Солдаты невидимых сражений
Шрифт:
— Кто там?
— Милиция, — ответил Аванесов.
— Милисия, милисия, — подтвердил дворник, казанский татарин Хабир.
— Что вам нужно?
— Ищем дезертиров.
— Дезертиров у нас нет.
— Мы должны в этом убедиться, откройте, — властно потребовал Аванесов.
Дверь чуть приоткрылась, один из стоявших за дверью резким рывком распахнул ее, пропуская чекистов в кухню. Горевшая в полнакала маленькая лампочка, свисавшая на шнуре с потолка, тускло осветила старую женщину, стоявшую в накинутом на плечи пальто.
— Где хозяин квартиры?
— Они спят.
В спальне на кровати, укрывшись
Обыск у Алферова продолжался всю ночь. В старых брюках хозяина квартиры нашли записную книжку, в которой на первый взгляд ничего не было подозрительного, если не считать записей то ли должников, то ли кредиторов любившего выпить и сгонять пульку хозяина: «Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович — 435 руб. 23 коп.» и т. д. Забрав с собой записную книжку, чекисты уже собрались уходить.
— Одну минутку, — задержал товарищей руководитель оперативной группы Аванесов, держа в руках массивное пресс-папье с зеленоватой мраморной крышкой.
И эта крышка, и неторопливые движения пальцев аванесовской руки, отвинчивавших металлическую головку пресс-папье, как магнит, притянули к себе взгляды чекистов.
— Есть, — радостно сказал Аванесов, снимая крышку и извлекая из-под нее сложенный вдвое листок тонкой бумаги. Поперек листа мелким, бисерным почерком были написаны фамилии и инициалы. Инициалы, проставленные против некоторых фамилий, совпадали с начальными буквами имени и отчества алферовских кредиторов. Когда, отбросив рубли и копейки в строчке Виктора Ивановича, набрали номер телефона 4-52-73, на другом конце провода откликнулся мужской голос.
— Виктор Иванович? — спросили в трубку.
— Я у телефона, — сказал тот же голос.
— Дмитрий Яковлевич просит вас очень срочно приехать к нему.
Пришлось ждать, когда приедет таинственный Виктор Иванович. На Лубянку возвратились уже почти на рассвете. Доложили Дзержинскому об аресте Алферова и найденных у него списках. Ознакомившись с их содержанием, Феликс Эдмундович сказал: «Теперь все они в наших руках».
Еще до их приезда Дзержинский допросил доставленного одним из первых Миллера.
На допросе Миллер, высказав удивление тем, что он арестован, начал рассказывать о своих заслугах в формировании школы, своей преданности Советской власти.
— Я полагаю, — говорил Миллер, — что на вверенных мне курсах учебное дело, несмотря на его печальное положение, поставлено лучше, чем в других местах… Меня пригласили читать в Кремль. У меня два утра в неделю…
Свою причастность к организации Миллер, конечно, отрицал. О штабе он слышит впервые, и никаких алферовых, ступиных пли талыпиных он, конечно, не знает…
В то время как шел допрос Миллера, в кабинет Артузова, в котором работал Менжинский, принесли донесение от Казанина.
На четвертушке бумаги Казанин писал:
«После обыска т. Линде отправился в отдел, а я остался в засаде… В засаде находится со мной тов. Светлов, сотрудник ОО и стрелок т. Грачев. Ступина дома не застали.
P. S. Тов. Линде отправился в отдел в 3 часа утра.
19/20/IX
Полученное
донесение Менжинский показал вошедшему в комнату Артузову.— Пронюхал, видимо, гад и где-то скрывается. Линде у меня был. С группой стрелков выехал в Кусково…
След Ступина был взят правильно.
В Кусково он приехал 15 сентября. Две ночи ночевал у начальника полигона, две в Москве, где — не говорит. Последнюю ночь ночевал в комнате для приезжих, где и был задержан. Там же показал: «Частных знакомых у меня нет. С сослуживцами поддерживаю чисто служебные отношения. В политических организациях не состоял».
Доставленный на Лубянку Ступин показал Дзержинскому на допросе:
«До Февральской революции был штаб-офицером для поручений при главнокомандующем армиями Северного фронта, до декабря семнадцатого года — помощник генерал-квартирмейстера. С июля 1918 года — делопроизводитель, а затем — начальник 6-го уставного отделения организационного управления Всероглавштаба. В июне 1919 года поступил преподавателем в Московскую школу штабной службы.
С Василием Александровичем Миллером я не знаком.
С Иваном Николаевичем Тихомировым знаком с зимы 1918 года. Знакомство частного характера.
20/IX
Тихомирова, казначея организации, в ту ночь арестовать не удалось. Возвращаясь поздно ночью домой, он услышал во дворе разговоры, понял, что кого-то ищут, и поспешил скрыться.
…Увидев на столе пресс-папье с крышкой цвета малахита из своего домашнего кабинета, полоски тонкой бумаги в руках Дзержинского, на которой были записаны фамилии членов организации — командиров полков, батальонов, — Алферов без запирательств начал давать показания:
— К организации добровольческой армии непосредственного отношения я не имею. Знаю, что членами организации состояли Миллер, Тихомиров, Зверев, Василий Васильевич — низенького роста, одетый в желтую кожаную тужурку, с маленькой рыжеватой бородкой. Начальником штаба был Ступин, казначеем Иван Николаевич (Тихомиров)…
И так далее и в том же духе.
Остальные арестованные упорствовали и не давали показаний.
В протоколе допроса Талыпина лишь одна строчка:
«Талыпин, Сергей Иванович, от показаний отказывается.
23/XI.19 г.
Враги еще на что-то надеялись.
На что? Менжинский и Артузов приехали в Бутырскую тюрьму. В следственной комнате состоялась очная ставка Миллера и Кудеяра. Припертый показаниями Кудеяра, Миллер заговорил, а затем попросил разрешения написать показания собственноручно. Миллера увели. За ним Кудеяра.
После их ухода на столе следователя была обнаружена записка, написанная на четвертушке бумаги синим химическим карандашом:
«Талыпин в камере: старый дурак попался как мальчишка. Если бы наш заговор не был еще несколько дней раскрыт, то вся власть была бы в наших руках. Но это ничего не значит, что они нас арестовали. Помимо нас, еще много людей осталось. С божьей помощью быть может, в скором времени произойдет что-нибудь…»
— Так вот на что они надеются, — сказал Менжинский, подавая записку Артузову.