Солнечная богиня

– Да не он скатерть украл, а ваш разлюбезный Силантьев! – с досадой завопила Мура. – А сейчас, я видела, он водку из буфета стащил! Вон, вон – горлышко у него из кармана торчит!

Силантьев, который уже взялся за дверную ручку, показал кукиш Муре. И в тот же момент его почти сшиб с ног Викентий, он вернулся вместе с картиной, на которой была изображена Оля.

– Вот она… – сказал мрачно Викентий, показывая всем портрет. – Видите, да?

– Как живая! – невольно ахнула тетя Агния, сложив руки на груди.

– Кеша, что ты хочешь сделать? – с беспокойством спросила Эмма Петровна.

– А вот что… была живая, а стала мертвая! – Викентий схватил лежавший на столе нож и принялся остервенело кромсать картину.

У Оли побежали мурашки по спине.

Иван оторвал от себя Кристину.

– Кеша, друг, что ты делаешь? – дрожащим голосом спросил он. – Это уж вовсе ни к чему…

Тетя Агния вдруг стала оседать, Оля едва успела подхватить ее, помогла сесть на стул.

– Что-то мне нехорошо… – просипела тетя Агния, пытаясь расстегнуть на себе пальто.

– Да что же ты у меня такая нежная… – с досадой пробормотала Оля, помогая ей. – Подумаешь, картину он порезал…

– Вот она, моя скатерть! Нарисованная! – торжествующе закричала Мура. – Видели, да? Была, а теперь нету! Я вам говорю, он ее пропил!

– Правильно… – вдруг сказала Эмма Петровна и принялась топтать раму ногами. – Так ей и надо!

– Вы все сумасшедшие! Сумасшедшие тетки! – сказал Силантьев, с сожалением глядя на то, что осталось от его творения. – Что Мура, что, простите, вы, Петровна. Демоны осени…

– Кто-кто? – с интересом спросил Степан Андреевич, отложив папку.

– Демоны осени! Это я так называю особ их возраста, – ядовито пояснил Силантьев. – Самые страшные существа на планете, хуже ядерной бомбы… От бомбы только локальные разрушения, а они, эти тетки, везде, в каждом уголке земли!

– Красиво… – покачал головой Степан Андреевич. – Вы, Ярослав Глебович, не будете против, если я это сравнение использую в одной из своих статей?

– Да ради бога…

– Ах, так вы меня даже всерьез не воспринимаете?! – в отчаянии закричал Викентий и снова убежал.

– До чего ты довела моего сына? – с ненавистью сказала Эмма Петровна, медленно приближаясь к Оле. – Посмотри, что ты с ним сделала!

– Офелия… дивное создание! – не обращая никакого внимания на свою невестку, произнес с мечтательной улыбкой Степан Андреевич. – Помните, как у Рембо? У Артюра Рембо, замечательного французского поэта?.. «По сумрачной реке уже тысячелетье плывет Офелия, подобная цветку; в тысячелетье, безумной, не допеть ей свою невнятицу ночному ветерку…» А дальше гениальные строчки – «Свобода! Небеса! Любовь! В огне такого виденья, хрупкая, ты таяла, как снег; оно безмерностью твое глушило слово, и бесконечность взор смутила твой навек…» Вы догадывались, что от любви можно сойти с ума?..

Эмма Петровна повернулась к Степану Андреевичу, ее буквально трясло от ненависти.

И в этот момент на веранде снова появился Викентий. С ружьем в руках. С тем самым, из коллекции Степана Андреевича. Все ахнули, а Лера так и замерла с отставленной сигаретой.

– Вы думаете, что я не способен на поступок? – медленно произнес он. – Что я такая же тряпка, как Иван?

– Кеша, не надо… – прошептал Иван.

– Вы ошибаетесь! – надменно перебил его Викентий. – Я сейчас подумал, что толку кромсать портрет, когда передо мной та, которая отравила мне жизнь, которая превратила меня в червяка, которая связалась с моим врагом…

– Кеша… – осторожно начала Лера.

– Молчите все! – неистово закричал Викентий, прядь волос упала ему на лоб. Он был бледным, словно бумага. Все испуганно замерли, с ужасом глядя на ружье, лишь Степан Андреевич продолжал благостно улыбаться. Он чувствовал себя зрителем на спектакле, и не более того. Оля, оцепенев, смотрела на Викентия – так кролик смотрит на удава.

«О чем он? Неужели он хочет убить меня?..» – мелькнуло у нее в голове. Это было странное, доселе незнакомое ощущение – не призрачная угроза, не страх перед неизвестностью… Она всей кожей ощутила близость смерти. «Да, он выстрелит… Он вне себя! Это называется – состояние аффекта», – отстраненно заключила она и вдруг вспомнила о Павле. Почему она не захотела сказать, что любит его? Он так ждал от нее этих слов…

– Мальчик мой… Не надо! Не губи себя, пожалуйста… – с тоской заскулила Эмма Петровна.

– Мама, не надо! Всю жизнь я слушался тебя, а теперь хочу совершить хоть один настоящий поступок!

– Оленька… что творится-то! – едва слышно выдохнула тетя Агния, вцепившись в Олю.

– Мне все равно, что со мной будет! – вскинул ружье Викентий – ствол смотрел Оле прямо в грудь. – Я всю жизнь жил для тебя, мама, я боялся тебя огорчить… А теперь мне все равно!..

– Кеша! – Эмма Петровна бросилась к нему, точно тигрица, вцепилась в ружье. – Отдай немедленно!

– Мама, не смей!..

– Убьет ведь… – пролепетала тетя Агния. Она сунулась вперед, выставив перед собой руку. – Оля, да не стой ты, беги…

– Кеша, отдай!

И в этот момент грохнул выстрел.

– Кеша!!! – захлебнулась Эмма Петровна.

Словно в замедленной съемке, Оля увидела вспышку, а потом – как медленно оседает на колени ее тетка в распахнутом драповом пальто.

На лице Степана Андреевича отразилось удивление, смешанное с одобрением, казалось, он не ожидал, что его приемный внук способен совершить поступок, но теперь он понял, как ошибался…

Оля сначала не осознала, что же именно произошло, она решила, что тетка испугалась выстрела и упала в обморок. А потом увидела, как под тетей Агнией, лежащей вниз лицом на полу, растекается темное пятно.

Кирилл завизжал, бросившись к окну, но там, снаружи, стояла Мура, и она машинально оттолкнула Кирилла назад, в комнату.

Эмма Петровна рыдала, вцепившись в ствол и пригибая его обеими руками к полу.

– Мама, что ты наделала… – одними губами прошептал Викентий. – Ты же все испортила!

Лера, растолкав всех, схватила ружье – ни Викентий, ни Эмма Петровна уже не сопротивлялись – и убежала с ним в другую комнату.

А Оля бросилась к тетке и попыталась перевернуть ее, на помощь тут же подскочил Ярослав Глебович. Вместе они положили Агнию Васильевну на спину, и только тогда Оля увидела, как с бульканьем выталкивается кровь из маленького отверстия на груди тетки.

– Это она вас заслонила… – словно сквозь какую-то пелену Оля услышала голос Силантьева.

Оля сдернула со стола крахмальную салфетку, прижала ее обеими руками к ране.