Солнце Бессонных

– Нет, - проворчала я, совершенно не желая сейчас говорить о нем, ну хоть что-то может быть в моей жизни, чтобы не касалось его?
– Все хорошо, мы смотрим новости.

– Это, очень, странно, - протянула тягуче Самюель, когда ее что-то тревожило, в ее английском языке появлялся странный французский акцент, удивительно, но став вампиром, она не утратила такую человеческую способность.

Рядом колыхнулся воздух, и мне пришлось открыть глаза. На стуле передо мной появился Калеб. Чтоб тебя!
– угрюмо подумала я и вновь закрыла глаза. Но от него будто бы волнами исходили разряды, даже не видя его, я так остро чувствовала присутствие, что он вырисовывался в моем сознании. Сгинь, упырь несчастный, даруй же мне покой!

Я глубоко вздохнула и, наконец, поняла, что пропустила половину того, что говорила мне мама. Присутствие Калеба отбирало не только мой разум, но и слух. Безусловно, нужно бороться с его влиянием на мою жизнь. Значит, будем рвать, мрачно подумала я, и вырвала мысленно свое сердце.

– ... и не забудь, никаких планов на понедельник, мы едем к твоему врачу, - прорвался, наконец, голос Самюель в мое сознание.

– Да, я помню, - уныло отозвалась я. Приемы у врача не были в списке моих самых любимых занятий.

– Не слышу энтузиазма.

Не будь тут Калеба, я бы сказала ей об энтузиазме. Не знаю, соглашусь ли я когда-нибудь еще пережить беременность.

Возможно, все дело было в том, что ребенок не был желанным, но и странные, недоброжелательные врачи не добавляли мне радости. К примеру, взять моего нового английского врача, мистера Понесена, занудного старикашку, со своими взглядами на девичью скромность и раннюю беременность. Если бы не деньги родителей, он точно отказался бы меня осматривать. А будь сейчас средневековье, он первый бы принимал участие в инквизиции. Так и представляла его с горящим факелом у нашего дома. Не удивительно, что он все еще холостяк. Или давно уже холостяк, а точнее говоря, вообще холостяк.

– Кстати, я еду завтра с друзьями в Лутон, - я постаралась говорить будничным тоном, чтобы мама не услышала моего раздражения, пусть думает, что мне хорошо и весело.

– Надеюсь, с вами будет Калеб, он присмотрит за тобой, - прорвался с заднего плана голос отца. И если бы я не была так раздраженна, что родители доверяют ему больше чем мне, наверняка пустила бы слезу. Сколько любви и терпения было в них.

– Едет, - скрыть разочарование мне не удалось. Со стула раздался смешок, но я не стала открывать глаза, мое воображение и так нарисовало веселое лицо Калеба. Мама тяжело вздохнула в трубку.

– Все-таки ты несправедлива.

– Можно, я буду судить сама? Все-таки он мой тюремщик.

– Он что, плохо с тобой обращается?
– голос матери стал тревожным, не трудно было представить, что себе вообразила она - я, забившаяся в угол и Калеб, истекающий слюной надо мной

– Не то слово, три часа подряд заставил смотреть телемагазин, - нехотя проворчала я. Хорошо, что с чувством юмора у моих родителей все в порядке.

– Два, - подал со стула голос тот, кого я старалась игнорировать.

– Два, - любезно исправилась я, и услышала, как в трубке на том конце провода кто-то прищелкнул языком.

– Чувствую, вы развлекаетесь, - проговорила удивленно Самюель, видимо ожидая худшего.

– Еще как! Я уже собиралась заковывать его в наручники и идти искать свою любимую кожаную маску с молнией на месте рта - он просто достал меня пошлыми анекдотами, - мрачно пошутила я, и услышала рокочущий смех Калеба, который он пытался скрыть.

– Не смешно, - проворчала Самюель, и где-то на заднем плане возмутился Терцо, чтобы я, как леди, не забывала о хороших манерах.
– Хорошо, старайся ехать завтра аккуратно на дорогах, в Лутоне особенно, ты еще не привыкла к левостороннему движению. И помни, что мы скучаем.

Я тяжело вздохнула, потому что не скучала - прекрасное тело, расположившееся рядом, не давало мне нормально дышать, не то, что думать о ком-либо еще.

– Передавай привет Калебу.

– Угу, - угрюмо буркнула я и положила трубку. Еще чего, никакого привета, а вот выставить его за двери - это с удовольствием. Несколько раз вдохнув и выдохнув, я открыла глаза. Калеб улыбался так, будто понял, о чем я думаю.

Я посмотрела на часы, на силу отведя взгляд в сторону. 10.00.

– Я ложусь спать, - заявила я.

– Не сомневался, - весело отозвался Калеб, и от его улыбки мое сердце дрогнуло. Он казался просто неотразимым, когда улыбался вот так, как сейчас, по-мальчишески. Казалось, я могла увидеть того человека, каким он был, без надменности, без муляжа. В любом случае, чересчур прекрасный, чтобы даже в мечтах считать его своим.

– И?

– Что и?
– непонимающе пожал плечами Калеб.

– "И" - это тонкий намек, что тебе пора домой, - медленно, словно ребенку, объяснила я свою воинственную позу.

– А Самюель тебе ничего не сказала?

Почему Калеб выглядит так виновато?
– было первым, что подумала я. Пока, конечно же, до меня не дошло, почему Самюель боялась, не ссоримся ли мы с Калебом. Просто он оставался на ночь стеречь меня.

Но я даже не разозлилась, подсознательно ожидая этого. Только представить себе, что я смогу спокойно заснуть, когда где-то в доме будет он, я не могла. Так же, как не могла смотреть на него, боясь увидеть непонимание или издевки, и молча направилась к лестнице. Мысль закурить преследовала меня целый день, и я, как никогда за эту неделю, была близка к этому.

Я поднималась наверх, чувствуя спиной взгляд Калеба, и он прожигал меня насквозь. Залетев в свою комнату, я принялась лихорадочно искать пачку сигарет, запрятанную в еще не распакованных коробках, до которых у меня не доходили руки. В них была одежда, совершенно новая, но в которую я точно сейчас не влезала. Мои книги и диски с музыкой, старые альбомы с уроков рисования и сотни фотографий. Оказалась, что вся моя жизнь в Чикаго, поместилась в четырех ящиках. Как странно, но я почувствовала, что вовсе не жалею о ней - жизнь здесь казалась мне намного интересней.

Горестно усевшись на подоконнике, я раскрыла окно, надеясь, что Калеб не примет это за звуки побега и не ворвется в мою спальню. Я прикурила от старой зажигалки, подаренной кем-то из бывших друзей, и с наслаждением затянулась. Казалось, меня должно было замутить от одного запаха, но наоборот, все мое существо радовалось, чему-то такому запретному, о чем никто не знает. Здесь и сейчас не было моей беременности, родителей и точно не было Калеба. Мой мозг взял передышку и запретил мне думать о нем. Для полного счастья не хватало кружечки глинтвейна, которого я так любила.