Солнце Запада

– Это меня пугает больше всего! – кивнула Елисеева. – Меня пугает, что он появился ниоткуда. Все правильно! А при желании эту филькину грамоту, этот паспорт из города Ситова, за деньги можно выправить за день. – И произнесла скороговоркой: – Настя, я ему не верю и ты не верь!..

– Странно, правда? – Настя словно не услышала ни слова.

– Что? – спросила Нина.

– Он так изменился. Ни одного жеста знакомого, ни одной шутки. Взгляд жалкий, забитый.

Елисеева вдруг придвинулась к ней вплотную и сказала вполголоса:

– Давай оставим его здесь! Оставим, пока не поздно! И забудем…

– Ну что ты говоришь?! Я его не оставлю.

– Это плохо, но дело твое, – так же неожиданно согласилась Елисеева. – Другие на твоем месте его в милицию бы отправили. Но ты ведь во всем разобраться должна. Разбирайся…

Она вернулась в машину и протянула Плетневу паспорт:

– Держи.

И кроме этого «держи» за остаток пути больше не произнесла ни слова.

Когда они подошли к подъезду, Настя спросила:

– Сережа, ты помнишь этот дом?

Плетнев огляделся и покачал головой:

– Не помню.

А Нина фыркнула:

– Ты еще что-нибудь у него спроси, а он ответит!

Настя взяла ее под руку и снова отвела в сторону:

– Спасибо тебе за помощь. Но нам лучше остаться вдвоем.

– Ага! – энергично кивнула та. – А вечером тебя с перерезанным горлом найдут! Или как Элю Баскакову! У той вообще голова на столике стояла…

– Перестань говорить глупости! Это уже не смешно!.. – оборвала ее Настя. – Сережа, я сейчас, подожди немного, – сказала она Плетневу. – Нина, я позвоню тебе. Я обязательно позвоню тебе позже. И мы обо всем поговорим. Но сейчас нам нужно остаться наедине. Я должна понять, что с ним произошло.

– Настя, он – лжец, каких мало. Ну, хорошо. Но позвони мне сразу же, как почувствуешь опасность!

Нина Елисеева, невысокая, смуглая и крепко сбитая, наверно, была для Насти самым близким человеком по духу и по складу характера. Их без натяжки можно было назвать сестрами.

– Просто я волнуюсь за тебя, – сказала она подруге. – Я знаю, как уходят те, кого я люблю. Уходят внезапно… Настя, будь осторожна.

– Все будет хорошо. Я позвоню тебе. Скоро.

Они поцеловались на прощание.

Настя с Плетневым зашли в подъезд, а Нина села в машину и какое-то время сидела за рулем без движения. И по ее лицу трудно было понять, о чем она думает. Было в ней что-то от восточных красавиц, непостижимое, неописуемое словами, словно ее лицо было всегда прикрыто чадрой, и редкий человек мог видеть ее истинное обличие.

– Я буду ждать, – внезапно произнесла она твердым и громким голосом и повернула ключ в замке зажигания.

А Настя с Плетневым зашли в лифт.

– Неужели ты ничего не помнишь, Сережа?.. Этот лифт. Этот вечный запах жареной картошки с луком, которую так любят мои соседки… Посмотри, вот эту царапину сделал ножом мой сын. Это было четыре года назад. Мы ехали в лифте. Максим достал перочинный нож, который выменял у кого-то на диск с фильмами. И решил написать свое имя. А мы остановили его и ругали потом. Неужели ты этого не помнишь?

– Нет, – покачал головой Плетнев. Они вышли из кабины. – Я ехал к своим родителям. Понимаете, в январе я очнулся в незнакомом доме. Там был человек. Я не знал его. Но он сказал, что спас меня. А потом он рассказывал что-то обо мне… что-то страшное… Но я уже не помню ничего… – Голос у него внезапно сорвался.

– Что? Что он тебе рассказал, Сережа? – Настя развернула Плетнева к себе. – Что сказал тебе этот человек?..

– Я не помню. Я помню только, как ушел из его дома. Где-то спал, ел что-то… А потом стало тепло, и снег почти растаял… Я жил в коробках возле дороги. Там было много людей. И вдруг я вспомнил дом, в котором жил когда-то, когда был ребенком. Я вспомнил город, этот город. И пошел сюда…

Они стояли возле входной двери, которую Настя уже открыла. Но она не перебивала Плетнева. Она боялась, что он потеряет цепь рассуждений и замолчит. Ей казалось, что именно в этот момент она ближе всего к разгадке тайны.

– Я пришел на рассвете. Я помню стаи скворцов. Я помню, как собаки бегали по дорогам. Было очень рано и очень тихо. Мне казалось, что я иду наугад. Но на самом деле я знал, куда нужно идти. Я остановился возле старого кирпичного дома и стоял там, глядя на окна. А потом из подъезда вышел человек. Пожилой мужчина с маленькой лохматой собачкой на поводке. Он узнал меня. Он спросил, где я пропадал все это время? Я не помнил его, но все равно спросил о своих родителях. И он сказал, что их больше нет. Нет уже очень давно… Как – нет? – Плетнев посмотрел на Настю, в его глазах плавилась неподдельная горечь. – Я шел к ним. Я их помнил… И вдруг этот человек говорит, что мои родители погибли… Я встал и пошел. Собака лаяла мне вслед. А потом я побежал и бежал до тех пор, пока были силы… Солнце уже поднялось, но оно было за тучами. И я решил идти за солнцем. Решил идти за ним до тех пор, пока не выйду из города. Но чем дальше я шел, тем выше становились дома. На дорогах стало тесно от машин, а на тротуарах от прохожих. А потом я увидел вас… Я увидел вас в окне, и я увидел еще что-то…

– Ты увидел меня и вспомнил, да? – Настя посмотрела на него с надеждой.

– Нет, я ничего не вспомнил, – покачал головой Плетнев. – Но я увидел вас другой.

– Какой?.. Какой ты увидел меня, Сережа? – Настя заглянула ему в глаза.

– Другой, – он покачал головой. – Я не могу объяснить этого словами. Но я увидел вас другой. Не такой, как сейчас…

– Хорошо, – ободряюще улыбнулась ему Настя. – Значит, ты начинаешь вспоминать что-то. Проходи. Проходи, милый!

Она взяла его за руку, как ребенка, и провела в прихожую. Она продолжала смотреть на него с улыбкой.

– Когда-то это был твой дом, наш дом, – сказала, осторожно прикасаясь к его щеке. – Идем. Ты обязательно вспомнишь наш дом.

Она сняла с него грязную курточку и бросила ее на пол.

– Ты должен вспомнить этот дом, Сережа. В нем было так много любви, – Настя обняла Плетнева. – Ты должен вспомнить это, потому что я это помню.

Они смотрели друг на друга так долго, что на кухне успел включиться и выключиться холодильник.

– Вы очень красивая, – Плетнев наконец отвел от нее взгляд.

– Почему ты не называешь меня по имени? – спросила его Настя. – Ты ведь слышал, как меня зовут. Ты должен называть меня по имени… – Она хотела сказать, что когда-то он называл ее теми прекрасными словами, которые говорит мужчина любимой женщине, но вовремя осеклась. – Сережа, назови меня Настей… Это не трудно…

– Я не могу, – покачал головой Плетнев.

– Ну, хорошо, – кивнула она. – Разувайся и сними эти ужасные обноски. Мы выбросим их. У меня остались твои вещи. Я хранила их как память. И оказалась права. Ты вернулся… Сейчас ты примешь ванну. Сбреешь эту страшную бороду! А я приготовлю завтрак. Я тоже не завтракала сегодня. И ничего не бойся, не стесняйся ничего, Сережа. Ты когда-то жил в этом доме. Ты обязательно вспомнишь об этом. Я покажу тебе наши фотографии. А потом мы съездим за детьми. Ты должен увидеть Дашеньку! И Максима ты тоже должен увидеть. Он так вырос, ему уже тринадцать! Снимай с себя все это! Вот так, – она помогла ему раздеться. – Проходи в ванную комнату. Да-да, вот в эту дверь. И, пожалуйста, всю эту одежду брось в мешок, – Настя протянула Плетневу мешок под мусор.

– Но…

– Сережа, – остановила она его, – я уже сказала, у тебя есть одежда. Хорошая одежда, а не эти обноски… И не стесняйся, если что-нибудь понадобится, я буду на кухне, – она улыбнулась ему.

Когда она ушла, Плетнев огляделся. Взял с полочки бритвенный станок Колосова, поднес его к заросшей щеке и посмотрел на себя в зеркало. И в этот момент его ожгло воспоминанием. Он увидел себя в другом доме, в другой ванной комнате. Тогда он тоже брился, но смотрел на себя в небольшое зеркало. В тот день он сбрил бороду и увидел СВОЕ лицо…