Солдаты

Вовчик держался молодцом. После первой беседы у комбата, на которой он прошел боевое крещение, парень окреп. И хотя по-прежнему паниковал, когда терял Сергея из поля зрения, все же самостоятельности у него прибавилось.

Их все еще регулярно вызывали в штаб. Вместе и по отдельности. Пытались вразумить.

– Вы знаете, что вам пять лет светит? – спросил Сергея на очередной встрече замполит.

– Нет, этого я не знаю, – честно признался новобранец.

– Так вот, знайте, товарищ солдат, – и заговорщическим тоном продолжил: – Вместо того чтобы вернуться через два года на гражданку, вы можете увидеть ее лет так через пять. В лучшем случае. А вам сейчас 18. Вернетесь с подорванным здоровьем, без коренных зубов, отбитой печенью, геморроем и язвой желудка. К тому же будет вам уже двадцать три. Задумывались когда-нибудь об этом? Нет? Ну так думайте, соображайте, время до присяги еще пока есть…

V

На присягу пожаловали полковники откуда-то сверху. Черные «Волги» провезли их через зеленые железные ворота с красными, прихваченными сваркой, звездами, чинно развернулись на плацу и, распахнув натертые до блеска двери, выпустили у крыльца штаба. Замелькали папахи, забегали, засуетились местные офицеры. Прапорщикам доверено было привести призывников в нужный вид и приготовить все необходимое для принесения клятвы.

«Духов» нарядили в парадную форму, заставили начистить сапоги, проверили бляхи, подергали за пуговицы. После этого выдали белые перчатки, к ним – автоматы. С пустыми, разумеется, магазинами. Шинели не понадобились – мороз не позволил совершать действо на плацу. Завели всех в самое просторное, имеющееся в наличии, но, судя по всему, весьма редко используемое, а потому весьма пыльное помещение, построили, накрыли пыльный стол красной скатертью, в центре поставили графин с водой, рядом с ним граненый стакан и коричневую почему-то папку с вложенным в нее листком, текстом присяги. Успокоились, замерли.

Сергея определили в конец строя, во вторую шеренгу. Чтобы не бросался в глаза начальству – он без автомата. День, о котором он столько думал, в отношении которого сомневался, переживал, день, который, собственно, и отличает его от всех стоявших с ним в строю солдат, который по причине происходившего здесь действа и неучастия в нем Сергея становился особенным, ключевым, водораздельным для него, – день этот настал. Как теперь все пройдет, чем закончится, как отреагирует приехавшее руководство на двух солдат без автоматов, ничего этого Сергей не знал и знать не мог.

– Возьми автомат! – прошипел ему прямо в ухо подкравшийся неизвестно откуда замполит. Непосредственная близость обнаружила неприятный запах изо рта майора. «Или зубы больные, или с желудком проблемы», – подумал Сережа, – неважно, офицер был крайне неприятен ему. Кроме всего прочего, форма давно, по всей видимости, не чищенная источала смесь запахов пота и дешевого табака. Засаленный зеленый галстук ослабшей резинкой не мог подтянуть себя до ворота рубахи и провис, оголяя ее верхнюю пуговицу, погоны; густо посыпанные перхотью и надломленные в середине; портупея, перетягивающая талию и превращающая китель в некое подобие юбки – все свидетельствовало о неаккуратности человека.

– Возьми в руки автомат, я сказал, – снова выдохнул Сергею в затылок офицер.

– Мне кажется, мы с вами этот вопрос уже обсудили, товарищ майор, – тихо ответил солдат.

– Ну тогда автомат возьму я.

– Берите! – не понял намека воин.

– Пристрелю тебя, как собаку, – прошипел и добавил: – Паршивую.

Сергей пожал плечами. Его удивляло спокойствие, с которым он относился теперь к угрозам. Понимал, что страшилки замполита не более чем блеф, хотя тот, возможно, основываясь на каком-то своем раннем опыте, и не сомневался в их эффективности. Куда более реальными представлялись Сергею другие обещания начальства: подыскать подходящую статью и отправить к зэкам в бараки, сгноить в нарядах, поощрить старослужащих вправить мозги… Все эти меры могли бы действительно волновать парня. Но странное дело, так долго ожидая этого дня, Сергей при его наступлении обрел абсолютный почти покой. Ожидание оказалось гораздо более мучительным.

Так, вспомнил он, было когда-то с первым посещением зубного врача. Мальчику тогда должны были удалить зуб. Сколько переживаний было! Сереже снился огромных размеров дядя в белом халате, страшными, жуткими какими-то щипцами тянущий из его окровавленных десен зуб. Тот не поддавался, дядька нервничал, настаивал, а Сережа беззвучно, как это всегда бывает во сне, кричал. Он еще и в очереди трясся от страха, но как только прошел в кабинет и уселся в кресло, страх прошел. Обратного пути нет, убеждал себя мальчонка, нужно вытерпеть, что бы ни делал доктор… Молочный зуб тетя, а вовсе не дядя, удалила быстро и почти без боли…

В зал вошли, наконец, высокие чины. Равняйсь, смирно, короткое, по-военному слово-обращение к солдатам, после которого они один за другим стали выходить вперед к столу читать присягу: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь… быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином… Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей советской Родине и советскому правительству… Я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение товарищей».

Процедура закончилась неожиданно быстро. Дольше, кажется, готовились. Полковник из политотдела снова коротко, по-военному поздравил молодых с принятием присяги, офицеров – с пополнением личного состава. Тех, к кому приехали родители, отпустили в увольнение, другим разрешили попраздновать в расположении роты. Кафе в углу плаца тоже было открыто, но молодые туда пойти не решились. А после обеда распорядок и вовсе вернулся к обычному расписанию. Начались будни военных строителей…

Первое письмо из дома пришло в канун Рождества. Конечно, от мамы, Сережа сразу узнал почерк на конверте. Пальцы задрожали, перестали слушаться, ладони вспотели. Кое-как все же открыл: «Здравствуй, сынок! Мой ты солдатик…» Защипало в глазах, будто голос ее услышал, подкатил к горлу ком. «Ну вот еще! – подумал солдат. – Давай-ка без сырости».

Мама писала о том, что они готовятся к праздникам, хор и молодежь разучивают новые песни, что многие в церкви спрашивают, как там ваш солдат, какие от него известия?.. Простой мамин слог рисовал Сергею картину, свежие еще воспоминания помогали все описанное представить: общение молодежи, смех девушек и нелепые, иногда неудачные шутки парней, праздничное богослужение и рождественская елка, с любовью наряженная к празднику. Потом снежки и обязательно валенки. Сергей посмотрел на часы – в это самое время церковная молодежь должна была отправиться на колядки. Есть такая традиция – в сочельник ходить по домам верующих и петь под окнами рождественские песни. Несмотря на поздний час, нередко это было уже под утро, христиане, услышав пение, впускали молодых людей в свои дома, где на столах стояли угощения: конфеты, стряпня, яблоки, иногда и апельсины, жареные семечки. Чтобы спать не хотелось, говорили угощающие. Спать и без того не хотелось. В дороге от дома к дому – веселые шутки, смех, кого-то в снегу вываляют, кто-то догонялки устроит…

Сергей перечитал письмо несколько раз, запомнил уже, наверное, каждую фразу, каждую запятую. Письмо было на четырех страницах, но казалось таким коротким. Сереже не хотелось расставаться с атмосферой, в которую погружал его мамин рассказ. Господи, как же все это теперь далеко! Тепло и уют дома, мамино внимание, искреннее расположение друзей и, главное, – адекватность окружающих.

С последним в армии наблюдался большой дефицит. Бессмыслица, пожалуй, главное, с чем должен смириться всякий здравомыслящий человек, попадая в ряды Вооруженных Сил. Сталкиваясь с тем или иным армейским явлением впервые, призывник обычно думает: зачем? для чего? какой в этом смысл и в чем рациональное зерно?

Почему, например, нельзя спросить: «Можно?» Почему нужно обязательно говорить: «Разрешите?» Отдать честь при встрече. Если ты в шапке. Если же ничего на макушке нет – просто прижми руки по швам и пройди строевым, ибо «к пустой голове рука не прикладывается». Выходить на улицу без головного убора тоже нельзя. Не положено! Обязанность кричать: «Смирно!» – при появлении старшего по званию – туда же, в копилку нелепостей. Далее конкурсы «на лучшую тумбочку», «на лучшую строевую песню».

Но все перечисленное блекнет перед строгим указанием носить в нагрудном кармане шариковую ручку. Она всегда должна там быть. Всегда! Несмотря на то, что кому-то вовсе может быть не нужна, более того, может доставить, даже скорее обязательно доставит, проблемы. Ведь ясно же всякому советскому человеку, что купленная в военторге ручка рано или поздно потечет. Скорее рано. Едва попадет в карман. И что у военного строителя она обязательно сломается посередине. И снова потечет. Но без ручки нельзя. В армии. Не положено!