Солнечная лотерея (сборник)

Клэмп, погруженный в свои мысли, поднял на него невидящий взор:

– Что?.. Да–да, разумеется.

Он нажал на кнопку селектора:

– Немедленно выхожу на связь с Тетраграмматоном…

Здесь он осекся, наклонился к Гамильтону и, подняв вопросительно вверх руку, проговорил:

– Как вы думаете, почему Он не сообщал нам о странном мире тьмы и безверия?

Гладкое и сытое лицо пророка Второго Бааба омрачилось сомнением.

– Я чуть было не решил… – Он покачал головой. – Действительно, пути Господни неисповедимы.

– Весьма даже! – поддакнул Джек и, выскочив из кабинета, направился по гулкому мраморному коридору.

Даже в столь ранний час тут и там бродили набожные посетители, прикасаясь к святыням и глазея на все вокруг. В одном из притворов группа хорошо одетых мужчин и женщин распевала гимны. Джек собирался прошмыгнуть мимо, но передумал…

В воздухе над верующими парило слабо светившееся видение, божественный образ, показавшийся Гамильтону даже несколько ревнивым, если не завистливым… И Джек решил, что присоединиться к этим людям – неплохая мысль.

Нерешительно приблизившись, он примкнул к поющим и стал, не без насилия над собой, неуверенно подпевать. Гимны были ему неизвестны, но он быстро усвоил их стиль и ритм. Предельно простые фразы повторялись опять и опять, с бесконечной монотонностью. Очевидно, Тетраграмматон был воистину ненасытен. По–детски эгоистичная личность, постоянно требовавшая хвалы и славословий – самых примитивных и грубых. Скорый на расправу, Тетраграмматон, по–видимому, с той же легкостью впадал в эйфорию, страстно жаждал лести и упивался ею.

Обеспечивать равновесие двух крайностей – дело весьма деликатное… И опасное. Легко возбудимое Божественное Присутствие рядом, всегда ревнивое, постоянно подстерегающее неверный шаг верующего.

Исполнив свой религиозный долг, Гамильтон мрачно отправился дальше. Здание и люди в равной мере полны напряженным ощущением близости Тетраграмматона. Джек ощущал Его повсюду. Подобно густому смогу, исламский Бог проникал в каждую щелку и царил везде.

С тягостным удивлением Джек увидел громадную мемориальную доску, освещенную прожекторами. Он принялся изучать ее.

ЕСТЬ ЛИ ТВОЕ ИМЯ В ЭТОМ ПЕРЕЧНЕ? – гласила крупная надпись вверху.

Список был составлен в алфавитном порядке. Гамильтон не нашел себя в нем. Не было там и Макфифа. Бедняга Макфиф… Джек ядовито хмыкнул. Однако Чарли все равно выкрутится. Имени Марши он тоже не обнаружил. Весь перечень на удивление краткий. Подумать только: неужели из всего человечества только эта жалкая горстка достойна пребывать в Раю?

Джек почувствовал, как в нем закипает волна мрачной ненависти. Он решил поискать на доске имена великих людей, хоть что–нибудь значивших для него: Эйнштейн, Альберт Швейцер, Ганди, Линкольн, Джон Донн. Никого! Гнев только возрос. Что происходит, в конце концов? Эти души брошены в Геенну потому, что не принадлежали вере Второго Бааба из штата Вайоминг?

Конечно!.. Иначе быть не могло. Спасутся только верующие в Него. Всем остальным – бесчисленным миллиардам – уготованы адские печи. Самодовольные колонки имен представляли цвет фанатизма и тупости – основы основ единоправедной веры. Тривиальные личности, банальные посредственности из потока истории…

***

Одно имя тем не менее оказалось знакомым. Джек долго пялился, недоумевая, как оно могло оказаться тут. Почему из всех, кого он знал в жизни, лишь этот деятель очутился в списке праведников: АРТУР СИЛЬВЕСТР.

Старый вояка! Тот самый суровый воин, который сейчас валяется в госпитале в Белмонте. Он, оказывается, один из главных подвижников единоправедной веры.

Что ж, в этом был определенный смысл. Смысл настолько глубокий, что Гамильтон несколько минут мог только беззвучно разевать рот, как рыба на песке.

Он смутно, еще не приходя к вразумительным выводам, начал угадывать, как в этой шараде свести концы с концами. Наконец–то можно нащупать основание всей этой пирамиды.

Предстояло возвращение в Белмонт. И первым делом надо было повидать Артура Сильвестра.

***

В шайенском аэропорту Джек выложил перед кассиром всю свою наличность и сказал:

– Один билет до Сан–Франциско. В крайнем случае согласен и на багажный отсек.

Все равно на билет не хватало. Срочная телеграмма Марше принесла недостающие доллары… и закрыла его банковский счет. С денежным переводом от Марши пришло непонятное послание:

МОЖЕТ, НЕ СТОИТ ТЕБЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ.

СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ ЧТО–ТО СТРАННОЕ.

Это удивило, но не сильно. По правде говоря, Джек уже неплохо представлял, что могло произойти.

Самолет прибыл в Сан–Франциско незадолго до полудня. Дальше Гамильтон ехал автобусом компании «Грейхаунд». Парадная дверь его дома в Белмонте оказалась запертой, а в широком окне гостиной желтым неподвижным пятном маячила печальная рожа Прыг–Балды. Марши не видно. Но Джек почему–то сразу понял, что она дома.

Отперев дверь, Джек с порога крикнул:

– Я приехал!

Из глубины темной спальни донеслось сдавленное рыдание.

– Дорогой, я умираю!.. – Марша беспомощно копошилась в затемненной комнате. – Я не могу к тебе выйти. И не смотри на меня. Пожалуйста, не смотри!

Гамильтон снял трубку телефона и набрал номер.

– Приезжай ко мне домой, – приказал он Биллу Лоузу. – И всех из нашей группы обзвони, кого сможешь. Джоан Рейсс, женщину с сыном, Макфифа – если он отыщется…

– Эдит Притчет с сыном еще в больнице, – ответствовал Лоуз. – Только богу известно, где могут быть остальные. А почему так срочно?..

Извиняющимся тоном он добавил:

– Я, видишь ли, с похмелья.

– Тогда сегодня вечером!..

– Давай завтра? В воскресенье тоже будет неплохо. А что случилось–то?

– Мне кажется, я раскусил суть нашей переделки, – сообщил Гамильтон.

– Как раз когда мне начинает нравиться!..

Дальше Лоуз заговорил, подражая сленгу негров из гетто:

– А завтра здеся бальшой день. В Божье васкрисенье нам хотится плясать бал.

– Что с тобой?

– Ничаво, сэр. – Лоуз хмыкнул в трубку. – Вапще ничаво.

– Значит, увидимся в воскресенье! – Гамильтон повесил трубку и повернулся к спальне. – Выходи! – резко бросил он жене.