Солженицын. Прощание с мифом

Тогда же «осенью 1967 г., — пишет А. И. Солженицын, — под потолками городской квартиры Чуковских, где мы тогда еще не привыкли опасаться подслушивания, меня познакомили Копелевы с Лизой Маркштейн, о которой слышал я давно: родом из Австрии; дочь ни много ни мало вождя австрийской компартии Копленига [27] , она всю юность и молодость провела в СССР, потом уехала в Австрию, но часто наезжала» (16).

Есть основания думать, что ее интерес к А. И. Солженицыну отражал определенные настроения, существовавшие в руководстве Коммунистической партии Австрии. Так именно в это время заведующий отделом ЦК КПА Эрнст Фишер писал: «Тот, кто делает рентгеновский снимок проникающих в организм осколков, тот, кто осуществляет хирургическое вмешательство, — не копается в язвах, а помогает угрожаемому организму. Солженицын не только имеет право быть услышанным, но прислушаться к нему — это неотвратимый долг всех, кто ответственен за будущее социалистического лагеря» (17).

27

Иоганн Коплениг (Koplenig) (р.1881) — в социал-демократическом движении с 1909 г., с 1918 г. — коммунист, с 1924 г. — генеральный секретарь ЦК компартии Австрии (с 1945 г. — председатель), с 1928 г. — член Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала (ИККИ), с 1935 г. — член Президиума ИККИ, в 1945 г. — вице-канцлер, в 1945–1959 гг. — член парламента Австрии (Малый энциклопедический словарь. Т.1. С. 534–535).

«Дальше, — вспоминала Н. А. Решетовская, — у Солженицына планы такие: сейчас он съездит на юг (Ростов и Новочеркасск), а может быть, и к своей тете Ире (Щербак) в Георгиевск, чтобы подсобрать материал для вожделенного исторического романа, потом какое-то время — дома, а зиму проведет под Рязанью, в деревне Давыдово, у Агафьи Ивановны, где будет работать скорее всего над историческим романом» (18).

8 октября Мария Константиновна, которая вела переписку с Л. А. Самутиным, направила ему письмо, в котором были такие слова: «На несколько дней в Рязань приезжал А.И. и просил Вам передать, что то, что Вы обещали ему — желательно иметь к марту месяцу» (19). Это значит, что в марте 1968 г. А. И. Солженицыну для его работы должны были понадобиться самутинские воспоминания о власовском движении.

«Уехал он на юг 2 октября, — вспоминала Наталья Алексеевна, — а спустя неделю получила письмо… из Москвы: „Представляешь, я уже устал и приехал“». Александр Исаевич сообщил также, что «деньги по договору получил. Значит, дело с публикацией „Ракового корпуса“ как будто утвердилось». Некоторое время Александр Исаевич пробыл в Москве, а затем приехал домой (20). «С месяц, — читаем мы в воспоминаниях Н. А. Решетовской далее, — Саня прожил в Рязани. Сначала занимался разбором привезенных материалов, потом решил продолжать „Теленка“». Речь идет о так называемом «Первом дополнении» (21).

Во время этой работы в Рязань на гастроли приехал уже широко известный к тому времени виолончелист Ростислав Леопольдович Ростропович. Его концерт состоялся 3 ноября, 4-го ноября он посетил квартиру А. И. Солженицына и здесь состоялось их знакомство (22).

«В середине ноября, — вспоминал Наталья Алексеевна, — „Первое дополнение“ закончено. Александр Исаевич едет в Москву» (23). Здесь Александр Исаевич планировал встретиться с А. Т. Твардовским, чтобы окончательно решить вопрос с публикацией «Ракового корпуса» (24). Однако Александр Трифонович находился на даче (25), 24 ноября А. И. Солженицын отправился к нему в Пахру (26), но поездка оказалась безрезультатной (27).

25-го Александр Исаевич вернулся в Рязань (28), через день, 27-го, получил письмо первого секретаря Союза писателей РСФСР К. В. Воронкова: «зонтидирующая нота, — комментирует его А. И. Солженицын, — когда же, наконец, я отмежуюсь от западной пропаганды? Зашевелились» (29). По свидетельству Н. А. Решетовской, «Александр Исаевич тут же делает наброски для ответа» (30). Подобным же образом характеризует свою реакцию на это письмо и он сам: «Недолго думая, я тут же ответил… десятком контрвопросов» (31).

В действительности А. И. Солженицын размышлял над ответом три дня и только 1 декабря отослал его в Секретариат Союза писателей СССР (32). В нем он снова затрагивал вопрос о защите его чести от клеветы и продолжающейся издательской блокаде (33). Отправив письмо, Александр Исаевич в тот же день уехал вместе с Натальей Алексеевной в свою «берлогу» (34).

«…Облегченный — пишет он — поехал дальше, вглубь, в Солотчу (точнее, в Давыдово — А.О.), в холодную темную избу Агафьи… По своему многомесячному плану я должен был теперь прожить здесь зиму. Обложился портретами самсоновских генералов и дерзал начать главную книгу своей жизни, но робость перед ним сковывала меня; сомневался я — допрыгну ли. Вялые строки повисали, рука опадала. А тут обнаружил, что и в „Архипелаге“ упущено много, надо еще изучить и написать историю гласных судебных процессов, и это первее всего: неоконченная работа как бы и не начата, она поразима при всяком ударе» (35).

Это свидетельствует о том, что в начале декабря 1967 г. замысел уже написанного «Архипелага» начал меняться. Вряд ли А. И. Солженицын ни с того, ни сего, сидя в деревне, не имея под руками текста «Архипелага», мог додуматься до этого. Вероятнее всего, необходимость изменения замысла была ему кем-то подсказана.

Едва А. И. Солженицын уединился в Давыдово, как в Рязани появился посланец Б. А. Можаева. Оказывается, после того, как «интервью Личко» было перепечатано в русском эмигрантском журнале «Грани» оно привлекло внимание писателя Александра Дольберга, бежавшего в 1956 г. из Советского Союза, проживавшего в Лондоне и публиковавшегося под псевдонимом Давид Бург. А. Дольберг рассказал о нем своему другу англичанину Н. Бетеллу (36).

Узнав об этом, утверждает Н. Бетелл, он захотел познакомиться с П. Личко и отправился в Братиславу (37). Здесь он не только получил отрывок из «Ракового корпуса», опубликованный на страницах братиславской «Правды», но и познакомился с солженицынскими рукописями, которые были у П. Личко. Н. Бетелл не пишет об этом, но, по всей видимости, именно тогда возник вопрос о возможности издания «Ракового корпуса» в Англии. Во всяком случае после знакомства с П. Личко Н. Бетелл отправился в Лондон, [28] а П. Личко — в Москву (38).

28

Именно в это время Н.Бетелл стал лордом. «В декабре 1967 года, — пишет он, — вскоре после моего возвращения в Лондон, скончался мой кузен Гай, и я совершенно неожиданно получил возможность заседать в палате лордов британского парламента по праву наследования» (Бетелл Н. Путешествия англичанин в поисках России. М., 2002. С. 30–31).

«Я, — вспоминает Н. Бетелл, — привез в Лондон отрывок из „Ракового корпуса“, переведенный Мартой Личковой для братиславской „Правды“, и договорился о его публикации в „ТЛС“ („Литературные страницы“ газеты „Таймс“ — А.О.), где прежде работал… затем Сесл Парротт, работавший в начале 60-х британским послом в Праге, перевел его со словацкого на английский» (39).

Точная дата приезда П. Личко в Москву неизвестна. Известно лишь, что здесь он появился в начале декабря (40). «Тогда же, в декабре 1967, — читаем мы в «Зернышке», — Личко кинулся опять в Москву. Он хотел получить мое согласие на английское издание и уверен был в том. Но разве найти меня в Москве?.. Личко бросился к Борису Можаеву, с которым знаком был, потому что и его переводили на словацкий супруги Личко. И возбужденно теперь рассказывал Борису и в возбужденном письме открыто написал мне: что встречался с представителем „Бодли хэда“ и уже обещал им продать „Корпус“. И лишь последнего согласия моего спрашивал — то есть как еще довесок к уже несомненному решению (И — не просил 2-й части „Корпуса“, что странно). От письма Личко, переданного Борей в мое убежище этой зимы, я взвился в солотчинской берлоге. Но, конечно, не поехал с партизаном встречаться, да никогда я не допускал лишних движений прочь от работы, однако написал ему ответ, полный проклятий и запрета — он разрушил мой план не прикасаться к движению „Корпуса“, через какую-то неведомую цепочку взваливал всю ответственность на меня. Борис рассказывал потом — Личко изумился: „Но ведь какие деньги пропадают, какие деньги!“ (Тогда я подумал: душа коммунистическая партизана уже обзолочена. А что? такие превращения происходят запросто. Сейчас думаю: да нет! провокация ГБ от начала до конца. Не на интервью и пропускали его в Рязань — а за рукописью, чтобы я сам дал на Запад? И что уж так часто свободно ездил Личко в Москву? И что же они 2-й части „Корпуса“ от меня не добивались для полноты? сами имели? Им только и надо было, чтоб начальный коготок увяз: сам дал). На том Личко тогда и уехал из Москвы» (41).

Что здесь правда, что нет, сказать трудно. Однако если принять во внимание, что Александр Исаевич сам передал на Запад свой роман «В круге первом», то подчеркиваемая в этом письме его осторожность представляется сомнительной. В тоже время, как утверждала Н. А. Решетовская, «письмо Личко, переданное Борей» до ее мужа не дошло, так как прибывший в Рязань курьер Б. А. Можаева не пожелал передать его Наталье Алексеевне, а та отказалась называть ему местопребывания мужа. Поэтому, если исходить из ее воспоминаний, получается, что в декабре 1967 г. П. Личко вернулся в Чехословакию ни с чем и содержание его письма стало известно А. И. Солженицыну «с опозданием» (42).

К 11 декабря Александр Исаевич, по всей видимости, вернулся в Рязань, чтобы здесь у домашнего очага отметить свой день рождения (43). В этот же день, «к вечеру», в редакцию «Нового мира» позвонил К. В. Воронков, его интересовал вопрос: заключен ли редакцией журнала договор с А. И. Солженицыным на публикацию «Ракового корпуса». Вечером того же дня около 8 часов он позвонил снова, на этот раз, на квартиру А. И. Кондратовича, и, уточнив некоторые детали, связанные с подписанием договора («когда заключили договор и получил ли он деньги»), одобрил этот шаг (44).