Солнца Скорпиона

— Когда я умру, что может произойти лет через пятьдесят или около того, в Ахраме появится новый Ахрам.

Я понимающе кивнул.

Глядя поверх высокого парапета, я видел тянущиеся со всех сторон, кроме тех, где нас окружал Великий канал и приморские утесы, широкие поля, фруктовые сады, пахотные земли, тщательно ухоженные сельскохозяйственные владения. На полях трудились люди, казавшиеся с такой дали муравьями. Интересно, кто они, гадал я, рабы или свободные?

Я задал свои обычные вопросы.

Нет, он никогда не слыхивал об Афразое, Городе Савантов. Я подавил вздох разочарования.

— Мне однажды довелось видеть трех человек, — сказал я, — одетых также, как и вы, но они опоясывались алыми вервиями с алыми же кистями.

Ахрам покачал головой.

— Такое возможно. Я знаю об опоясанными розовыми вервиями тодалфемах Лаха. Мы же — опоясанные голубыми вервиями тодалфемы Турисмонда. Но об опоясанных алыми вервиями я, мой друг, увы, ничего не знаю.

Турисмонд. Я на континенте Турисмонд. Тогда наверняка Сегестес не так уж далеко?

— А Сегестес? — спросил я. — Город Зеникка?

Он внимательно посмотрел на меня.

— А разве ты сам не расспросил об Афразое тех опоясанных алым тодалфемов?

— Те трое были мертвы. Они погибли.

— Понятно.

Мы ещё немного погуляли в лучах чудесного опалинового света. А затем он сказал:

— Я, конечно, слышал о континенте Сегестес, Зеникка же, как мне дали понять, не самый любимый порт для мореходов внешнего океана.

Я заставил себя спокойно шагать рядом с ним, когда мы прогуливались вдоль зубчатых стен в утренних лучах двух солнц.

— А Вэллия?

Он быстро кивнул.

— Вэллия нам хорошо известна. Ибо её корабли, плавающие по всему свету, привозят нам из дальних стран много удивительного и чудесного.

Я, можно считать, уже снова с моей Делией Синегорской. На какой-то момент я ощутил обморочную слабость. А как же тогда насчет намерений Звездных Владык — если меня и вправду перебросили сюда Звездные Владыки, Эверойнай?

Ахрам продолжал говорить, и я из вежливости, которую столь серьезно вдалбливали мне в голову родители, заставил себя слушать. Говорил он о приливе, который ожидался ими сегодня вечером. Слушая его, я понял, что именно здесь происходило и какую именно службу несли тодалфемы. Коротко говоря, они рассчитывали приливы на Крегене, вели летописи и считались со всеми старыми знакомыми моряцкими приметами, какие я усвоил ещё на Земле. Я подивился тому, сколь сложные вычисления им пришлось бы проделать. Ведь на Крегене, помимо двух солнц, красного и зеленого, есть ещё и семь лун, большая из которых вдвое крупнее земной луны. Я знал, что при таком множестве небесных тел приливы должны в большой степени аннулироваться. Самая множественность действующих сил не умножает и не увеличивает приливы, а уменьшает и снижает. За исключением тех случаев, когда небесные тела выстраиваются в ряд, когда они распределяются равномерно: вот тогда квадратурные, или сигизийные, приливы должны достигать дивной величины. Во время пребывания в Зеникке я видел защитные сооружения для противостояния приливам, а также то, что фундаменты домов вдоль каналов строились куда как выше среднего уровня воды. Когда приливы накатывали на Зеникку, опустошая её, могла произойти трагедия, и поэтому дамбы, защитные сооружения и затворы всегда содержались в исправности. Забота об этом возлагалась на Собрание.

Ахрам рассказал мне, что у океанского конца Великого Канала, соединявшего внутреннее море с внешним океаном, стояла огромная дамба. В дамбе этой имелись кессоны, и она перекрывала путь воде с обеих сторон. Построили её, по словам Ахрама, люди восхода — он сказал именно «восхода», буквально — «восходящего солнца», а не «восходящих солнц» — в отдаленном прошлом. Тогда же они одели камнем и выпрямили сам пролив — именно с целью контролировать притоки и стоки из внутреннего моря.

— Мы здесь на внутреннем море — народ, обращенный лицом к этому морю, — сказал он. — Нам известно, что снаружи, в штормовом внешнем океане есть другие континенты и острова. Иногда корабли проплывают через регулируемые пропускные шлюзы в Дамбе Давних Дней. Вэллия, Влоклеф, откуда поступает густое руно кудрявых поншо, Лах, откуда привозят сказочные, превосходно ограненные самоцветы и невероятно изящные стеклянные изделия — об этих местах мы знаем, так как они с нами торгуют. И Доненгил также, в Южном Турисмонде. Других нам известно мало; в остальном же мы остаемся добровольно заточенными в нашем внутреннем море.

Позже мне позволили посетить обсерватории и посмотреть на тодалфемов за работой. Многое из того, что они делали с эфемеридами [7] и наблюдениями за небом, показалось мне знакомым, но многое выглядело странным и находилось выше уровня моего понимания, поскольку они применяли нечто, казавшееся мне чуть ли не логикой иного рода. Работе своей они посвящали себя в той же мере, что и монахи — своей. Но при этом они смеялись и вели себя свободно и непринужденно.

7

Эфемериды — астрономические таблицы.

Они проявили определенное уважение к моему пониманию движения небесных тел и предсказуемого движения водных масс — приливов, течений, а также ветров и всех связанных с этими явлениями опасностями.

Внутреннее море практически не знало приливов и отливов. Этому, конечно, не приходилось удивляться (в Средиземном море приливы никогда не превосходят двух футов), и эти посвятившие себя своему делу люди всю жизнь проводили за исчислением таблиц приливов так, чтобы иметь возможность предупредить смотрителей у шлюзовых ворот плотины, веля им быть готовыми к той минуте, когда внешний океан забурлит, заволнуется и заревет со всей своей мощью. Как я понял, никакого другого судоходного выхода из внутреннего моря не существовало.

— Почему вы живете здесь, на внутреннем конце Великого Канала? — спросил я.

Ахрам неопределенно улыбнулся и повел рукой в жесте, охватывающем плодородную почву, фруктовые сады, морскую гладь.

— Мы — народ, обращенный лицом к своему морю. Нам любо Око Мира.

Когда Ахрам поминал ту плотину, которую он называл Дамбой Давних Дней, я понимал, сколь много она значила. Если бы внешний океан поднялся в настоящий большой прилив и прорвался сквозь узкое горло Великого Канала, то прошелся бы по внутреннему морю, словно гигантская метла.

И та огромная Дамба Давних Дней была построена в давно минувшие времена ныне рассеянным и забытым народом, людьми известными только по каменным монументам, которые они построили и которые опрокинуло время — все, кроме Великого Канала и Дамбы Давних Дней.

Тут я увидел на полях какое-то волнение. Народ бежал. Доносились еле слышные крики. Ахрам посмотрел, и на его суровом морщинистом лице застыло выражение муки и бессильного гнева.

— Снова набег, — прошептал он.

Теперь я разглядел скачущих на каких-то зверях всадников в кольчугах, которые хватали убегающих крестьян. Я увидел, как один мужчина споткнулся и упал, накрытый большой сетью. Девушек втаскивали на седельные луки. А вопящих детей, даже совсем карапузов, ловили и швыряли в седельные мешки.

Найденный мной в кустах тернового плюща большой меч находился внизу, в отведенной мне комнате. Я кинулся туда вдоль парапета. Когда я добрался до массивной ленковой двери, её как раз закрывали. В неё ввалилась толпа перепуганного народа, последние как раз протискивались через прорезанную в главных дверях маленькую потерну. Я поднял меч.

— Выпустите меня, — велел я людям, которые запирали дверь на засовы.

Одеждой мне служил материал в зеленую полоску, взятый мной у убитого чулика. Надеть длинную кольчужную броню или кольчужный наголовник я не мог, плечи у меня пошире, чем у большинства [8] . Меч я держал так, чтобы люди у дверей увидели его.

8

И голова очевидно тоже, раз он наголовник надеть не может.

— Не выходи, — принялись уговаривать они меня. — Тебя убьют или захватят в плен…

— Откройте дверь.

При этом присутствовал и Ахрам. Он положил мне руку на предплечье.

— Мы не спрашиваем у гостей, ни как их зовут, ни за кого они, друг мой, — сказал он, поднимая голову так, чтобы смотреть мне в лицо, так как рост у меня выше среднего. — Если они твои враги, то можешь беспрепятственно выйти и погибнуть за свои убеждения. Но, как я понимаю, ты чужестранец и не знаешь наших обычаев…