Солнце далеко

В это время к нему подошел Уча и заговорил о дальнейшем маршруте.

— А ты знаешь, почему Гвозден настаивает на том, чтобы мы остались на Ястребце? — прервал его Павле, решив во что бы то ни стало склонить его на свою сторону.

— Почему? Разумеется, из тех же соображений, что и я.

— Ошибаешься!

— Тогда почему же?

— Неужели тебе не показалось странным все, что сегодня произошло? Как безумный, совершенно потеряв голову, он принес этого ребенка. А его слова: «На вот, теперь и воюй!» — разве это не заставило тебя призадуматься?

— Нет… Просто человек был страшно потрясен тем, что увидел… Он сам отец, надо понять его. Эти беженцы действительно представляли страшную картину, — неуверенно проговорил Уча.

«Неужели Уча действительно так думает? Может быть, он тоже… В чем причина, почему и он?» — думал с сомнением Павле. У него была особая манера слушать и рассматривать людей, он как бы всем существом старался проникнуть в смысл их слов, разгадать, что кроется за их улыбками и жестами. И теперь он внимательно, словно изучая, вглядывался в лицо командира.

— Дорогой мой Уча, только что у нас с ним был большой разговор. Гвозден деморализован! — И Павле намеренно сделал паузу, чтобы проверить впечатление, произведенное его словами. Уча смотрел на него недоверчиво. — Да, да! — продолжал Павле. — И вряд ли это малодушие или временный кризис.

— Ближе к делу! — нетерпеливо прервал его Уча.

— А дело вот в чем — его сломил расстрел заложников. Кроме того, он уверен, что его семья тоже стала жертвой мести оккупантов. Он убежден в этом, хотя и не говорит. В том настроении, в каком он находится, факты играют очень маленькую роль. Их заменяет воображение. Гвозден предлагает распустить отряд до тех пор, пока обстановка не улучшится. Вот поэтому, Уча, он и не хочет уходить с Ястребца. Значит, речь здесь идет вовсе не о разногласиях в тактике, а о чем-то гораздо более важном.

— Черт побери! Неужто это так? — сказал потрясенный Уча, хватаясь рукой за голову.

Павле помедлил немного и продолжал:

— Его крестьянская душа сейчас разрывается на части между домом, детьми, то есть своими кровными интересами, и интересами борьбы и отряда. Это извечная драма крестьян в революции. Это совершенно очевидно, и здесь не может быть никакого сомнения. Все, что он сейчас мне сказал, только подтверждает мое мнение.

Павле замолчал. Командиру казалось, что Павле говорит не только о Гвоздене, но метит и в него, Учу. Но ведь основания, по которым он, Уча, не хочет оставлять Ястребац, прямо противоположны мотивам Гвоздена. Их не определяют никакие личные настроения и сомнения. Напротив… Ему было очень тяжело.

— Послушай, Павле! Если ты намекаешь на меня — это оскорбительно! Ты хорошо знаешь, чего я хочу, — сказал он укоризненно.

Павле почувствовал, что наконец-то он сможет заставить Учу убедиться в необходимости покинуть Ястребац.

— Твои личные чувства и намерения не имеют никакого значения. Объективно твоя позиция ведет к разгрому отряда. Для дела совершенно неважно, что ты этого не хочешь. Но я предотвращу нашу гибель и для этого использую все средства и права, какие только у меня есть. Вот что я решил тебе сказать, — твердо произнес Павле, но нарочно не стал развивать свою точку зрения. Он ясно видел, что Уча колеблется, хоть скрывает это, и почувствовал свое превосходство над ним… Разговор встревожил Учу и еще больше заставил его заколебаться. И Павле хотел как можно скорей сломить его сопротивление и покончить с ненормальным положением и в отряде и в штабе. И поэтому, не спрашивая Учу, он позвал Гвоздена и сказал обоим, что в связи с переходом в новый район надо заново распределить людей по ротам.

Но Гвозден решительно воспротивился. Он, видимо, решил любой ценой настоять на своем.

Уча внимательно слушал Гвоздена, стараясь проникнуть в его душу и проверить слова Павле.

Осторожно, скрывая волнение, Уча сказал, что у Гвоздена, очевидно, есть свои причины так думать, но он, как командир отряда, по чисто военным соображениям остается при своем мнении.

— Не смейте так разговаривать со мной! Вы хотите сделать меня еще и предателем, изменником! Позор! Как вам не стыдно! Я не дам погубить отряд. Я несу за него ответственность наравне с вами. Больше половины здешних партизан — крестьяне. Я сам их сюда привел, — вне себя от гнева, кричал Гвозден. С одинаковой ненавистью он смотрел и на Павле и на Учу, продолжая резко настаивать на необходимости временно распустить отряд.

— Спокойней! Не кричи так, — хладнокровно и тихо прервал его Павле, — я сейчас созову партийное собрание. Мы освободим тебя от должности заместителя командира отряда, — добавил он и пошел созывать коммунистов.

— Не ты меня назначил, не тебе и сменять! — крикнул вслед ему Гвозден.

Уча и Гвозден остались одни. Уча не знал, что теперь делать. Если он и дальше станет настаивать на своем мнении, это будет означать, что он с Гвозденом заодно. Нет, Павле прав. Гвозден деморализован. Как же быть дальше? Павле упорный, он не отступит от своего плана. Если и дальше продолжать противиться ему, произойдет раскол и гибель отряда. Но согласиться с планом Павле Уча тоже не мог. Он был убежден, что это приведет к поражению. Как же следует им поступить?

— Гвозден, что это с тобой? Почему ты так себя ведешь? Подтянись! Коммунисту нельзя так распускаться. Скажи, пожалуйста, что заставляет тебя настаивать на своем решении? — заговорил Уча, обращаясь к Гвоздену и пытаясь добиться от него ответа. Гвозден упорно молчал и задумчиво поглаживал пальцем блестящий шарик на рукоятке затвора.

И Уча почувствовал, что необходимо пересмотреть все то, во что он сам непоколебимо верил еще полчаса назад. Самоуверенность и авторитет Павле опрокинули все его доводы.

Собрались члены партии. Павле в нескольких словах изложил им свой план: необходимо сегодня же ночью прорвать окружение и перейти в новый район. Он потребовал от коммунистов полного одобрения своего плана. Затем он сообщил им, что Гвозден деморализован и что его надо немедленно снять с должности заместителя командира отряда. Услышав это, партизаны с удивлением переглянулись.

— Неправда, товарищи! — крикнул Гвозден. — Вы меня знаете! Разве я трус? Пусть кто-нибудь скажет — колебался я хоть раз за эти полтора года? Проявил ли я когда-нибудь нерешительность?

— До сих пор этого не было. Но теперь, когда враг наступает, ты оказался полностью деморализованным, — перебил его Павле.

Коммунисты толпой окружили их и в недоумении перешептывались.

— Вы ведь тоже такого мнения, товарищи? — сказал Павле, обращаясь к остальным.

Наступило молчание. Затем несколько человек, в том числе Никола, Вуксан и Вук, выступили вперед. Они заявили, что полностью согласны с комиссаром.

— Хорошо! — злобно промолвил Гвозден. Он был оскорблен.

Павле почувствовал, что большинство на его стороне. Поэтому он намеренно не стал ставить вопрос на голосование и подробно обсуждать план предстоящей операции. Он только сказал, что Мирко и Вук проведут переформирование рот. Потребовав сохранения полной тайны, он запретил сообщать что-либо отряду, пока он сам не сочтет нужным это сделать.

— С освобождением Гвоздена от должности я согласен. Что касается ухода с Ястребца, то это решение кажется мне опасным. Я его не понимаю и с ним не согласен, — взволнованно заявил Уча.