Солдаты и пахари

Схватил Макара за ворот, разбередил рану:

— Встать!

И повернулся к Сане.

— А это большевичка. Стерва. От нее вся зараза идет! — Гришка рванул на Сане кофточку, ткнул кулаком в губы. И тут же был отброшен в сторону.

— Мы с женщин не воюй! — Чех держал Гришку за ворот. — Ты женщин не трогайт.

— Как не трогай, когда она всех мутит здеся.

Глаза чеха стали злыми, холодными.

— Берите мужик, и фсё!

15

Когда Макара бросили в волость, к Сане прибежал запыхавшийся Иван Иванович.

— Чего ты стоишь-то? Кого ждешь? Пойдем скорее, спрячу тебя. А то разберутся, убьют!

— Спасибо, Иван Иванович. Только вон тот ящичек железный надо бы захватить с собой. Тяжелый он, не унести мне.

— Зачем он?

— Это пишущая машинка.

— Чего писать-то будешь?

— Документы любые, дядя Иван.

Через огороды, по берегу, едва заметной тропкой провел ее Иван к своему дому.

— В амбаре пока жить будешь. А там видно станет.

В доме старшины Бурлатова, как и прежде, было весело. Сонька пела новую песню про «пару гнедых», пили водку. Через два дня чехи ушли дальше на восток, оставив в Родниках для поддержания порядка полуроту солдат. Вскоре по селу партизаны развесили объявления:

«Кто посмеет хоть пальцем тронуть местное население, отбирать у мужиков землю, имущество, того мы в конце концов казним, как трутня и кровопийцу.

Уполномоченный большевиков Б е з р у к и й».

Как бы в подтверждение этого вечером с поскотины привезли мертвого старшину Бурлатова, ездившего смотреть, как на Царевом поле «испохабили» у него землю советские крестьяне. Старшина был расстрелян партизанами. Кони, кучер и бричка пропали бесследно.

16

Отряд Терехи пробрался на большую, заросшую кустами релку, верстах в семи от Родников. В эти места и в мирные дни мало кто отваживался забираться. Один путь сюда, да и то для тех, кто знает, — почти пять верст по пробитой в камышах водной тропинке. Другой дороги нету. Тростниковые стены, глубокие плесы, ломь. Лихое место. Собьешься — верная гибель: или утонешь на бездонных прогалинах или засосет в трясину.

У Макара не останавливалась кровь: ранение показалось вначале безобидным, а на поверку вышла беда. Он то бредил, то, приходя в сознание, успокаивал Тереху:

— Ничего, пройдет! Ты не волнуйся!

«Какой, к черту, пройдет, когда на покойника уже стал походить!» — думал Тереха. Вечером он заглянул в шалаш Федотки Потапова.

— Все идет кровь-то? — спросил Федотка. — Сейчас мы ее остановим. Вот.

— Что это?

— Водяной перец! — Федотка тряс в руке красноватые ветки. — Мои деды завсегда этой штукой пользовались.

— Хорошо придумал. Правильно. Но только у меня есть другая задумка… Ты Ивана Ивановича Оторви Голову хорошо знаешь?

— Знаю.

— Друг, поди, ишо?

— Не к нам ли хочешь его заграбастать?

— Навроде того, Федот. В амбарушке у Ивана Ивановича гроб стоит. Подготовил он, вишь, его для себя еще в старо время.

— Ну? Не тяни!

— Лошади у нас две. Проберись в деревню и гроб возьми.

— Зачем?

— Жди нас на Сивухином мысу. Макарку положим в гроб и вместо покойника к нашим увезем. Иначе помрет.

— Да где же наши-то?

— Вчера из разведки Ванюшка Тарков пришел. Вот листовку добыл… Почитай… Наши уже недалеко.

— И все-таки рыск большой!

— Без риска нам сейчас, Федот, жить нельзя!

Подался темной ночкой Федотка Потапов в гости к другу своему Ивану Ивановичу. Увел последних партизанских коней.

Иван Иванович, выслушав партизанскую просьбу, взъерепенился:

— Не дам гроб.

— Да ты что, дядя Иван? Имей совесть, ведь помрет Макарка.

— Не дам в чужие руки. Сам повезу. Я, чать, получше тебя дороги-то знаю. Если кони добрые, господь даст, возвернусь через недельку!

— Не выйдет у вас ничего, — появилась из горницы Саня. Она была в грязной холщовой юбке, в рваной кофте и в старых сапогах. Федотка не без удивления разглядывал ее наряд.

— Пошто не выйдет?

— Документы надо хорошие соорудить, тогда…

— Какие документы?

— Какие? — Саня присела к столу, задумалась. — Иван Иванович должен быть не Иван Иванович, а станичник усть-уйский. И везет он труп их благородия, есаула… Коновалова, к примеру, для погребения в родной деревне или станице.

— Где взять документы?

— Это я сегодня в ночь сделаю. А ты, дядя Иван, папаху добывай, шаровары казачьи.

— Шаровары у Таньки Двоеданки купить можно.. К ней еще до войны один хахалиться приезжал в казачьих штанах. Оставил.

— Я раздобуду утром, — посулился Оторви Голова.

Весь следующий день он собирался в дорогу. Ночью вынесли Макара на Сивухин мыс, положили на траву. Было абсолютно тихо. Звездно. Еле уловимые шорохи слышались далеко. Саня целовала колючие щеки мужа, плакала.

— Крепись, Макарушка, милый!

Подплыла в темноте подвода.

— Давай грузиться!

Попрощались друзья с Макаром. Увез Иван Иванович вместо трупа их благородия есаула Коновалова главного большевистского атамана к красным. Остались на релке партизаны. Строили балаганы из камыша и дерна.

Кончились запасы продуктов. Разведка доносила о деревенских новостях: ушла полурота чехов, а на место ее прибыл особый карательный отряд, и командование отрядом вверено поручику Сутягину. Отбирают у мужиков скот, расстреливать стали за пустяки, насильно берут в солдаты. Тереха понимал: действовать пешим против карателей бессмысленно, они хорошо вооружены и могут уничтожить партизан в два счета. Надо было посадить отряд на коней.

Ждали набора колчаковцами конного поголовья. Шили уздечки из сыромяти, делали, как умели, седла. В конце лета, когда вода в камышах, по плесам была мыльной и теплой, птица уже подымалась на крыло, Ванюшка Тарков принес Терехе весть: набирают коней. В эту же ночь вышли всем отрядом на берег, залегли в кустах около тракта, ведущего на станцию.

Коней выгнали табуном рано утром под охраной четырех верховых и унтера. Верховые погоняли, а унтер ехал следом в рессорной бричке, взятой у кого-то из богатых. Подпустив колчаковцев чуть ли не вплотную, мужики ударили по ним прицельно. Всадники попадали, а унтер завернул коня и что есть духу погнал в село. Отрядчики направили табун к лесу. Там поседлали коней.