Соломка и Зверь

Доверять своё будущее этому незнакомому тощему очкарику было невыносимо тяжело. Но что ещё делать? Меланья отвернулась, усаживаясь на койку, а потом сворачиваясь в клубок, обнимая коленки.

«Мел»…

— Гнат! — она так закричала, что Кодо вздрогнул и нервно оглянулся. — Ты где?

«Ты цела»?

— Да. А ты?

«Пришёл в себя, но они пока не знают. Расскажи, что можешь».

Соломка, сбиваясь, быстро заговорила, отворачиваясь от Кодо, надеясь, что тот не услышит ничего, кроме невнятного бормотания, которого не разберёт.

«Меланья. Скоро они заметят, что я очнулся. Помнишь гелевую таблетку от боли? Лизни её». Оказывается, его голос был не тихим, а разбитым.

— Что?!

Наверное, Соломка рассчитывала, что очнувшись, Гнат немедленно вырвется на свободу и всё будет хорошо, но такого… Значит, он думал, будто обезболивающее ей пригодится? Значит, считал, что её станут пытать, чтобы заставить его говорить правду?

Боже… ничего страшнее придумать не смогла?

Соломка почти открыла рот спросить, и что же, он как на духу расскажет им обо всем или будет надеяться, что обезболивающее скрасит её боль? Будет просто смотреть и молчать?

Но это было ужасно. Может, и нужно молчать? Людей вроде Макледера, которые способны действовать такими методами, нельзя подпускать ни к чему, способному обеспечить им ещё больше власти. Совершено точно.

«Пожалуйста, прими её».

А потом Гната как отрезало. Видимо, они действительно что-то заметили. А может, он сам отключился, чтобы Меланья не услышала лишнего?

Теперь слёзы уже не лились, наоборот, высохли. Соломка сжалась и как будто закоченела, даже не верила, что сможет разогнуться.

— Эй!

Она не сразу услышала.

— Повернись!

Кодо стоял у самой клетки, вернее, сидел на корточках.

— Слышишь?

Соломка сползла на пол и села по-турецки, опустив голову. Пришлось сосредоточиться, чтобы понять, о чём говорят.

— Ты верующая?

Она помотала головой.

— Не так, как общепринято.

— Что для тебя самое дорогое?

Тут Соломке думать не пришлось.

— Гнат.

— Клянись его жизнью, что если я вам помогу, вы выведите меня наружу и защитите от Макледера. Нарушишь слово — Гнат умрёт. Я верю в карму.

— Клянусь!

— Тогда я помогу.

Он поднялся и тихо ушёл.

Должно было стать легче, но в голову упорно лезли мысли, что же там с Антоном. У Гната и Соломки появился шанс, а у Антона? Успеют ли они?

Меланья опустила глаза на руки. Потом подняла левую и лизнула кожу у локтя. Она ведь обещала делать, что сказано и не спорить?

Работали, по крайней мере, эти ребята быстро — не успел язык толком онеметь, как явился подручный Макледера и отперев клетку, вытащил Меланью наружу, хотя она сама бы вышла, попроси её кто — и потащил за собой так, что пришлось быстро перебирать ногами, чтобы не рухнуть.

Коридор оказался коротким и таким же ободранным, он то и дело поворачивал, так что размеры бункера вычислить не получилось, как и запомнить направление. Кодо оказался прав — даже выпусти он их с Антоном из клетки, куда бы они делись в этом лабиринте?

Очередной поворот упёрся в тупик — за дверью сильно гудела какая-то машина, которая на первый взгляд походила на огромную крутящуюся катушку из толстенных нитей.

Когда они вошли, Соломка поразилась, насколько помещение большое. И не сразу увидела Гната. Он стоял, привязанный к столбу, к которому подходили нити из огромной катушки. Его спеленали так, что видно было только голову и ноги ниже колен, в остальном это был кокон из тряпок, верёвок и скотча. Голова Гната была запрокинута, а глаза закрыты.

— А вот и наша дама.

Голос Макледера был так же отвратителен, как и кривая ухмылка. От него просто тошнило. Соломка вдруг подумала, что характер сказывается на внешности, совершенно точно. Может, юные и выглядят одинаково мило, но чем дольше живёшь, тем больше черты твоего лица походят на твой внутренний мир. Все грехи откладываются на лице и в глазах, не бывает ангельской внешности при чёрной душе — разве что у подростков, пока не появились первые отпечатки поступков.

Макледер, судя по лицу, грешил уже давно и сильно.

Соломка опустила голову, чтобы не видеть Гната. Если Кодо подведёт… вдруг он передумает? Или испугается? В любом случае итог будет печальным, потому что никто никого не пожалеет. Перед Гнатом встанет выбор, которого Соломка не пожелала бы и врагу. Выложить все тайны, а Гнат знает немало тайного — или сберечь физическое и психическое здоровье девушки, которую любишь. Представлять происходящее со стороны было легче — абстрагироваться и не думать, что именно произойдёт, когда Макледер или его подручные посчитают нужным распустить руки.

— Жаль, что ты пришёл один, — поцокал языком Макледер, направляясь к Гнату. — Ваша самоуверенность просто поражает. С чего ты решил, что достаточно обвешаться всякими полезными штукам, о которых, кстати, мы сейчас поговорим более подробно — и всё будет как тебе угодно? Нет… всё решится иначе, и вряд ли к нашему обоюдному удовольствию. Скорее, к моему.

И он вроде как рассмеялся, сухо закхекал, или горло запершило, пойти разбери.

— Девочка моя, подойди ближе и попроси своего спасителя ответить нам на пару вопросов.

В голосе и приглашающем жесте Макледера не было ничего, кроме теплоты и великодушия — этакий дедуля, млеющий от вида внуков. Давайте, детки, играйте — а я полюбуюсь.

Гнат молчал, Соломка смотрела в сторону. Глаза были совсем сухими.

Потом она оказалась на полу, упираясь руками, чтобы не упасть вниз лицом — и на сером бетоне расползлись тёмные капли с запахом соли. Соломка проследила их путь и увидела, что капли текут из её собственной разбитой губы.

— Я не люблю повторять! — сказал Макледер.

Выходит, её ударили. А Соломка ничего не почувствовала. Ну, вот совсем!

— Эй!

Язык у Гната заплетался. Соломка глянула снизу вверх — на неё он, к счастью, не смотрел. И вообще его глаза больше походили на щёлки.

— Ты мне? — спросил Макладер, натурально переступая через Соломку и делая в сторону зверя пару шагов. — Ты ко мне обращаешься, волчок?

Меланья вдруг вспомнила, что кроме полезного обезболивающего у нее имеется кое-что ещё. Она подняла руку, повернула кольцо, как учили, и направила в сторону Макледера. Ничего вроде не произошло, но тот мгновенно и совершенно беззвучно рухнул на пол.