Солнечный ветер

??????????????????????????Вот только из его уст для Миланы этот аргумент был бы красной тряпкой для быка. Впрочем, она все воспринимала сейчас в штыки. И самое лучшее было бы оставить ее в покое и не лезть на рожон. Для них для всех так было бы правильно. По крайней мере, пока она не привыкнет.

Беда была в том, что сам Назар до одури боялся, что не захочет привыкать. Что запретит, что не пустит больше к мальчику. Этих драгоценных минут у него с Данилой было слишком мало и они были слишком яркими, на всю жизнь. Пусть он не до конца понимал, что именно случилось, уже тогда, в клинике знал, что нечто самое значительное за все время, что землю топчет.

А теперь, спустя сутки после приезда и спустя несколько после того, как нашел свою семью — нравится это кому-то или нет — постепенно раскладывал все по местам и все больше убеждался в том, что нельзя ему пороть горячку. Как угодно, но только не нахрапом. Милана бесится совершенно обоснованно, и от ее эмоций так много зависит в будущем, что лучше прямо сейчас под откос не пускать то, что еще может сложиться в их отношениях. Они родители, в конце концов, одного на двоих ребенка. И чем быстрее они научатся существовать рядом, тем лучше. У них у всех троих впереди адаптация, хочет она того или нет.

И только одно было ужасно. Вдруг, пока они с Миланой утрясают все эти сложные взрослые вещи, Даня своим маленьким детским сердцем переживет страх, что Назар больше не придет. Что он не интересен отцу. И допустить этого Шамрай не мог. Тем более, что у самого пригорало увидеть его снова как можно скорее.

Номером сына он обзавестись не успел и досадовал на себя, что не сделал этого. Написал Милане, чтобы сбросила — сообщение висело непрочитанным. Так прошло еще два дня. Он жрал себя. Ходил на работу. Бесился. Удивлял Марту, которая никогда не видела, чтобы хозяин зависал на балконе в облаке сигаретного дыма. Работа не помогала. Сигареты не успокаивали. В голове крутилась какая-то дурь. Периодически ныла Дарина, с которой нужно было еще поговорить, объяснить все, что случилось.

Еще, наверное, надо встретиться с адвокатом, обсудить перспективы, возможно ли вписать себя в свидетельство о рождении сына. Чтобы все было официально. И думать, как преодолеть сопротивление Миланы в этом вопросе, потому как фиг она разрешит.

Нанять им охрану. Этим, впрочем, Назар озадачился еще в Друске, в один из дней, когда подпирал стенку в больнице, ожидая, что его пустят в палату хоть на несколько минут. Как щелчок в голове: ни черта не закончилось, все только началось. Пока Стах на свободе — все еще впереди. А значит, теперь он просто обязан позаботиться о безопасности Миланы и Данилы, раз уж его развели как лоха в прошлом. Нужен был кто-то надежный, кого он знает всю жизнь и кто не подведет.

«Кандидат» нарисовался сам — буквально сразу. Костик.

«Ты говорил, звонить, бо твой номер у меня есть… а я теперь, сам понимаешь, без работы», — весело проговорил он в трубку. И за этого человека Назар ухватился тоже. Потому что он подходил по всем параметрам — и продолжительности знакомства, и умению выполнять любые поручения, и внутреннему благородству, проявившемуся так вовремя и без которого они не вытащили бы Даню.

«В Кловск переехать готов?» — отбрасывая все лишнее, спросил он главное.

«Да готов я, готов, иначе б не обращался».

«А семья?»

«Нет никакой семьи, в разводе сто лет».

«Не держит ничего?»

«Ни черта меня, Кречет, не держит».

На том и сговорились. И теперь Назар был спокоен хотя бы за этот тыл, хотя бы частично прикрыв его. За его семьей будут издалека приглядывать, чтобы если что, можно было вмешаться.

А еще… он искал детектива, созванивался с Лукашем, выяснял, насколько серьезно это дело поставлено в органах в данный момент, чтобы не для галочки, и самостоятельно поднимал старые контакты, еще со времен своей полукриминальной юности. Его задачей прямо сейчас было найти Стаха. Любыми путями, любыми средствами, и тут уж точно все приемы были хороши.

Знал, что Никоряков всех троих в итоге арестовали, но это фигня, килька мелкая. Интересно было другое. В доме в результате обыска нашли несколько незарегистрированных стволов и кипу документации, аккурат из сферы деятельности бюро экономической безопасности. Шамрай-старший попал по полной программе, и сейчас это было уже очевидно, но вряд ли кто жаждал взять его за жабры сильнее, чем его собственный племянник, который едва-едва начинал понимать всю бесповоротность и катастрофичность случившегося четырнадцать лет назад.

Из этого уже так просто не вылезти. Никто не вернет ни ему, ни Даниле, ни Милане прошедших четырнадцати лет. Целую маленькую жизнь их ребенка — никто не вернет. И каждый день, который проходил мимо, потому что Милана видеть его не могла, а Назар не решался снова ее бесить, Дане ничем не компенсировать.

На третий день Кречет сорвался. И в прямом, и в переносном смысле. Как сокол с перчатки, взмывая в небо, Назар ушел на обед в ресторан из офиса, а сам вместо этого сел в машину и поехал к дому Миланы, теперь имея сокровище — ее адрес. По телефону она его, может, еще и пошлет. Но из дома же при Даниле не выставит. Не сможет.

Так рассуждал он, набирая номер ее квартиры в домофоне. Запомнил цифры. Выучил.

Ждать ему пришлось долго. Домофон отключился, Назар набрал снова, трели звучали одна за другой, когда вдруг в динамике раздался негромкий мальчишеский голос:

— Кто там?

Дыхание перехватило. Каждый раз, когда он напрямую слышал, как Даня что-то говорит, перехватывало. Вот и сейчас…

— Даня, это я. Папа, — сказал он, а потом понял. Это мальчик из своей комнаты на втором уровне квартиры ковылял. Вот же черт!

— Ой, привет, заходи, — радостно вскрикнул Данька и следом раздалась электронная трель и щелкнул замок на двери подъезда.

Назар быстро вошел внутрь. Не помня себя, миновал консьержа. Кабинка лифта. Шестой этаж. Площадка и распахнутая дверь. А на пороге — мальчик в шортах и полосатой футболке, сжимающий в руке шлейку поводка. И… тревожное, крутящееся и фыркающее нечто у его худых ног с острыми коленками точно такой же формы, как у самого Назара.

Шамрай остановился, приблизившись, и спросил:

— Это кто? Енот-поводырь?

— Не-е-е, — рассмеялся Данька, — это енот Грыць. А мама, прикинь, хотела Пушком назвать.

— Пушком? — хохотнул в ответ Назар. — Ну да. Была бы домашняя летучая мышь, назвала бы Белочкой. Ты чего вскочил-то? Тебе же, наверное, пока лежать надо.

— Ты проходи, — сказал Данька, посторонившись, и принялся объяснять: — Если бы я не вскочил, то тебе бы никто не открыл. Я дома сам. Павлуши нет, а у мамы какие-то срочные пересъемки.

— Какой еще Павлуша? — дернулся горе-папаша, переступая порог, и едва удержался от того, чтобы рожу перекосило: вот только какого-то Павлуши ему тут не хватало!