Солнечная лотерея (сборник)
Шрифт:
Схватив жену за руку, Гамильтон грубо потащил ее назад.
– Ответь! Тебе нравится, как все закрутилось? Ты, может быть, рада, что суетливая толстая старуха изгоняет секс из этого мира!
– Если честно, – медленно проговорила Марша, – на мой взгляд, небольшая чистка миру не повредит. И если мужики не могут держать себя в руках… или не хотят…
– Должен тебе кое–что сказать, дорогая! – угрожающе заворчал Джек. – Еще быстрей, чем Эдит Притчет упраздняет реалии, я собираюсь их возродить. И первым я верну
– Ну конечно, конечно! Ты ведь чокнулся на сексе, только об этом и думаешь!
– Буду трахаться с подругой! – Гамильтон мотнул головой в сторону гостиной, где Силки умиротворенно расправляла скатерть на столе. – Затащу ее вниз – и поехали!
– Милый, – деловито заметила Марша, – это невозможно.
– Почему?..
– Она… – Марша сделала неопределенный жест, – у нее нет того, что тебе нужно…
– А в остальном тебе наплевать?
– Ну не сходи с ума. Это беспредметный разговор. Ты ведь не стал бы спорить о розовых крокодилах. Их не существу–у–ет!
Широким шагом Гамильтон ринулся в гостиную и схватил Силки за руку.
– Пошли! – отрывисто приказал он. – Спустимся в подвальчик послушать квартеты Бетховена.
Недоуменная девушка, спотыкаясь, неохотно побрела за Джеком.
– А как же обед?
– К черту обед! – Он рывком распахнул дверь на лестницу. – Поторопись, пока Притчет не упразднила музыку.
В подвале было холодно и сыро. Гамильтон включил обогреватель и спустил шторы. Когда вместе с теплом вернулся уют, Джек принялся пачками доставать пластинки.
– Что будем слушать? – спросил он нервно.
Перепуганная Силки жалась к дверям.
– Я хочу есть! Марша приготовила чудный обед…
– Только скот ест! – проворчал Гамильтон. – Отвратительное занятие. И неприличное! Я отменил его.
– Не понимаю! – жалобно заныла Силки.
Включив усилитель, Гамильтон подкрутил регуляторы.
– Что скажешь о моей системе? – гордо спросил он.
– М–м… симпатичная.
– Симпатичная… Параллельный выход в противофазе! Никаких искажений вплоть до тридцати тысяч герц. Одних низкочастотных колонок – четыре! Восемь – высокочастотных. Трансформаторы ручной работы. Алмазный звукосниматель, идеальная кинематика! – Он поставил пластинку на проигрыватель и, не удержавшись, добавил: – Способна крутить восьмитонный груз без потери скорости хотя бы на десятую процента! Неплохо?
– Угу.
Зазвучали «Дафнис и Хлоя»… Добрая половина фонотеки загадочным образом испарилась – в основном современные аранжировки или эксперименты с ударными. Миссис Притчет предпочитала добротных классиков: Бетховена, Шумана, тяжеловесные концерты, привычные для слуха человека пуританских устоев. Утрата любимой коллекции Бартока привела Джека в страшное уныние. Вещи Белы Бартока лучше всего ложились Джеку на душу, отзываясь самым интимным переживаниям. Нет, жить
в мире миссис Притчет нельзя – старуха пострашней Тетраграмматона.– Как теперь? – почти машинально спросил он, убавив свет лампы почти до нуля. – Больше не бьет в глаза?
– Она и не била, Джек! – откликнулась Силки. Смутное беспокойство отразилось у нее на лице. – Странно… Я не вижу, куда идти. Боюсь, упаду!..
– Упадешь – так найдем! – усмехнулся Гамильтон. – Что будешь пить? Где–то тут оставалась бутылочка виски.
Дернув дверцу бара, он опытной рукой пошарил внутри. Пальцы обхватили горлышко бутылки. Одновременно он нагнулся за стаканами. Бутылка показалась подозрительно легкой – ближайшее ознакомление подтвердило отсутствие выпивки.
– Тогда хлебнем мятного ликера, – вздохнул Джек. – О’кей?
«Дафнис и Хлоя» уже наполняли полутемную комнату великолепием страсти и неги. Джек подвел Силки к тахте и усадил девушку. Она послушно взяла рюмку ликера и чинно пригубила. Джек с видом судебного эксперта на месте преступления расхаживал взад–вперед, то регулируя звук, то убавляя свет. Потом взбил подушку на тахте, убедился в том, что дверь заперта на ключ. Сверху слышалось, как Марша суетится на кухне. Что ж, сама виновата…
– Закрой глаза и расслабься! – приказал он Силки.
– Я расслабилась!.. – В ее голосе по–прежнему звучал испуг. – Этого, что ли, недостаточно?
– Конечно, конечно, – мрачно согласился Джек. – Все просто замечательно. Послушай, а что, если ты сбросишь обувку и сядешь по–турецки? Вот увидишь, Равель будет восприниматься совсем по–другому.
Силки послушно сбросила белые кроссовки и, подтянув ноги, уселась по–восточному.
– Очень мило, – проговорила она с грустью.
– В сто раз лучше, правда?
– Ага.
И тут неожиданный приступ отчаяния накатил на Джека.
– Все бесполезно, – подавленно забормотал он. – Ничего не получится!
– Что не получится, Джек?
– А, не важно!
На пару минут повисло гнетущее молчание. Потом Силки тихо и осторожно тронула Джека за руку:
– Мне очень жаль.
– Мне тоже.
– Я виновата?
– Немного. Так сразу не объяснишь.
Чуть поколебавшись, Силки сказала:
– Можно тебя спросить?
– Конечно. О чем угодно.
– Ты бы хотел…
Голос девушки звучал едва слышно. В сумерках ее широко распахнутые глаза напоминали две тусклые звездочки на затянутом тучами небе.
– Джек, хочешь меня поцеловать? Один только раз?
Джек крепко обнял девушку и притянул к себе. Взял в ладони ее маленькое острое личико и поцеловал. Силки прильнула к нему, легкая, хрупкая и ужасно костлявая. Джек не разжимал объятий, пока девушка сама не высвободилась. Впрочем, какая девушка? Всего лишь слабая тень, потерянная своим владельцем в сумерках.