Солдаты мира

Возбуждение утихло, разговоры остыли. Разведчики подняли воротники курток, завязали наушники. Автоматы были давно уже зачехлены.

— Да, — сказал, качая головой, Дима, — вот как вышло.

— А что вы переживаете! Все нормально, — успокоил его Климов. Спичка в руках его дрожала, когда он прикуривал.

— Я не о том, — Дима глядел на далекие электрические огоньки в деревне. — Все это чепуха. Я о другом… — Он долго молчал и, как всегда в безделье, долбил лунку носком сапога. — Нет, честное слово, — сказал он, — я не знаю… Серьезно, не знаю, каждый ли сумел бы вот так. Как ты.

— Конечно, — великодушно ответил Климов.

— Нет, Коля, — покачал снова головой Дима. — Легко сказать, сделать труднее. Вот так, самому, по своей, что ли, инициативе… Никто же тебя не заставляет. Черт знает куда лезть… Нет, ты все-таки молодец. Определенно говорю. Честно, — и засмеялся. — Я тебя уважаю. Так, что ли? — и повторил еще раз, с удовольствием: — Я тебя уважаю, слышишь!

— Да что вы, в самом деле, — сказал Климов. Плечи его все еще тряслись. — Вот капитан чуть не убился. Он-то за что! — Он полез в карман за спичками и что-то вспомнил. — Послушайте, — сказал он озабоченно. — Куда же я его дел? Где он? Потеряли? Э, Божко, поднять не мог! Нож лейтенанта… Неужели посеяли? Где-нибудь под линией в снегу затоптали…

— Успокойся, — сказал Дима. — Теперь ему цены нет, ножу этому, — и достал свой красивый норвежский нож. — Я сразу поднял. — Он вынул его из желтых ножен, прошитых кручеными цветными нитками, подбросил и ловко поймал за рукоятку. Лезвие блеснуло. — Дорогой теперь этот нож, — повторил он и любовно погладил щечки из резной моржовой кости. Это все-таки был самый красивый нож в полку, предмет зависти каждого офицера, и принадлежал он Диме Хайдукевичу.

Дима опять подбросил нож в воздухе, поймал за лезвие и протянул рукояткой к Климову.

— Бери. Теперь он твой. Может, пригодится. Офицерский, — и снял с портупеи ярко-желтые ножны.

«Уазик» пришел поздно вечером, в глубокой темноте. Свет фар уперся в расположившихся кругом — спинами внутрь — солдат. Они спали. Зачехленные автоматы лежали на коленях. Поликарпов с Климовым были помещены в центре этого круга. Выпрыгнувший из кабины Семаков сразу увидел длинную фигуру с засунутыми в карманы куртки руками. Лейтенант стерег сон своих разведчиков.

Свет слепил глаза, и Дима не мог сразу разглядеть приехавшего. А Семаков шел к нему, так и не придумав за длинную дорогу, как объявить, что роте приказано добираться до полка марш-броском.

КУПЛЕВАХСКИЙ ВАЛЕРИЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ

родился в 1939 году.

Окончил Суворовское военное училище, Высшее инженерное радиотехническое училище, Военную инженерную радиотехническую академию. Служит в Советской Армии, подполковник. Печатался в журнале «Знамя», в газетах «Правда», «Известия», его повести переводились на иностранные языки. В издательстве «Советский писатель» выходит в свет книга «Разведчики».

Николай Иванов ГРОЗА НАД ГИНДУКУШЕМ Повесть

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«В 18 километрах севернее Пешавара создан лагерь афганских беженцев Адезай.

Из сообщения разведчика «Шаб наме» [5]

Вдоль покосившихся, трижды перелатанных палаток лагеря афганских беженцев бродил человек. Несколько раз он пробовал присесть где-нибудь в тени за палаткой, но поднимавшееся в зенит солнце вскоре опаляло своими лучами и это место, и человек вновь начинал неприкаянно бродить по лагерю. Его мучила жажда, но он не увидел ни колодца, ни арыка — видимо, вода здесь была привозная. Редкие жители лагеря, к которым он пытался обратиться, проходили мимо, не останавливаясь.

5

«Вечерние новости».

Уже который год страх и непонимание происходящего бродили между этими палатками. Афганские беженцы забывали о традиционном гостеприимстве, о помощи ближнему. За эти годы большинство семей осталось без кормильцев — не все мужчины возвращались в лагерь после вылазки на территорию республики, и это страшило больше всего. Кальдары и афгани [6] , выданные за погибших, таяли быстро. Умирали от голода и болезней дети. Здесь, в лагерях, афганские женщины, прежде свято соблюдавшие честь, становились проститутками.

6

Пакистанские и афганские деньги.

Уже давно должны были расколоться небо и обрушиться горы за эти преступления, освободив заодно людей от мук, но солнце вставало каждое утро и жгло землю, а дети вновь просили есть и пить, и не исчезала за ночь проволока вокруг лагеря.

Гандж Али, случайно увидев новичка, долго наблюдал за ним, пока не убедился, что это Абдульмашук. Неухоженная черная борода, поношенная одежда, усталый взгляд, сгорбленная тень, ползущая вслед за ним по раскаленной гальке, — неужели это все, что осталось от веселого тридцатилетнего дуканщика Абдульмашука Абдужалиля? «Наверное, и я не лучше», — подумал Али.

Новичок, побродив по словно вымершему лагерю, присел у одной из палаток. Али неслышно подошел сзади, негромко, полувопросительно окликнул:

— Абдульмашук?

Человек испуганно замер.

— Салам алейкум, Абдульмашук. — Гандж Али назвал себя, торопясь успокоить соседа по торговому ряду.

По афганскому обычаю, троекратно приложились щекой к щеке.

— Салам алейкум, Али. Я уж думал, что не встречу больше на этой земле ни одной родной души.

— Погоди, ты голоден?

Абдульмашук горько усмехнулся, и Али вытащил бережно завернутую в платок лепешку, протянул другу. Тот нетерпеливо облизал губы, сглотнул голодную слюну, но сдержался: с достоинством отломил кусочек, начал жевать. Али провел его в тень своей палатки, вынес воды и теперь молча смотрел, как тот ест. Абдульмашук виновато и смущенно улыбнулся:

— Спасибо, брат. А ты давно в лагере?

— С февраля восьмидесятого года. А ты как оказался здесь? Я тебя раньше не видел.

Абдульмашук тщательно завернул в платок остаток лепешки, опустил голову.

— Не спрашивай, Али. Видно, не замолить и на Коране мне своих грехов. Ты еще не был т а м? — Он поднял взгляд и через проволочную ограду посмотрел на далекие горы с покачивающимися от марева хребтами. Там была родина — Афганистан.

— Еще нет, я долго болел. Но, кажется, скоро и за меня примутся. Добровольцев становится все меньше, вот и устанавливают очередь, как за водой. Скоро моя. Только вот с кем пойду, еще не знаю. ИПА, ИОА, ДИРА [7] — каждый вербовщик записывает в свою партию. А я даже не знаю, чем они отличаются друг от друга.

7

Контрреволюционные организации.