Солнце на стене

— Все зависит от ее настроения, — сказал он. — Если хорошее, ищите на пляже. Недовольна чем-нибудь — значит, ушла в кино. Плохое настроение — носится по магазинам. А мечтать она уходит на старое кладбище… Минуточку, какое же у нее было с утра настроение? Плохое, это когда я отказался в магазин за подсолнечным маслом идти… Потом хорошее, когда пришла из спортзала. А вот когда собирала чемодан, глаза у нее были мечтательные…

— Чемодан?

— Все ясно, — сказал Бобка. — Она на кладбище.

Старое кладбище отгорожено от мира высокой кирпичной стеной, на которую опустились ветви огромных деревьев. Здесь в самый жаркий день прохладно. Почему-то это кладбище еще называют Арабским. У стены могила с плоским камнем и непонятными знаками. Наверное, это и есть последнее пристанище араба, невесть каким ветром занесенного в наши края. Могила давно сровнялась с землей, заросла высокой травой. Над ней раскинул ветви клен. И этот желтый с трещинами камень заметен лишь вблизи. Надпись совсем стерлась, но еще можно разобрать, что буквы нерусские.

Кладбище напоминает джунгли. Ветки деревьев сплелись над головой, могилы и тропинки меж них заросли травой и вьюном. Я пробираюсь сквозь эти дебри, и кусты цепляются за брюки. Оли не видно. Потешный у нее братишка! Один танцует под магнитофон… В плавках. Это он подражает тому глуповатому типу из кинофильма «Безумный, безумный, безумный мир…»

Бобка не соврал. Я увидел Олю на низенькой скамеечке напротив черного мраморного обелиска. Она сидела неподвижно, и глаза ее были широко раскрыты. На коленях книжка. Я стоял и не дыша смотрел на нее. Вот это лицо неотступно маячило передо мной последние недели. Я мчался тысячи километров как сумасшедший, чтобы увидеть эти глаза.

Она повернула голову и увидела меня. Что-то мелькнуло в ее глазах, губы дрогнули.

— Еще одно такое совпадение, и я в бога поверю, — сказала она. — Только что подумала о тебе…

— Здравствуй, Оля…

— Откуда ты, Синдбад-путешественник?

— Искал Белый город.

— И конечно, нашел?

— Люди всегда что-то находят и что-то теряют…

— Ты стал пессимистом!

— На кладбище трудно быть оптимистом… Что ты тут делаешь?

— Мне нравится… Ну, рассказывай про свой Белый город.

Я бы с удовольствием послушал ее. Я так давно не слышал ее голоса… Но она молча смотрела на меня, ждала.

И я стал рассказывать про наш поход в Белые горы. Мы все-таки обнаружили в пещерах следы древних людей. Нашли несколько любопытных рисунков на стенах и потолках. Откопали обработанную малахитовую плиту. И в других пещерах нашли несколько таких же плит.

В другом месте, на равнине, мы наткнулись на огромного идола, напоминающего каменных баб тюркского происхождения. Какие народы поклонялись ему?

Оля пристально смотрела на черный обелиск. Когда я замолчал, она сказала:

— Белые горы… Это, наверно, очень красиво? А Черные горы бывают?

— Я не видел.

— Это черное надгробие… Оно ведь из камня высечено? Знаешь, кто здесь похоронен? — И произнесла на память: — «Здесь покоится прах благородного супруга и отца Никиты Авдеевича Конюхова, почившего третьего дня марта месяца одна тысяча семьсот восемьдесят пятого года на шестидесятом году от рождения. Спи спокойно, наш супруг и отец. Мы тебя будем помнить вечно…»

Она встала и, взяв меня за руку, подвела к другой могиле. Тяжелое мраморное надгробие. Надпись гласит, что здесь похоронен поручик егерского полка Максимилиан Синеоков. Пал на поле брани в 1914 году.

— Поручика очень любила одна девушка-гимназистка… Она с трудом пережила его смерть и дала клятву никогда не выходить замуж. И эту клятву сдержала… Видишь — свежие цветы. Это она приносит их сюда. Она давным-давно старушка, но все любит бедного поручика… Андрей, какой сильной должна быть любовь, чтобы за полвека не изгладилась из памяти? Я несколько раз видела эту старушку. Высокая такая, с благородным лицом. Наверное, когда-то была красавицей…

— Это она тебе про поручика рассказала?

— Однажды на кладбище меня захватила гроза… Я спряталась вон под тем вязом и слышала, как стали шептаться могилы. Они принялись рассказывать свои печальные истории… Вот тогда я и узнала про любовь девушки-гимназистки к поручику Синеокову.

— Выдумщица ты, — сказал я. — Но я все равно тебе верю.

— А вон видишь? Памятник с ангелами? Там похоронен государственный советник. Он умер в нашем городе от чумы в тысяча восемьсот семьдесят первом году. Он приехал сюда из Петербурга по государственному делу и умер… А родственники побоялись везти тело домой и похоронили советника здесь.

Мы бродим по кладбищу. По длинной тени от белой церкви понятно, что уже вечереет. В буйной зелени чернеют и белеют мраморные кресты и изваяния. Ржавые причудливого рисунка ограды оберегают могилы от полного забвения. Кусок железной решетки намертво впился зубьями в толстый древесный ствол. Это дерево было молодое, когда умер человек. Оно вздымалось ввысь, росло вширь и наконец вобрало в себя кусок ограды.

— Зачем кресты? Надгробия? — сказала Оля. — Почему на могилы не сажать деревья? Человеческий прах вновь получил бы жизнь в дереве… А чтобы люди узнавали могилы, к деревьям прикрепляли бы плиты. Я бы хотела, когда умру, чтобы на мою могилу посадили сосну…

На кладбище как-то не думается о суетных житейских делах. Здесь течение мысли возвышенное и торжественное. Чего стоят по сравнению с вечностью все наши печали?

Оля с любопытством посмотрела на меня, но ничего не сказала. И тогда я спросил:

— Не узнаешь, что ли?

— Ты действительно какой-то другой… Искал свой Белый город. Загорелый, худой. Наверное, это очень интересно — бродить по горам-лесам, спать у костра, ловить рыбу… Вот такой ты мне очень нравишься… — Она на миг прижалась лицом к моему плечу и рассмеялась: — Так и есть! Ты пахнешь дымом костра, лесом и солнцем… Помнишь, я говорила, что ты не романтик? Ты — романтик, только какой-то не такой… Будничный, что ли?

— А бывают и праздничные романтики? — спросил я.

— Все равно ты мне нравишься, — сказала она.

Мы вышли за кладбищенские ворота. После зеленого сумрака и тишины послышались знакомые звуки: шум автобуса, разговор двух женщин у колонки, собачий лай.

— Помнишь тот вечер? — спросил я. Почему-то там, на Урале, я часто вспоминал белый парк и синие качели, взлетающие в клубящееся небо.

— Вечер, снег, парк… — сказала она. — И речка, в которую медленно опускаются белобородые гномы. На парашютах.