Солдаты вышли из окопов…

Он поймал тоскливо-недоверчивый взгляд Васильева, приподнялся и со страстностью продолжал:

— Владимир Никитич! — Он впервые так назвал Васильева, и тот принял это хорошо. — Владимир Никитич, да подумайте вы о новом солдате, о свободном, сознательном гражданине, который знает, за что дерется, который будет защищать свою настоящую родину! Такой солдат никому и никогда свою Россию не выдаст.

Васильев задумчиво смотрел в окно, где на западе, за горящими облаками, низко стояло солнце. Потом, не оборачиваясь, сказал:

— Тяжело, очень тяжело. Я всю жизнь отдал армии, две войны провел за отечество мое. И вот… Я всегда был с солдатами, теперь они ушли от меня — не верят… Кому же служить?

И такая скорбь была в голосе Васильева, во всем его облике, что Мазурин шагнул к нему и твердо сказал:

— Мертвым не служат, Владимир Никитич!.. Старая Россия — труп. Но народ остался, ему-то и должны служить все честные русские люди. А все мертвое, гнилое, отжившее нам нужно отсекать… как увядшие ветви с дерева!

Васильев повернулся, как-то по-другому посмотрел на Мазурина, протянул ему руку и решительно пожал ее.

— Бог весть что будет, — сказал он, — но мне некуда уходить от России, от армии. Я буду служить моему отечеству, моему народу.

6

Все кипело в Петрограде. Никогда еще в этом огромном городе не сплеталось столько самых разнообразных интересов и противоречий, никогда еще судьба страны так не зависела от Петрограда, как в эти дни. Тут скопились и действовали силы: одни — двигающие вперед революцию, другие — мешавшие этому движению. Во дворцах, министерствах, политических салонах, иностранных посольствах, генеральном штабе и в иных местах тайно или открыто шла неустанная, суматошная работа по сколачиванию прежней, хотя и закрашенной розовой краской России, с фронтона которой был сорван двуглавый императорский орел. Совет рабочих и солдатских депутатов — в нем преобладали эсеры и меньшевики — лавировал между Временным правительством, армией и народом. Но минуло уже то время, когда солдаты хлопали всем ораторам, даже кадетам. Теперь они лучше разбирались в положении и все настойчивее добивались заключения мира и раздела помещичьей земли между крестьянами.

Влияние большевиков, хотя в Петроградском Совете и во фронтовых комитетах они были еще в меньшинстве, росло очень быстро. Те солдаты, что в начале Февральской революции записывались в эсеры и меньшевики, теперь, как только речь заходила об их кровных интересах, голосовали вместе с большевиками.

Третьего июня в Петрограде открылся Первый Всероссийский съезд Советов. Делегатами на этот съезд, в числе прочих солдат, приехали с фронта Рышка и Балагин. Балагин отправился к большевикам, Рышку поместили в общежитии, оборудованном для делегатов съезда в бывшем великокняжеском дворце. Затаив дыхание, ходил Рышка по великолепным залам с паркетными полами, с лепными потолками, с зеркалами в простенках и не верил, куда попал. «По всему видать, теперь мы этому хозяевами на веки вечные будем!» — рассуждал он. Уложили его спать не на обычную койку, а на кровать с ангелочками у изголовья и пружинным матрацем, на котором Рышка покачивался, как на качелях.

А на следующий день, расчесав бороденку, наваксив и наярив сапоги до жаркого блеска, пошел он с трепещущим сердцем на съезд. Страшная робость охватила его, когда увидел он множество людей в большом зале со сводчатыми окнами. «Где же Балагин?..» Издали заметив его, оживленно с кем-то беседующего, Рышка бросился к другу и уже не отходил от него.

Съезд открылся. Рышка слушал речи, тяжело вздыхал, многое оставалось ему непонятным. В перерыве его остановил при выходе из зала юркий человечек в очках и спросил, не крестьянин ли он.

— А как же, — важно ответил Рышка, — крестьяне мы и есть.

Юркий человечек сейчас же, ловко подхватив Рышку под руку, увлек за собой, не умолкая говорил ему, что все крестьяне должны быть эсерами, так как только эсеры друзья мужиков, и в пять минут в боковой комнатке «оформил» Рышку: записали его мандат и выдали ему какое-то удостоверение.

«Чего это он на меня набросился?» — с досадой думал Рышка, засовывая в карман эсеровскую бумагу, и, сразу же забыв о ней, возвратился в зал.

Заседание возобновилось. Разные люди поднимались на трибуну, и Рышка старался понять только одно: за мир они, за раздел земли между крестьянами или нет?

Человек с черной бородкой, сидевший на председательском месте, приподнялся и усталым голосом, как будто в десятый раз объясняя непонятливым ученикам простую истину, сказал, что сейчас нельзя еще решать вопрос о земле, что надо ждать созыва Учредительного собрания, которое одно может принять постановление о земле, войне и мире.

— Это как же — опять ждать? — вслух удивился Рышка. — А солдату опять, выходит, в окопах сидеть?

На него оглянулись — одни одобрительно, другие сердито. А он весь накалялся. «Обман, опять обман!» И в это время услышал слова председателя:

— В России нет политической партии, которая говорила бы: «Дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место».

И тут за два ряда впереди Рышки чей-то громкий, уверенный голос произнес:

— Есть такая партия!

Рышка вскочил, посмотрел, кто это сказал.

Приподнявшись со своего места, вытянув вперед руку, стоял плотный человек небольшого роста, с маленькой светлой бородкой. Глухой шум пробежал по залу, а человек, произнесший эти слова, уже шел к трибуне быстрыми, легкими шагами. Одни бурно хлопали ему, другие свистели и кричали: «Долой!» А он, спокойно выждав, пока шум улегся, заговорил. Рышка не разобрался в первых его словах. Но вот услышал, что оратор говорит о грабительской войне, которую надо кончать, о мире, которого не хочет заключать Временное правительство («А-а, не хочет!» — тоненько крикнул Рышка), о народе, которому эта война не нужна. Председатель неистово затряс колокольчиком и объявил, что время оратора истекло.

— Это почему же истекло? — звонкий голос Рышки разнесся по всему залу. — Хоть один человек правильно про войну сказал, а вы ему рот затыкаете!

И весь зал загремел выкриками:

— Продлить время!

— Продлить! Продлить!

Рышка весь трепетал. Этот человек говорил так просто и ясно и как раз то, что ему хотелось слышать, — он все, все понимал!

— Кто он, кто? — спросил Рышка у Балагина, не отрывая глаз от оратора.

— Ленин это… Владимир Ильич!

Когда окончилось заседание, Рышка пробрался к Ленину. Заметив маленькую, коренастую фигуру солдата, Ленин живо к нему повернулся:

— Здравствуйте, товарищ. Вы с фронта?

— Точно так, с фронта… Простите за беспокойство. Вы вот про мир говорили и про бедное крестьянство. Так вот мы это бедное крестьянство и есть… Фамилия — Рышков, Зарайского уезда, Рязанской губернии.

— Очень, очень рад с вами познакомиться, товарищ Рышков. — Ленин пожал Рышке руку.

Рышка сразу осмелел.

— Позвольте узнать у вас, товарищ Ленин, земля без выкупа к нам должна отойти или как?

— Без всякого выкупа!

— Так, так… — У Рышки лучились глаза. — А помещиков куда денете?

— Это вы их денете, товарищ Рышков, куда полагается, — весело ответил Ленин. — Когда власть будет у вас, у народа, вы не станете спрашивать помещиков об их согласии отдать вам землю — ясно, что они добровольно на это не согласятся. Вы силой возьмете землю. Земля должна принадлежать тому, кто ее обрабатывает. Правильно это, как вы думаете?