Солнце далеко

— Ну что ж, товарищи, что будем делать? — сказал наконец Павле, отодвигаясь от огня в тень. — Ждать Йована и директиву Брки уже нет смысла. Сегодня ночью нам нужно решить, что будет с отрядом. А ты как думаешь, Уча?

Большие черные глаза Учи сверкнули, но, встретившись с вопросительным и настойчивым взглядом Павле, он спокойно опустил их на карту. Только пальцы, теребившие край испачканной, потрепанной карты, выдавали его волнение. Он помолчал немного и ответил, стараясь сохранить хладнокровие:

— В основном ты мое мнение знаешь. Сегодня я еще больше, чем вчера, настаиваю на нем. Я думал весь день. Если мы решим иначе — нас полностью уничтожат. Ну, а ты что предлагаешь? Ведь не думаешь же ты, что нам следует поступить так, как ты предлагал вчера?

— Нет, думаю! И вот почему…

И Павле неторопливо и обстоятельно изложил свой план. Он считал, что отряд можно спасти от разгрома только в том случае, если его разделить на две группы, которые пробьются с Ястребца и по двум направлениям двинутся к Копаонику и Шумадии [7] .

7

Шумадия — область в центральной Сербии.

Павле был уверен, что этим маневром они смогут ускользнуть от немцев.

— То, что ты предлагаешь, — просто авантюра, — уверенно сказал Уча.

— Да почему ты так говоришь? Что с тобой сегодня? У тебя, друг, нервы пошаливают. Речь идет о том — быть или не быть отряду, и это зависит только от нас троих, а ты… — Голос Павле задрожал от гнева.

— Я поступаю, как должен поступать человек в моей шкуре. Сейчас я объясню тебе, почему считаю твой план авантюрой. — Уча помолчал, видимо подбирая факты и изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, хотя это и плохо ему удавалось. — Впрочем, здесь нет никакой философии. Поход с плохо вооруженными, полубосыми людьми по такому снегу в незнакомые районы, в глубокий тыл врага, битком набитый немецкими гарнизонами и отрядами четников, настоящая авантюра. Самоубийство! Я твердо убежден, что единственный выход для нас — остаться на Ястребце.

Уча говорил долго и уверенно: из всех присутствующих он считал себя самым компетентным в военных делах. Опустив глаза и перебирая пряди своих густых темных волос, Павле слушал, охваченный самыми черными предчувствиями. Первый раз он и Уча полностью разошлись в мнениях по военным вопросам.

Уча считался прекрасным командиром — опытным, смелым, находчивым. Все военные вопросы он почти всегда решал самостоятельно, Павле совещался с ним скорей для вида, и последнее слово всегда оставалось за командиром. Павле казалось, что нелады между ними сейчас, в самый критический момент, приведут отряд к гибели, и он не знал, как этого избежать. Согласиться с предложением Учи Павле не мог. Это значило идти на верную смерть. Размышляя об этом, он не сразу нашел ответ.

— Я думаю, Павле, ты поддался панике. У нас нет патронов, снег, а ты хочешь, чтобы мы пошли в самое гнездо четников, в тыл врага, да еще на равнину, — тихо сказал Гвозден и пристально посмотрел на Павле, словно изучая действие своих слов.

— Погоди, погоди! — прервал его комиссар. — Мне ясно другое! Не меня, а вас охватила паника. Для нас, партизан, не существует вражеского тыла! — сказал Павле и снова задумался.

— Я согласен с Учей, — после короткой паузы произнес Гвозден и опять посмотрел на Павле.

Они замолчали. Ветер в бешенстве набрасывался на хижину. Павле думал, как поступить. После гибели своего заместителя ему приходилось выполнять и обязанности секретаря партийной ячейки. В такой обстановке единственный выход — использовать все права, предоставленные ему партией. Он ударит по этим людям всей силой ее авторитета.

— Товарищи, я говорю сейчас с вами как с коммунистами. Ваша точка зрения ведет… — начал Павле.

Но эта попытка использовать авторитет партийного руководителя только усилила раздражение Учи и Гвоздена.

— Нет, надо созвать партийное собрание! — сказал Павле, встал и вышел.

Ветер обжег его, засыпая снегом. Часовой закашлял, давая понять, что заметил его. Комиссар подошел к хижине, в которой разместилась Первая рота, и остановился у двери. «Может, поговорить с каждым в отдельности перед собранием?» — подумал Павле и прислушался. Из-за двери донесся голос, кто-то читал вслух. Недоумевая, что можно читать в такое время, он приник головой к двери. Тихий голос ясно раздавался в тишине…

«…Партизаны, вы окружены! У вас нет патронов и оружия. Чем вы будете воевать? За кого собираетесь погибать? За Москву?! Сталинград взят! Москва окружена! Красная Армия разлагается! Тито разбит в Боснии и с остатками штаба спасается в горах. Если вы хотите сохранить свою жизнь и жизнь своих близких, бросайте оружие и расходитесь по домам. Кто не сдастся к первому января, у того будут уничтожены семья и имущество…»

Павле узнал и текст и того, кто читал. Немецкую листовку, сброшенную несколько дней назад с самолета, читал Сима.

«Началось самое страшное… Как бороться со страхом?» — озабоченно и взволнованно подумал Павле, и ему стало тяжко от того, что он подслушивает. Громко кашлянув, он не спеша вошел в хибарку. У огня сидели три партизана. Приход комиссара в такую минуту смутил их. Они почувствовали себя мелкими жуликами, пойманными на месте преступления.

— Почему не спите, товарищи? — спокойно обратился к ним Павле и сел рядом с ними.

— Холодно. Не спится, — ответил Аца, бывший фельдфебель авиации, осенью перебежавший к партизанам из недичевской полевой охраны.

— Слышали новости с фронта? — спросил Павле и, получив отрицательный ответ, начал придумывать, припоминая старые сообщения о больших победах Красной Армии, об освобождении ряда городов пролетарскими частями [8] . Он говорил убедительно, стараясь воодушевиться, чтобы ободрить бойцов и зажечь в них веру в победу, веру, которая медленно угасала. Мельком, как бы между прочим, он упомянул о положении их отряда и выразил твердую уверенность в том, что удастся ускользнуть от немцев. Бойцы слушали его внимательно и молча. Но по их глазам он видел, что они ему не верят.

8

Пролетарские части (бригады, позднее дивизии) — первые регулярные формирования Народно-освободительной армии Югославии, прославившиеся в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками своими легендарными подвигами.

Павле разбудил нескольких коммунистов, позвал их на собрание и, озабоченный, вышел.

3

Вуксану, секретарю Союза коммунистической молодежи Первой роты, это ночное собрание запомнится навсегда. Здесь впервые пошатнулось его мальчишеское представление о партии. Он и мысли не допускал, что коммунисты, тем более старые и хорошие коммунисты, могут расходиться в мнениях, ссориться и даже чуть ли не ненавидеть друг друга.

Все обстоятельства сложились так, что собрание оказалось необычным.