие, подавленные, поколебленные в своей вере в командование, однако исполнительные, они оставили сектор, который захватывали метр за метром на протяжении последних полутора месяцев. 17 декабря дивизии северного участка фронта под Севастополем начали штурм; 1 января 1942 года началось наше отступление.

Вокруг осажденной крепости

Нас осталось мало, и тем большего восхищения заслуживают те, кто составили теперь ядро нового полка. Оборонительные бои спаяли часть, и через полгода эти люди дадут свой последний и победный бой в Севастополе.

В следующие месяцы защиту наших позиций обеспечивала артиллерия. На следующий же день после нашего отхода она снова была на позициях. Я сам наблюдал в перископ, как русские осторожно продвигались по оставленной нами территории, удивляясь, что так легко ее вернули.

Думаю, я был не вправе требовать от моих изнуренных людей немедленно вернуться на позиции, которые даже не существовали. В конце концов оборону я поручил подошедшим подкреплениям, предоставив командование их офицерам. Остатки полка были отведены для отдыха на 10 километров от фронта. В татарской деревушке люди получили возможность залечить физические и душевные раны, нанесенные прошедшими неделями. Командование принял самый старший командир батальона. Сам я, потеряв за время наступления 20 килограммов, выбил себе четырехнедельный отпуск в Германии.

Теперь начиналось тяжелое сражение с природой, поскольку следовало вырубить в каменистом грунте траншеи, установить проволочные заграждения, оборудовать артиллерийские позиции и подземные убежища. Ледяной ветер еще больше усложнял жизнь наших людей, и тем не менее наша судьба на диких высотах Бельбека была лучше участи наших товарищей из групп армий «Центр», «Север» и «Юг», сражавшихся на Восточном фронте севернее. Москва, Тихвин, Таганрог – вот вехи, о которых нельзя промолчать.

Здесь, на Восточном фронте, солдат, стремительно шедший вперед, стал проявлять признаки усталости. Вот уже некоторое время, хотя лишь в своем узком кругу, мы высказывали свои сомнения. В первую очередь мы выражали недовольство завышенной оценкой роли технических родов войск. Своим следствием это имело некоторое пренебрежение к пехоте, хотя, выполняя самые тяжелые задачи, она заслуживала лучшего к себе отношения. Ей выделялось недостаточно боевых средств и, главное, людей, необходимых для поддержания в ротах боевого духа. Все реже и реже видели мы людей того типа, из которого выходили командиры подразделений автоматчиков и ударных групп. Мы открыто говорили о недостаточном количестве таких подразделений, поскольку в основном пехота по-прежнему была во ору жена винтовкой образца 1898 года [37] . Негибкая внутренняя организация полков также указывала на то, что Верховное командование не оценивало пехотинца так, как он того заслуживал. В начале войны ротой командовал капитан – человек уже не молодой, получивший первоклассную подготовку, прирожденный лидер. Теперь, после крупных потерь в офицерском составе, ею, как правило, командовал молоденький лейтенант, прежде командовавший лишь взводом, еще не совсем сформировавшийся как личность, из-за чего он не мог иметь достаточного авторитета в глазах своих подчиненных. И часто бывало так, что ему не удавалось выполнить поставленную задачу.

37

Точнее, 7,92-мм карабином Маузера обр. 1898 г.

Из всего этого мы сделали выводы и в ходе подготовки к решительному штурму Севастополя реорганизовали наш полк. Численность личного состава рот была доведена до 75 человек. Посоветовавшись с заместителями командиров батальонов, мы отобрали по два человека в каждом взводе в качестве кандидатов на должность заместителей командиров отделений, прибывших из тыла на пополнение. Также мы старались хотя бы частично компенсировать недостаток квалификации у офицеров, давая им усиленную подготовку. Наши люди каждый день упражнялись в стрельбе боевыми патронами, что намного безопаснее, чем учиться этому на фронте; это давало им уверенность в себе под огнем и помогало свыкнуться с их оружием.

Кроме того, мы сформировали четвертый батальон. Он гарантировал нам возможность менять подразделения в будущих тяжелых боях и затыкать бреши, образовывающиеся в рядах других батальонов. Раз в десять дней подразделения отводились в тыл и рассредоточивались по базам, где специалисты обучали солдат различным формам боя. С целью поддержания корпоративного духа устраивались ротные праздники, поощрялись встречи между офицерами и унтер-офицерами. Также мы приглашали лекторов, потому что мозг тоже требовал развлечений.