Соловьиная бухта

— Дело не в деньгах, — вздохнула Марго, — а в самом процессе поиска. Но вы не поймете. Меня что-то ведет.

Пьер посмотрел на нее с легким удивлением:

— Если вас что-то ведет, то почему вы застряли здесь? Не понимаю.

— Я думала, что это вы как раз поймете. В Англии вы говорили, что тоскуете по родине. Возможно, вам покажется это глупым, я ведь не здесь родилась, но бухта меня очаровала, она притягивает меня словно магнит. Хотя я приехала сюда с определенной целью, мне не хочется уезжать. Вы говорили, что полюбили маленькие английские деревеньки вдали от больших городов, деревеньки, оставшиеся нетронутыми. Что странного, если я полюбила Акароа? Когда я приехала сюда, у меня на уме было лишь одно, но теперь моя цель не кажется такой важной. Просто я пока не могу уехать.

— Мне кажется, вы большая эгоистка, — нахмурился Пьер. — Неужели вы не понимаете, что нельзя сначала привязать к себе людей, а потом уехать, бросив их? Если бы не вы, то сомневаюсь, что музей был бы открыт с таким размахом. Мадам в восторге: она может жить в своем доме, быть независимой, любоваться своими сокровищами и быть нужной людям. Наверное, это необходимо, когда тебе восемьдесят. А потом, когда вы всем этим пресытитесь и вам захочется вновь оказаться в элегантной обстановке Лондона, вы уедете, разбив им сердце. Так же как вы разбили сердце Джонатана, даже если он и утешился довольно быстро, как написал мне в последнем письме Тод.

Марго покраснела. А она-то хотела рассказать ему правду: что поступила так ради самого Джонатана, что сочинила эту глупую историю о карьере, чтобы он не чувствовал себя виноватым. Хотела рассказать этому ненавистному Пьеру Лаверу! И поступила бы очень глупо: Пьер может передать Тоду, Джонатан с Бетти узнают обо всем и будут страдать. Нет, нужно молчать.

— Я рада, что он утешился, — быстро ответила Марго. — На это я и надеялась.

— А когда вы уедете отсюда, то тоже будете надеяться, что кто-то займет ваше место?

— Давайте оставим этот разговор. В ближайшее время я не собираюсь уезжать. Я хочу жить сегодняшним днем: ухаживать за мадам и музеем, чувствовать себя членом семьи мистера Росиньоля и Жюстин. Мне довольно этого.

— Довольно сейчас, пока вам все в новинку. Остается надеяться, что вы не разрушите ничью жизнь. Кстати, — неожиданно спросил Пьер, — почему вы столь фамильярны с женою Франсуа? Называете ее просто Жюстин…

— Жюстин сама просила так ее называть. Мы с ней…

— Вы с ней?.. — Пьер с любопытством взглянул на нее.

— Нет, вы достаточно насмехались надо мной — покачала головой Марго. — И конечно, считаете, что это еще один способ втереться в доверие Росиньолей. Впрочем, — Марго помедлила, — Жюстин не просила меня сохранить это в тайне. Вы знали, что она уже была замужем? Что у нее родился мертвый ребенок, которого она хотела назвать Марго?

— Нет, о последнем я не знал.

Они помолчали, затем Пьер сказав:

— Что ж, давайте осмотрим дом. Уверен, что любопытные Росиньоли забросают вас вопросами, бы должны быть в состоянии удовлетворить их любопытство. Сказать — да, вы видели секретер из розового дерева, бюро из каштана, подставку лая париков.

— Я бы и в самом деле хотела их увидеть! Такие вещи меня интересуют.

— Конечно. Профессиональный интерес.

— Вы говорите так, словно профессиональный интерес унизительнее любительского.

— Просто любитель интересуется стариной из-за красоты, а профессионал оценивает ее в долларах и центах.

— Это самое нелепое замечание, какое я когда-либо слышала, — набросилась на него Марго. — Разве вы не понимаете, что если бы не торговцы антиквариатом, то многие бесценные сокровища были бы навсегда потеряны? Конечно, есть единицы, совершенно лишенные совести, которые не видят ничего, кроме выгоды, но большинство испытывает искреннюю радость от своих находок. Им доставляет огромное удовольствие спасать предметы старины, чистить их, полировать и любоваться красотой. Неужели вы не понимаете, как стыдно прятать прекрасную викторианскую мебель из красного дерева в грязных, сараях, заменяя ее дешевыми вещами массового потребления? Вы ведь не часто встречались с торговцами антиквариатом, да? Иначе бы не стали так обобщать. А я часто видела, как они покупали совершенно ненужный предмет из-за его исторической ценности. Однажды, например, я сама купила коробку для этих нелепых высоких воротничков, которые носили в эпоху принца-регента, купила в память о той эпохе, потому что кто-то в церкви Гроба Господня в Лондоне сказал мне, будто принц-регент сделал многое для отмены публичных казней. Мне удалось выяснить, что, став Георгом IV, он помогал Вальтеру Скотту. Я… — Марго в ярости скрипнула зубами. К ее досаде, Пьер расхохотался, но — она не могла ошибиться — в его глазах мелькнуло восхищение. Марго удивленно уставилась на него. Он ухмыльнулся:

— Мне нравится, когда люди бросаются на защиту того, во что верят, даже если при этом выходят из себя. Вас полюбила бы моя мама. Она смотрит на вещи сквозь призму истории. С ней трудно ходить в церковь. Она начинает петь гимн, а потом вдруг замирает и делает какую-нибудь ошибку. Мы с папой догадываемся, что ее взгляд упал на дату под именем автора. Потом, когда мы едем домой, нам приходится выслушивать целую лекцию. «Вы заметили, — с восторгом говорит мама, — что этот прекрасный гимн о превращении мечей в орала, был написан молодым человеком, который умер в двадцать один год, Майклом Брюсом? И неудивительно: он родился на следующий год после того, как принц Чарлз потерпел поражение в войне».

— Боюсь, я такая же, — улыбнулась Марго. — Мы с вашей матерью родственные души.

— Вряд ли вам может нравиться кто-то, имеющий отношение ко мне, — усмехнулся Пьер.

Марго взглянула ему в глаза:

— Я никогда не думала и не говорила, что вы мне не нравитесь, Пьер. Вы любите то же, что и я, — историю и предметы старины. Но вы разочаровали меня: вы были очень язвительны, вы неверно истолковали мой приезд сюда. Но когда я встречалась с вами в Лондоне, я уже знала, что не выйду замуж за Джонатана.

— И все же мне кажется это странным.

Очевидно, он надеялся, что она все объяснит ему, но Марго не стала этого делать.

— Почему вы молчите? Вы ничего не хотите мне объяснить? — требовательно спросил он.

— Нет. Вы этого не поймете, как не поняли того, что торговец антиквариатом может питать бескорыстную любовь к старым вещам. Кажется, вы думаете, что можно любить лишь то, что принадлежит настоящему, собственной семье, и потому хотите помешать мне…

Марго собиралась сказать «найти моего отца», но Пьер резко перебил ее:

— Само собой разумеется. Не стану скрывать: я не хочу, чтобы кого-то лишили принадлежащего ему по праву.

— Что ж, на это мне нечего сказать, — печально произнесла Марго. Они замолчали. Девушка первой нарушила молчание: — Теперь, когда мы все выяснили, давайте, хотя бы ради Росиньолей, притворимся друзьями. Я тоже не хочу причинять им боль. Так что вы хотели мне показать?

Глава 6

Патридж-Хилл был очарователен. Строили его в сравнительно спокойные времена, потому что предки Пьера Лаверу появились в Новой Зеландии позже первых переселенцев, которым приходилось бороться за выживание на пяти акрах земли — ждать целый год, чтобы собрать первый урожай картофеля и кукурузы.