Солнечный свет

Я понятия не имела, что Чарли рассказал маме о событиях предыдущей ночи. И знать не хотела. Но что-то он явно сказал: чудесным образом она оставила меня в покое, хотя Новый заговор огненного цвета дожидался меня на крюке для фартука тем утром. Там я его и оставила. Люблю оранжевый, но не в виде лохматого пучка перьев.

Все шло отнюдь не так плохо, как могло бы. Я почувствовала какое-то завистливое восхищение оодовцами.

Никто не пытался следовать за мной, когда в десять я покинула кофейню – не считая нескольких перекормленных представителей так называемой дикой природы, что обычно околачиваются возле пешеходной зоны и выпрашивают подачку у мягкосердечных. Один раз, увидев белый пакет из пекарни, они запоминают его – а теперь я несла дюжину булочек с корицей. Клянусь, наши соседские воробьи слишком жирны, чтобы летать, но уличные кошки слишком жирны, чтобы поймать их. А белкам пригодился бы детский скейтборд – чтобы пузо по земле не волочилось.

Один из последних слухов о деятельности миссис Биалоски в округе – что она содержит отряд коммандос для защиты нас от более крупной и угрожающей фауны Старого Города: крыс, лисиц, оленей-мутантов, которые никогда не сбрасывают своих коротких, но острых рогов. Если бы «Кофейне Чарли» приходилось кормить на убой всеэти полчища, чтобы они не могли кому-нибудь угрожать, мы бы точно разорились.

Сегодня меня сопровождали только Джесс и Пат. Они усадили меня на переднее сиденье (эмблемы ООД на машине уже не было); Пат оказался в одиночестве на заднем. Джесс съел четыре булочки с корицей, Пат – пять. Я не думала, что это в человеческих возможностях – но, возможно, человеческие возможности здесь как раз ни при чем. Я съела одну. Я уже завтракала. Дважды. Десять часов далеко отстоят от четырех утра.

Сначала мы приехали к старому дому. Таинственное ощущение защищенности до сих пор не прошло, и все-таки меня начинало немного трясти. Может, стоило взять с собой тот пучок перьев, а не оставлять под фартуком в кофейне? Когда поросший травой гравий – воспоминание о бывшей подъездной дороге – скрипнул под ногами, я засунула руку в карман и стиснула рукоять своего маленького ножа. Я так категорически не вспоминала о событиях двухмесячной давности, что границы настоящего воспоминания несколько размылись. Но с возвращением на место, где все началось, память ударила снова с ужасающей силой. Я посмотрела на крыльцо, откуда не услышала приближения чужих, на место, где два дня спустя не оказалось моей машины.

Я спустилась к заболоченному заливчику возле берега, где пятнадцать лет назад бежал ручей. Не похоже было, чтобы недавно кто-то возился в грязи. Я вернулась к домику.

– Ну да, – говорил Пат.

– Но прошло много времени, и они не вернулись, – сказал Джесс.

Они просто стояли себе – никаких видимых штуковин, головных телефонов, раций, портативных ком-экранов со вспыхивающими огнями и звуковыми сигналами. Я догадалась, что отнюдь не технология помогает им делать выводы.

Как здорово, что Пат не взошел ко мне на крыльцо сегодня утром, не поднялся по лестнице, не постучал в дверь. А мог ведь и зайти в гостиную, где стояла все та же, пусть беспощадно отдраенная, софа, а за ней – маленький квадратный коврик. Да даже ручка двери холодильника – та самая, что два месяца назад ждала в готовности выдать упаковку молока, если кто-нибудь потянет за нее.

Как здорово, что хорошие манеры предписывают не пересекать просто так вероятную границу чьего-то внешнего круга оберегов и не стучать в двери, не будучи приглашенным.

Вот черт.

Мы залезли обратно в машину и продолжили путь на север.

Пятно скверны обнаружилось почти сразу. Я первая его уловила – по крайней мере, именно я сказала:

– Эй! Не знаю, как вы, а я дальше этой дорогой ехать не хочу.

– Поднимите стекла, – скомандовал Джесс. Он нажал пару кнопок на очень необычном приборном щитке, который я заметила только сейчас, и вдруг словно бы тяжелая броня окружила меня, гнетущая, как кольчуга с нагрудником и закрытый шлем – при желании можно добавить плюмаж и шарфик дамы сердца. Я почти ощущала запах полированного металла.

– Ух-х! – только и смогла выговорить я.

– Ничего не трогай, все работает, – сказал Джесс. Странное эхо сопровождало наши голоса. Мы ехали очень медленно где-то минуту, а потом красная лампочка на щитке мигнула, и послышался безумный щебет, словно ускоренная болтовня попугая.

– Хорошо. Прошли, – он нажал те же кнопки. Невидимая броня исчезла.

– Тяжеленько, правда? – сказал Пат.

– Неправда, – ответила я.

Мы проехали еще через пару пятен вроде первого, и после каждого раза я все сильнее ненавидела программу нательной брони. Из-за нее я чувствовала себя как в ловушке – так, будто, очнувшись, опять окажусь у костра, а на противоположной стороне будет сидеть куча вампиров.

Поездка выдалась долгой. Миль тридцать или около того. Я их все запомнила.

А потом мы добрались до действительно скверного пятна. Джесс снова ударил по кнопкам, но в этот раз ощущение ловушки было реальным – меня держали, пока нечто скользило вглубь меня, вытягивало длинные когтистые лапы и сжимало…

Большое, огромное пространство. Здание; где-то там, наверху – потолок. Старая фабрика. Подмостки там, где рабочие когда-то обслуживали машины. Окон нет. Гигантские квадратные вентиляционные шахты, ряды безмолвных машин, сплетения труб, как агонизирующие змеи…

И глаза. Глаза смотрят. Каждый взгляд – как плевок кислотой. Бесцветные. А какого цвета ЗЛО?..

Очнувшись, я услышала собственный крик и тут же осеклась. Даже ребята выглядели потрясенными. Я видела следы шин на дороге перед нами, где Джесс дал задний ход. Хорошо, что водителя не затянуло. Я зажала рот руками и еле выдавила:

– Простите…

– Брось, – покачал головой Пат. – Не закричи ты, это пришлось бы сделать мне.

– Что дальше? – осведомился Джесс. Оба посмотрели на меня.

– Возможно, это и есть то здоровенное пятно скверны за усадьбой, – неуверенно сказала я. – Я вам говорила, что там было пятно. Мы уже далеко забрались к северу от озера, так ведь? Кажется, мы заехали достаточно далеко, но я все еще не вижу озера за деревьями.

– Да, – сказал Джесс. – Дорога проходит здесь, потому что поблизости находятся большие поместья… То есть находились.

– Хорошо, – сказала я. – Так пойдем. – Я открыла дверцу машины и с трудом выкарабкалась наружу. Это все благодаря тискам технологии ООД, особенно в последний раз, когда она не сработала. Я похлопала себя по животу, как если бы хотела проверить, что я до сих пор здесь. Вроде бы да. Рана на груди зудела как бешеная: своеобразный неровный зуд, чье действие усиливается регулярными пронзающими вспышками боли.

Мой складной нож, казалось, хотел прожечь дыру в хлопчатобумажном кармане и добраться до ноги. Я обхватила его пальцами. Жар, по-видимому, был мнимым, и, наверно, поэтому ощущение поджаренностиуспокаивало. Не оглядываясь, я направилась в чащу. Я знала – парни идут за мной, а первый шаг следовало сделать не задумываясь, иначе я вообще осталась бы на месте.

Я не утруждалась попытками выяснить, где оканчивается пятно скверны: просто спустилась к берегу и повернула направо. Идти по берегу, пусть пересеченному – сплошь галька, и валуны, и груды вынесенного водой мусора – было все-таки лучше, чем пробираться через лес. Здесь я оказалась на солнце, а воспоминания остались в чаще. По берегу я до сих пор не ходила.