Солнце любви

Напряжение и скованность, омрачавшие лицо Луиса, исчезли.

— Так оно и было. Tonali моей матери — ее предназначение — состояло в том, чтобы произвести на свет сына от чистокровного испанца. — На губах Луиса заиграла улыбка. — Она одарила его не только сыном… она дала ему гораздо больше.

Эми тоже улыбнулась. Это была самая любимая ею часть истории. Часть, посвященная тому, как своевольная и прекрасная наследная принцесса ацтеков оставила своего младенца-сына одного на базальтовом плато.

Эми не понадобилось понукать Луиса, чтобы он продолжил рассказ. Он повел речь о том дне, когда богиня Шочикецаль, оставив мужа и сына, вернулась к своему народу.

— Это был первый август в моей жизни, — ровно и тихо приступил он к прерванному повествованию. — Приближался полдень, и я спал. Мать разбудила меня. Было жарко, ужасно жарко. Она выкупала меня в прохладной воде, а когда справилась с этим делом, не обтерла меня полотенцем и ничего на меня не надела. Вместо этого она вынесла меня из дома и, держа меня одной рукой, взобралась на спину неоседланного жеребца — любимого отцовского коня — и ускакала прочь от нашей маленькой глинобитной хижины. Когда мы оставили позади многие мили пути по выжженной пустыне, моя мать направила коня к вершине столовой горы — горы с плоской площадкой наверху. Она спешилась, проследовала до самой середины этого черного базальтового плато, положила меня на камень и присела на корточки рядом со мной.

Моя красавица мать долго смотрела на меня такими темными загадочными глазами. Потом она меня поцеловала, и при этом я почувствовал, что лицо у нее мокрое от слез. И она сказала: «Сын мой, я люблю тебя. Но я больше не могу оставаться с тобой. Я возвращаюсь к своему народу, а вам оставляю кое-что взамен».

Она сняла с шеи золотой медальон — Солнечный Камень, поднесла его к губам и поцеловала, а затем ударила этим тяжелым золотым диском по камню и, глядя мне в глаза, произнесла на языке науатль: «Из этой бесплодной скалы хлынет холодный прозрачный животворящий водный поток. Я дарю его тебе, мой маленький Тонатиу, я дарю тебе воду и Солнечный Камень. Воду — чтобы сделать тебя богатым. Солнечный Камень — чтобы оберегать тебя от зла».

Она положила медальон мне на грудь и закрепила тяжелую цепь у меня на шее. Затем протянула ко мне руку, и я схватил в кулачок ее тонкий палец.

Улыбнувшись, она произнесла: «Попроси отца, чтобы он простил свою непоседливую принцессу. Скажи ему, что пророчество свершилось. Настал час, когда я должна уйти».

Она встала и оставила меня на скале — нагого и в полном одиночестве. — Луис умолк, продолжая улыбаться.

Приподнявшись на локте, Эми вглядывалась в его прекрасное лицо. Потом, придвинувшись поближе, она нежно поцеловала его опущенные веки и задала вопрос, который давно уже не давал ей покоя:

— Тонатиу, я, конечно, слышала эту историю от дона Рамона. Но… ты же был тогда совсем маленьким, тебе едва исполнилось четыре месяца. Как же могло получиться, что ты помнишь облик твоей матери и знаешь, что она сказала… перед тем как оставить тебя?

Луис открыл глаза, и его улыбка улетучилась.

— Не спрашивай, откуда я знаю. Но я действительно знаю. Объяснить это я не могу. Но я знаю в точности все, что тогда произошло, и все, что сказала мать, и помню, как она выглядела.

Несколько секунд Эми молча всматривалась ему в глаза, а потом кивнула:

— Я тебе верю. — Она подняла с груди Луиса золотой медальон и подержала его у себя на ладони. — Твоя мать сказала, что Солнечный Камень будет оберегать тебя от зла?

— Да.

Эми прижала блестящий диск к своим губам:

— Тогда тебе нужно позаботиться о том, чтобы никогда не потерять его.

— Позабочусь, — заверил ее Луис. Внезапно он усмехнулся и принял сидячее положение. — И позабочусь также о том, чтобы не потерять тебя. А это значит, что нам пора что есть духу мчать в Орилью, пока там не поднялся переполох.

Он забрал у нее медальон, наклонился и нежно поцеловал возлюбленную. Ее руки обвились вокруг его шеи.

— Ты прав. Я обещала, что мы вернемся до захода солнца.

— Тогда самое время надевать штаны.

С веселым смехом они поспешили вниз по тропинке на площадку, где оставалась их одежда. Вскоре они были полностью одеты, но Эми попросила Луиса подождать еще минуту, чтобы она могла привести в порядок растрепавшиеся волосы. Она пошарила у себя в сумочке в поисках щетки для волос, не нашла ее сразу и в сердцах, присев на корточки, высыпала на камень все содержимое сумочки.

— Вот она! — с облегчением возвестила она и схватила щетку в золотой оправе.

— Хочешь, я тебя причешу? — предложил Луис, опустившись рядом с ней на колени.

— Нет. Это и минуты не займет, но все равно спасибо. — Она рьяно заработала щеткой. — А ты, если хочешь помочь, можешь собрать весь этот хлам, который я высыпала.

Улыбнувшись, он кивнул и стал водворять на место, в сумочку, рассыпанные на камне предметы. Но когда его взгляд упал на один из них, улыбаться он перестал.

Билет. Кроваво-красный билет с черными цифрами.

Луис поднял билет, зажмурился, открыл глаза и уставился на эти цифры: 6, 6, 56.

Его рука слегка дрогнула.

— Эми, что это такое? — спросил он, протягивая ей билет. Так и не доведя щетку до середины пряди, Эми покосилась на билет:

— Что? Ах это… Это железнодорожный багажный билет… так и пролежал в сумке с того дня, как я выехала из Нового Орлеана. — Она возобновила прерванное занятие.

Луис вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Крепко зажав в руке билет с этими проклятыми цифрами, он поднялся на ноги, хотя колени у него дрожали. Налетевший порыв ветра зашумел в листве деревьев, и предзакатное солнце спряталось за дальними холмами. Казалось, что внезапный холод ворвался в зной уходящего дня.

Невыразимый ужас охватил Луиса. Тот вещий сон! Полузабытое предостережение! Четверка цифр: 6, 6, 5, 6. Теперь он понял. Эми вернулась домой шестого июня 1856 года. Вот откуда эти цифры: 6, 6, 5, 6. Эми несла с собой опасность.

Опасность для него.

— Нет! — выдохнул Луис. Он протянул руки к Эми и, рывком заставив подняться на ноги, принялся целовать ее ео всей силой любви и страха, переполнявших его бешено бьющееся сердце.

— Тонатиу, что с тобой? — с тревогой спросила она, когда он наконец оторвал от ее губ свои.

Он покачал головой, тесно прижал ее к себе, и Эми почувствовала, какой трепет сотрясает его высокое худощавое тело.

Его сомнения передались и ей; вцепившись в рубашку у него на груди и крепко зажмурившись, она потребовала ответа:

— Ты не жалеешь о том, что с нами произошло? Не жалеешь?..

— Нет, любимая, — ответил он, пытаясь совладать с собой. — И хочу, чтобы ты тоже никогда не пожалела об этом.

Она отстранилась, чтобы посмотреть ему в лицо.

— С чего бы вдруг я стала жалеть?..