Соленое озеро
Шрифт:
…Переселенческое движение с каждым годом возрастает; в последнее десятилетие переселилось из Европейской России по крайней мере 20.000 человек. В последние годы прилив вольных переселенцев достигает с лишком 3.000 человек в год…»
Все эти скупые цифры (а их можно найти гораздо больше) относятся к самому концу прошлого века, к девяностым годам. Как раз в эти годы отбывал трехгодичную ссылку в этих местах, в Шушенском. В. И. Ульянов, получая на пропитание в неделю одного барана и 8 рублей деньгами при стоимости коровы 5 рублей.
«…Зимой они катались на коньках по замерзшей реке. Владимир был опытным конькобежцем, засунув руки в карманы, он быстро скользил по льду и угнаться за ним было невозможно. Крупская героически пыталась догнать его, но спотыкалась и отставала. Теща однажды попробовала стать на коньки, но упала на спину. Все трое любили белизну сибирской
…Хакасия как тема подбиралась ко мне постепенно. Впервые я услышал это слово – Хакасия – от моего соученика по Литературному институту, от Михаила Еремееевича Кильчичакова. Но конечно, тогда он (да и до конца) оставался Михаилом Кильчичаковым, а еще проще – Мишей. Он умер в прошлом году. Поехал на какой-то хакасский курорт («Горячий ключ»), принял какую-то там радоновую, слишком активную ванну, и ночью остановилось сердце. А сорок лет назад мы вместе учились в Литературном институте, только он шел двумя курсами помоложе.
У него было хорошее чувство юмора. Я рассказал ему про одного старого китайца, жившего в Казахстане. Как он сидел на базаре и торговал мелкой рыбешкой, наложенной кучками. – Почем рыбка?
Китаец смотрел умиленными слезящимися глазами и отвечал: – Севели, севели – пять рублей, не севели – три рубля. То есть, если живая и шевелится… либо снулая и не шевелится… Миша превратил это в нашу «приватную» шутку. Позвонив мне из Абакана (либо из гостиницы в Москве) и услышав мой голос, он неизменно вместо «алло», здравствуй, привет, как живешь и так далее, сразу спрашивал: – Севели, севели? – Шевелимся понемножку.
Из более серьезных «пересечений» с Мишей надо отметить три. Позвонили из Союза писателей:
– Требуется поездка в Монголию. Делегация из двух человек. Предлагаем поехать вам, а напарника выберите сами.
Я позвонил в Абакан:
– Севели, севели? Не хочешь слетать в Монголию?
Миша, конечно, захотел. Поездка как поездка, можно бы и не упоминать, но именно там, разговорившись, я согласился переложить на русский язык эпическую хакасскую поэму «Алтын Чюс». Отрывочек из нее мы уже проходили на первых страницах книги.
Минусинская котловина с трех сторон – запада, юга и востока – огорожена таежными горами, горной тайгой. А в этом огороженном пространстве – степные сопки. Пологие сопки, покрытые степным травостоем. Чем-то былинным, величественным веет от этих сопок. Вот уж воистину эпический, сказочный ландшафт. Это сродни тому, как изображен Виктором Михайловичем Васнецовым богатырь на коне, остановившийся перед камнем с надписью: «Направо поедешь – коня потеряешь, прямо поедешь – голову потеряешь…»
Сказочность усугубляется и тем, что многие сопки, продолговатые возвышенности, уставлены своеобразными многочисленными стелами. Нет, это не архитектурные, не скульптурные изображения в строгом смысле этого слова, но это и не вполне дикие камни. Дикие-то они дикие, но все же грубо (но и со вкусом, но и с замыслом) обработаны. Они сколоты так, чтобы выглядеть длинными (высокими) и заостренными. Поскольку они все разные, то описать их невозможно. Высотой до трех, а то и до пяти метров, неправильной (но заостренной) формы, они стоят среди степной травы по округлым либо продолговатым пологим возвышенностям и невообразимо украшают хакасские сопки, хакасскую степь. На гребнях возвышенностей они стоят иногда рядом, иногда кругами. Они одновременно и дикие и смотрятся как произведение рук человеческих уже хотя бы потому, что поставлены человеком, поставлены в определенном порядке, а если и в беспорядке, то этот беспорядок все равно воспринимается как грандиозный замысел и – не будет слишком сильно сказано – как единое грандиозное произведение искусства.
По хакасской легенде, здесь сражались богатыри. Они кидали друг в друга с возвышенности на возвышенность,
с сопки на сопку эти продолговатые заостренные камни, камни втыкались в землю, да так вот и торчат до сих пор.На самом же деле это древние могилы, захоронения. На некоторых этих «стелах» сохранились высеченные знаки, изображения, письмена…
Камни простояли века и века. Они свидетели, они своеобразная книга. Конечно, некоторые из них упали, некоторые увезены куда-нибудь, кем-нибудь, но то, что осталось, создает величественный, сказочный ландшафт, от которого веет тайной, который навевает глубокие чувства и светлые мысли. Это Хакасия.
И вот надо чтобы, не было никакой тайны, надо все раскопать и расковырять. Ну, как же, интересно. Могильники, захоронения, археология. Подобно тому, как ребенок ломает красивую игрушку, чтобы посмотреть: а что там внутри?
Ужасное впечатление производят раскопанные, расковырянные захоронения. Словно гигантские свиньи прошли по степным былинным холмам, все взрыли в поисках корма. Но результаты раскопок не обильны и не богаты. Скифского золота тут нет. Останки костей (покойников сжигали), да иногда черепки. Чаще всего бараньи косточки, ребрышки, несколько бляшек от сбруи.
…Показал мне Миша Кильчичаков былинные хакасские пологие сопки с каменными стелами, показал привольные степные волнистые равнины, раскуроченные в «целинные» времена, а потом поехали мы в тайгу. Какая же Хакасия без тайги? Какая же тайга без быстрой речки? Какая же таежная речка без хариуса?
Тут в тайге симпатичная была речка, затененная черемуховыми деревьями, светлая, в меру быстрая, но с заводинками, с тихими бочажками. У нас бы в похожей реке ловились бы пескарики (тоже, кто понимает, первоклассная рыбка), да голавлики, да ельцы. А тут, видишь ли – хариусы. Надо ли говорить, что по тому самому «закону подлости» ни одного хариуса мы не поймали. Но как это часто (если не всегда) бывает, хариусы откуда-то взялись. Должно быть Мишины друзья, что живут на пасеке… Ну, там… сеточку с вечера в нужном месте… перестраховались, а за ночь и натыкалось в сеть десятка два-полтора.
Я всегда считал, что хариус рыба сиговая (хотя никогда до тех пор не видел этой рыбы), но оказалось, по-научному: «…семейство рыб, подотряд лососевидных». Ладно, пусть будет так. Серебристая, узкотелая, с розоватым нежным мясом,обитательница таежных сибирских рек. Хакасию и представить себе нельзя без хариуса. Его малосолили и держали бочками некогда в погребах, а теперь на балконах либо в гаражах, если немного, то и в холодильнике.
Уху мы варили на поляне возле белёсой скалы (выход горной породы). Я думал (слышал где-то, когда-то), что по таежным законам в ведро ухи, уже в конце варки, суют горячую в красных угольках головешку. Зашипит – выбросят. А уха будет уже «с дымком», будет пахнуть таежным костром. И, говорят, хорошо пахнет! Но с нашей ухой такая процедура не годилась бы. Дело в том, что уха по-хакасски готовится со сметаной. Да, выливают в ведро кипящей ухи литровую (пол-литровую) банку сметаны и дают еще чуть-чуть покипеть. Редкий способ, а для меня редкостная находка. Дело в том, что вырос на супах, которые у нас назывались «белеными». Это в нашем крестьянском доме был самый повседневный рецепт моей матери Степаниды Ивановны. Не мясо же (особенно, если летом) варить. Да и где его взять? Курицу могли позволить себе зарезать одну-две в год. И вот – вегетарианский супчик. Картошка да морковка, без всякого мяса, пустовато. Но ложка сметаны в тарелку – и все меняется. Не надо ни мяса, никаких дополнений. Беленый суп. А тут беленой оказалась уха из хариусов! Никогда не ел такой вкусной ухи.
В пасечной избушке начали угомоняться на ночлег. Больше всего я боялся комаров. Столько я наслушался про таежного гнуса, про мошку, про то, как комары облепляют лицо многослойно (и если проведешь ладонями по лицу, все ладони в крови), что приготовился к самому худшему. И вот – комаров не было! Обкурили чем-нибудь пасечники свою избушку, или впрямь эта самая «Минусинская котловина» – особенное климатическое место, но в июне, в самом, пожалуй, комарином месяце, комаров не было. Спали на нарах. Такое широкое. дощатое, пространство, прочное, не шаткое, не скрипучее. Что-то постлано, чем-то дали укрыться. Спать. Но сон после ухи и после того, что было перед ухой, не шел. Сначала вспоминали институтские годы. Потом Миша рассказал, как однажды он пригласил в Хакасию одну московскую писательницу, тоже из наших институтских, и тоже показывал ей таежную часть Хакасии и как они затерялись в тайге (не заплутались, а затерялись) на целую неделю. «Хорошая была неделя. – заключил Миша. – Подарок судьбы».