Соло для влюбленных

Да и вообще, о чем говорить! Ревность – это чувство, страсть. Совсем не по его адресу. У него, Артема, никаких чувств нет и быть не может. Все осталось там, в далеком прошлом, в котором не было августовского сна, одиночества, разговоров со Стешей. И нечего сопли распускать, все равно не поможет.

Так Артем убеждал себя, и ему это почти удавалось. Почти – потому что какая-то часть его рассудка все-таки противилась этим уговорам.

Так или иначе, Артем старался избегать Ситникова, разговоров с ним и даже к Ларисе подходил, только когда Глеба рядом с ней не было. Сам же Глеб, наоборот, стремился сойтись с Артемом поближе, и это раздражало Королькова еще больше.

На одной из репетиций Глеб проявил особую настойчивость в стремлении завязать с Артемом беседу. Во время перерыва Артем и еще несколько певцов сидели за столиком в буфете и не спеша пили кофе. Глеба среди них не было. Он вошел десятью минутами позже, один, без Ларисы. Очевидно, та осталась в гримерке приводить себя в порядок перед новым выходом на сцену: репетиции теперь шли в костюмах и почти полном гриме.

Глеб взял себе чашку кофе и направился прямиком к компании. Тон за столом задавал Саприненко, известный любитель анекдотов, смешных пикантных историй и вообще наиболее разговорчивый из всех собравшихся. Костя пересказывал очередной курьез из своей богатой любовными приключениями личной жизни. Остальные вяло и молча внимали ему, поглядывая каждый в свою чашку. Байки Саприненко многие слышали уже не один раз. Кроме того, все устали от многочасового пения в душных костюмах и жары, которая так и не проходила, а, казалось, становилась только сильней с каждым днем.

Глеб пододвинул к столику соседний стул, втиснулся между Артемом и Медведевым, поющим в опере графа Монтероне, проклятье которого оказалось пророческим для Риголетто. Саприненко, обрадовавшись новому слушателю, удвоил свои усилия, прибавляя к рассказу новые красочные подробности. Глеб, которому вокал давался поразительно легко за счет природного широкого дыхания, выглядел намного свежее других и стал с готовностью смеяться над Костиными прибаутками, периодически пытаясь втянуть в беседу сидящего слева от него Артема.

Тот на обращенные к нему реплики Ситникова отвечал односложно – «да» и «нет». Однако Глеб и Костя разошлись не на шутку, заразили своим весельем Медведева, и вскоре за столом раздавалось буйное ржание. Теперь все трое травили анекдоты, один другого похабней, сами же хохотали над ними и разрабатывали идею, не взять ли прямо сейчас по пятьдесят граммов по случаю жары и нечеловеческой усталости.

Артем отвернулся от Ситникова и перехватил угрюмый взгляд Женьки Богданова, направленный на ребят и Глеба. Видимо, его тоже коробило от такого неуемного, фонтанирующего смеха. Евгений вообще был Артему симпатичен – такой же молчаливый, как и сам Корольков, Богданов всегда выделялся среди певцов труппы колоссальной начитанностью. Он мог наизусть сыпать цитатами из книг практически любого писателя, будь то Пушкин, Булгаков или современный автор. Когда он что-нибудь рассказывал, слушать его было крайне интересно. Но случалось это довольно редко: обычно Богданов сразу после репетиций уходил, вежливо попрощавшись со всеми, а во время перерывов сидел в зале с книгой или журналом. Иногда они с Артемом перекидывались партией в шашки, причем Богданов неизменно побеждал.

В «Риголетто» Евгению досталась лишь эпизодическая роль, но, несмотря на это, он присутствовал в зале на всех репетициях, тем самым вызывая у Артема уважение. Немного нашлось бы людей, которые, будучи лишь частично заняты, согласились бы ежедневно посещать театр без обид и амбиций по поводу того, что им не хватило сольных партий.

Евгений еще пару минут послушал застольную беседу, а затем встал, вынул сотовый и отошел в сторону, к окну. Артем, оставшийся один среди общего веселья, почувствовал себя совсем скованно и поспешил вслед за Богдановым.

Тот уже набрал номер и ждал ответа. Артем, чтобы не мешать, направился к буфетной стойке за новой чашкой кофе. В принципе, он знал, кому звонит Богданов. В Астрахани у него жила одинокая больная сестра, и Женя поддерживал с ней связь почти ежедневно. Раз в месяц, а то и чаще Богданов встречал на вокзале поезд из Астрахани. С проводником сестра пересылала в Москву мелкий товар, закупленный у себя в городе оптом по знакомству или со скидкой. Он предназначался для продажи в столице, где все идет втридорога. Богданов забирал присланное сестрой у проводника, в свою очередь, отдавал ему деньги, вырученные за продажу предыдущих вещей, а новую партию реализовывал в течение месяца с помощью знакомых торговок на рынке.

Артем догадывался, что суммы, посылаемые в Астрахань Евгением, несколько превышают истинную стоимость сестриного товара, и считал, что Богданов поступает абсолютно верно и благородно. Пусть больная пожилая женщина думает, что ее не содержат Христа ради, а лишь помогают достойно существовать. Сам Артем на месте Жени, наверное, поступал бы точно так же, будь у него хотя бы один близкий человек, о котором можно позаботиться. Но такого человека у Артема не было, поэтому он относился к родственной миссии Богданова с большим уважением.

Буфетчица, совсем юная девица с шикарной рыжеватой косой, перекинутой через плечо, и ярко подведенными глазами, протянула Артему стоящую на блюдечке чашку:

– Пожалуйста, ваш кофе.

Он поблагодарил, взял чашку из наманикюренных рук девицы и вернулся к окну. Богданов действительно говорил с сестрой.

– Я слышу. Поезд пятьдесят седьмой, вагон третий, прибывает в Москву в девять ровно. – Богданов сделал пометку ручкой в раскрытом на подоконнике блокноте. – Проводницу зовут Валя. Да, понял, понял, не Галя, а Валя. Валентина. Не беспокойся, все будет в порядке. Береги себя. О’кей, пока.

Он нажал на кнопку и спрятал телефон. Артему показалось, что Евгений выглядит усталым. Лицо его было чуть желтоватым и осунувшимся, под глазами залегли синяки.

– Какая сегодня духота, – пожаловался Богданов, видя, что Артем смотрит на него с сочувствием, – а тут еще правый бок прихватило с самого утра. Так и тянет прилечь, а нужно еще на вокзал ехать после репетиции.

Теперь, внимательно приглядевшись к коллеге, Артем ясно увидел, что белки глаз Богданова слегка желтоваты.

– Не тошнит? – спросил он Евгения, ставя чашку на подоконник.

– Поташнивает, – признался тот. На лбу у него выступила испарина.

– Тебе нужно срочно лечь. И хорошо бы вызвать врача, – сказал Артем.

– Обойдется, – отмахнулся Богданов и взялся за подоконник, – не впервой.

– Не обойдется. Это печеночный приступ, возможно, разлилась желчь. И температура может подскочить в любой момент.

– Ты прямо как доктор. – Богданов криво, через силу усмехнулся. Видно было, что ему на самом деле очень скверно, – рука, вцепившаяся в подоконник, слегка подрагивала, губы пересохли, в лице не было ни кровинки. – Откуда ты знаешь, что это именно печень?

– Знаю, – спокойно проговорил Артем. – И еще кое-что: если сию минуту не вызвать «Скорую», то часа через три, возможно, придется тебя оперировать.

– Тьфу! Типун тебе на язык, – проворчал Богданов, однако слова Королькова его явно озадачили. – Вообще-то я и правда расклеился. – Он оторвал руку от подоконника и попытался сделать шаг навстречу Артему, но тут же сморщился от боли и пошатнулся. Корольков подхватил его под руку и подвел к ближайшему столику.

– Все, я вызываю «неотложку». Присядь пока.