Солнце мертвых

– Поезжай, милая, снова в Лиходеевку, не пожалеешь, – писклявым голосом изрек он.

Петухова кинулась к мальчишке, и вдруг он пропал. В комнате было пусто. В растерянности стояла библиотекарша, но тут раскрылась дверь и вошел Забалуев.

– Приветствую, приветствую! – радостно закричал он. – А я в хранилище бегал, захожу, а тут вы.

Петухова медленно опустилась на стул.

– Я была у вас в понедельник, – осторожно начала она.

– Ну да. – Забалуев внимательно поглядел на нее. – Всю ночь просидели вместе с Митей. Хотели еще ехать в деревню эту, как она там называется… Я, к сожалению, опоздал, в квартире небольшой пожар случился, проводка загорелась ни с того ни с сего. Прибежал к вам, сказали, что вы уже уехали. Ну и как съездили? Что-нибудь узнали?

Валентина Сергеевна поднялась и, не отвечая, направилась к двери. У порога она обернулась, снова ожидая увидеть вместо Забалуева ребенка. Но Петр Петрович растерянно и участливо смотрел на нее.

Вечером того же дня Петухова снова была в номере у профессора.

– Так, так, очень интересно. – Профессор потирал руки от удовольствия. – Значит, сначала был один Забалуев, а затем другой? И ребенок? Ну а разницу, разницу-то между этими двумя вы заметили?

Валентина Сергеевна недоуменно пожала плечами.

– Ну какие-нибудь детали? Глаза, например?

– Да я особенно не приглядывалась, правда, мне показалось, что первый Забалуев был какой-то неестественный, слишком веселый, что ли… Как-то уж очень оживленный.

Профессор задумчиво поглядывал на Петухову.

– Все-таки мне кажется, дело тут сложнее. Я думал, этот архивариус тоже из их компании. Но, видимо, ошибся. Сдается мне, здесь имеет место направленная галлюцинация, а может, и того серьезнее, может, тут классический оборотень.

Теперь ребенок. Почему именно ребенок, мальчик? На кого он похож, что вообще вы обо всем этом знаете? Ведь это дитя вы видите не в первый раз?

– Да, – подтвердила Петухова, – первый раз он мне приснился, второй раз я видела его на шоссе за секунду до аварии, ну и в зеркале. И он мне абсолютно незнаком, хотя вроде бы кого-то напоминает.

Валентина Сергеевна напрягла память, но ничего определенного вспомнить не смогла.

– Ладно, – сказал Струмс, – с этим еще разберемся. Значит, таинственный малыш посоветовал вам ехать в Лиходеевку? Вот и я вам советую, и весьма настоятельно.

– А скажите, – Валентина Сергеевна внимательно посмотрела на Струмса, – они знают, что вы в городе?

– Без сомнения, знают они, конечно, и то, что вы в данную минуту находитесь у меня. Но, уверяю вас, это не имеет никакого значения.

– То есть? – не поняла Валентина Сергеевна.

– Видите ли, голубушка, они настолько уверены в своих силах, что не обращают внимания на противника, да, видимо, и противником-то меня не считают. Знаете, как иногда увлекающийся шахматист, занятый осуществлением хитроумной комбинации, не обращает внимания на ходы соперника. Так и здесь. Ну что я им… какой-то жалкий смертный, да и не во мне дело, а в вас. И тут в ход пущены все средства.

– Страшно-то как, – содрогнулась Петухова.

– Да, – согласился профессор, – ситуация невеселая. И все же помните, что сказал этот малютка в зеркале: «Выход всегда есть».

По дороге домой размышляла Валентина Сергеевна обо всем увиденном и услышанном и пришла к выводу, что опасности только начинаются. Особенно занимал ее таинственный ребенок. Определенно он на кого-то похож. На кого?

Совсем стемнело, когда она пришла домой. Включила всюду свет. Поужинала. Старое зеркало в прихожей неизменно притягивало к себе ее взгляд. Вся его поверхность была покрыта сетью мелких трещин. А что, если потушить свет и посмотреть, может быть, зеркало снова засветится? Несмотря на страх, она так и сделала. В темноте долго, может быть, с полчаса, смотрела она на зеркало, но оно оставалось по-прежнему темным.

Все-таки лицо ребенка не давало ей покоя. Почему-то казалось, что лицо это было из ее собственного детства. Может быть, какой-то дворовый мальчишка или сосед по дому? У нее мелькнула мысль полистать семейный альбом. Она достала его с этажерки и осторожно раскрыла массивную, обтянутую синим плюшем крышку. На пол упал ворох фотокарточек. Она подобрала их и стала медленно перебирать. Вот мама, отец, вот она уже взрослая, с подругами. Бабушка с дедушкой. А на этой карточке ей лет десять. Стоп! Ее лицо… оно так похоже на лицо того ребенка. Так вот откуда чувство, что она его знает. Но как это может быть?!

И тут она вспомнила и похолодела. Давным-давно, в пору ранней молодости, был у нашей библиотекарши бурный, но скоротечный роман с одним молодым человеком. Тот выдавал себя за летчика, но на поверку оказался бухгалтером, чем сильно снизил свою ценность в глазах Валентины Сергеевны. Она не собиралась связывать жизнь с каким-то счетоводом, да и он не горел желанием. Они мирно расстались.

Однако роман имел неприятные последствия. Как ни скрывала Валентина, как ни затягивалась в корсет, мать скоро обо всем догадалась. Выход был найден очень быстро. Ее отправили к дальней родственнице, жившей в Конотопе. Там она благополучно родила мальчика. Ребенок был тут же отдан кормилице. Библиотекарша его почти не видела, да, откровенно говоря, и не стремилась увидеть. Кормилице регулярно высылались деньги, а та в коротких письмах сообщала, что мальчик (его звали Павлом) жив и здоров. По правде, мысль о том, что у нее есть сын, пусть в далеком Конотопе, сильно тяготила Валентину. Ей было не жалко денег, посылаемых на воспитание мальчика. Ее мучила совесть, а кроме того, страх, что узнает муж, а она к тому времени уже вышла замуж.

Так что краткое сообщение, что Павел умер от дифтерита, заставило проронить две слезинки и вздохнуть с облегчением. И вот теперь… Неужели это лицо ее сына? Она в этом нисколько не сомневалась. Вот откуда все ее муки. Вот, оказывается, что за кара! Она машинально продолжала рассматривать свою детскую фотографию. А ведь фотографии сына у нее не осталось. Прислала как-то кормилица плохонькую любительскую карточку, но Валентина в страхе порвала ее на мелкие кусочки.

Она вспомнила свой сон: как мальчик взял ее за руку и повел за собой. Комок застрял в горле, сердце бухало в груди. Молча кусала Валентина Сергеевна губы, не в силах справиться с душившими ее слезами. Совершенно забытый сын вдруг появился и произвел в душе такое смятение, какого не могли вызвать все предыдущие ужасы. «Это кара, кара божья», – явственно всплыла четкая мысль.

Она рыдала долго и безутешно. Лицо ребенка стояло перед глазами и не давало успокоиться.

Превозмогая слезы, трясущимися руками она достала из самого дальнего угла шкафа маленькую шкатулочку красного дерева. Там на самом дне, среди пожелтевших документов, каких-то старомодных украшений, лежал маленький крестик на золотой цепочке, крестик ее матери. Она достала его, повертела в руках и вдруг решительно надела его на шею, зашептала слова полузабытой молитвы. Глупо, конечно. Какой-то крестик… Ерунда и суеверие. Но отчего-то стало внутри теплее. Будто хрустнула и рассыпалась льдинка, холодной коркой лежавшая на душе. Да и внешность нашей героини изменилась. Раньше это была энергичная дама, что называется, бальзаковского возраста, с холодными серыми глазами и волевым довольно красивым лицом. Интересная женщина, но уж больно суровая.

А тут произошла странная метаморфоза. Глаза ее вдруг потеряли холодный блеск, лицо стало простым и мягким. Словом, перед нами был другой человек. Вот какие странности иногда происходят. Виновата ли в этом нечистая сила? Трудно сказать…

Всю ночь проплакала Петухова. Вымочила подушку слезами, она колотила по ней руками, впивалась в нее зубами от великой тоски. Зачем она жила? Что сделала хорошего? Собственная жизнь, всегда казавшаяся ей безупречно правильной, вдруг предстала смешной и нелепой. И только непривычная тяжесть цепочки на шее успокаивала, внушала надежду. А утром произошли события, которые вытеснили тоску.