Соленая тропа

– Вместе?

– Навсегда.

Мы стояли перед дверью, а по ту сторону ждали приставы, чтобы сменить замки и навсегда изгнать нас из прежней жизни. Нам предстояло покинуть уютный полумрак многовекового дома, бережно защищавшего нас от мира целых двадцать лет. Выйдя за дверь, мы теряли возможность вернуться сюда – навсегда.

Взявшись за руки, мы шагнули на свет.

2. Потери

Когда начался наш поход: в тот день под лестницей или в тот день, когда мы выбрались из машины подруги и остались стоять на обочине под дождем, глядя на разложенные на подстилке рюкзаки? А может быть, он назревал много лет, дожидаясь, пока нам совершенно нечего будет терять, чтобы свалиться как снег на голову?

Тот день в здании суда положил конец битве, которая длилась целых три года, но в жизни все оборачивается не так, как ожидаешь. Когда мы переехали на ферму в Уэльсе, сияло солнце, вокруг бегали наши дети, впереди было светлое будущее. Тогда это была всего лишь груда древних камней в уединенном местечке у подножия гор. Мы вложили всю душу в восстановление фермы, трудясь над ней каждую свободную секунду, пока дети росли, предоставленные сами себе, как цветы. Ферма была нашим домом, нашим бизнесом, нашим убежищем, поэтому я не представляла, что мы лишимся ее в обшарпанном сером зале суда возле развлекательного центра. Не представляла, как все закончится, когда стояла перед судьей, объясняя, что он ошибся. Не представляла, что в этот момент на мне будет кожаная куртка, подаренная детьми на пятидесятилетие. Я вообще не представляла, что такое может случиться.

Сидя в зале суда, я смотрела, как Мот собирает белые пылинки с черной поверхности стола. Я знала, о чем он думает: как мы до этого дошли? Ведь человек, подавший на нас в суд, был его близким другом. Они вместе выросли, вместе катались на велосипедах, играли в футбол, превращались из мальчиков в подростков. Так как же это могло произойти? Они оставались друзьями даже тогда, когда другие их приятели исчезли из их жизни. Жизнь повела их разными путями: Купер подался в финансовый сектор, в котором мы ничего не понимали. Но Мот все равно поддерживал с ним отношения. Мы доверяли ему достаточно, чтобы согласиться на предложение вложить крупную сумму в одну из его компаний. Со временем эта компания обанкротилась, оставив после себя лишь долги. Купер ненавязчиво поставил нас перед фактом, что мы должны поучаствовать в их выплате. Вначале мы не обращали на это внимания, но потом он стал настойчивей, утверждая, что по договору мы несем ответственность за эти долги. Вначале Мот был больше расстроен потерей друга, чем материальными претензиями, и спор между ними продолжался годами. Мы были убеждены, что не отвечаем за долги, потому что это не было однозначно прописано в договоре, и Мот был уверен, что они с Купером в конце концов сами во всем разберутся. Так продолжалось, пока в нашем почтовом ящике не оказалась повестка в суд.

Наши сбережения быстро улетели на гонорары юристам. И мы стали представлять свои интересы сами, влившись в толпу других самостоятельных ответчиков – после недавнего пересмотра правил оказания бесплатной юридической помощи таких, как мы, были тысячи. По новым правилам нам не полагался бесплатный адвокат, поскольку наше дело считалось «слишком сложным». Реформа сэкономила правительству триста пятьдесят миллионов фунтов в год, но при этом лишила уязвимые слои населения возможности восстановить справедливость.

Единственной доступной нам тактикой было затянуть процесс на максимально долгий срок, чтобы выиграть время и разыскать хоть какое-то письменное доказательство, которое убедило бы судью в истине: что мы правильно истолковали исходный договор и не несем ответственности за долги. Без помощи профессионального юриста мы не смогли переиграть адвокатов другой стороны, и суд постановил использовать нашу ферму как гарантию выплаты долга Купера.

Мы задержали дыхание, и вот он пришел: иск об изъятии нашего дома и земли, каждого с любовью положенного камня, дерева, на котором играли наши дети, отверстия в стене, где свили гнездо лазоревки, отошедшего куска железа у трубы, где жили летучие мыши. Все это суд постановил у нас отнять. Мы продолжали затягивать процесс, подавая апелляции, запрашивая отсрочки, пока не добыли то, что показалось нам спасением: клочок бумаги, доказывающий, что у Купера нет права требовать с нас денег, потому что мы ему ничего не должны. Спустя три года и десять судебных заседаний у нас в руках был документ, способный спасти наш дом. Мы выслали копии судье и юристу истца. Мы были готовы. Я надела кожаную куртку – вот как я была уверена в себе.

Судья шелестел бумагами, как будто нас в зале не было. Я бросила взгляд на Мота, ища поддержки, но он смотрел прямо перед собой. Последние несколько лет тяжело сказались на нем: густые волосы поседели и поредели, а кожа выглядела нездоровой и бледной. В нем как будто появилась дыра – предательство близкого друга потрясло этого доверчивого, честного, щедрого человека до глубины души. У него постоянно болели плечо и рука, лишая его сил и не давая ни на чем сосредоточиться. Как только все закончится, мы сможем вернуться к своей нормальной жизни и он поправится, думала я. Но вернуться к прежней жизни нам было не суждено.

Я встала, не чувствуя под собой ног, будто по пояс в воде. Листок бумаги я держала в руке, словно якорь. Было слышно, как за окном тревожными голосами пререкаются чайки.

– Доброе утро, Ваша честь. Я надеюсь, вы получили новый документ по делу, отправленный вам в понедельник.

– Получил.

– С вашего разрешения, я хотела бы обратить ваше внимание на этот документ…

Юрист Купера вскочил на ноги, поправляя галстук, как всегда перед обращением к судье. Уверенный в себе, подготовленный – в отличие от нас. Мне отчаянно нужен был юрист.

– Ваша честь, этот документ, который мы оба получили, является новой уликой.

Судья осуждающе посмотрел на меня:

– Это новая улика?

– Ну да, мы получили ее всего четыре дня назад.

– На такой поздней стадии разбирательства новые улики не могут быть представлены суду. Я не могу ее принять.

– Но она доказывает всё, о чем мы говорили вам последние три года. Она доказывает, что мы ничего не должны истцу. Это правда.

Я знала, что случится дальше. Я хотела остановить время, заморозить его, не дать судье произнести следующую фразу. Я хотела взять Мота за руку, встать, выйти из суда и никогда о нем не вспоминать, пойти домой и развести огонь в камине, погладить стены, увидеть, как кошка свернулась у огня. Снова дышать, не чувствуя, как теснится в груди ужас, снова думать о доме без страха его потерять.

– Вы не можете представить суду улики без соответствующей судебной процедуры. Нет, хватит, я перехожу к приговору. Имущество передается во владение истца. Вам предписывается освободить территорию через семь дней, к девяти утра. Так, переходим к издержкам. Вы что-нибудь хотите сказать об издержках?

– Да! Вы совершаете ошибку, где же справедливость? И нет, я не хочу говорить об издержках, у нас все равно нет денег, вы же забираете наш дом, наш бизнес, наш доход, чего вы еще хотите? – Пол покачнулся у меня под ногами, и я схватилась за стол. Только не плакать, только не плакать, только не плакать.

– Я учту это и отклоню иск о взыскании издержек.

Мои мысли куда-то поплыли, пытаясь уцепиться за какую-нибудь соломинку. Мот шевельнулся на стуле, и мне показалось, что от его куртки пахнуло нагретым на солнце гравием и свежестриженными кустами самшита. Об этот гравий дети царапали коленки, когда учились кататься на велосипедах, на нем они буксовали, выезжая со двора в университет на машинах. Розовые кусты были усыпаны цветами, нависавшими над живой изгородью из самшита, как снежки; скоро пора обрезать увядшие соцветия.

– Я прошу права на апелляцию.

– Отказано. Это дело и так слишком затянулось. У вас было много возможностей представить все улики.

Комната как будто уменьшалась в размерах, стены неумолимо надвигались на нас. Никому не было дела, что мы только что нашли этот документ, что в нем содержалась истина; важно было только то, что я нарушила процедуру подачи. Что я буду делать, что мы будем делать, куда я дену кур, кто по утрам будет угощать старых овец хлебом, как мы соберемся всего за неделю, чем мы будем платить за аренду грузовика для переезда, а как насчет семей, забронировавших гостевой домик на праздники, кошек, детей? Как я скажу детям, что мы потеряли их дом? Наш дом? Потеряли, потому что я неправильно поняла процедуру подачи документов. Я сделала простейшую ошибку: не запросила разрешения на представление новой улики. Я не знала, что так было нужно. Я была так счастлива, так уверена в себе, что просто послала документ по почте. Свой идеальный листок бумаги, на котором черным по белому была написана правда. И вот мы всё потеряли. Всё до последнего пенса, и к тому же остались без крыши над головой.