Сон Бруно

В последний миг мысль о том, что сейчас он увидит Майлза, весьма взволновала Денби. Не то чтобы он беспокоился о марках. Судьба их вряд ли зависела от того, придет или не придет Майлз к Бруно, Денби не очень-то верил, что Бруно всерьез собирается встретиться с сыном. Бруно и раньше заводил разговоры о встрече с Майлзом, и ничего из этого не вытекало: он помышлял о том, чтобы помириться с Майлзом, еще в те времена, когда был куда предприимчивее и решительнее, чем теперь. Денби полагал, что Бруно настроен под конец жизни на мирный лад и вполне довольствуется своими марками, телефоном и вечерними газетами, своими размышлениями, если не о вечности и Страшном суде, то по крайней мере о том моменте великого успокоения и надвигающегося небытия, с приходом которого кончаются все треволнения, недомолвки и неожиданности. Денби недооценивал Бруно и, когда вдруг постиг всю силу порывов, которые владели этим истаявшим стариком с распухшей головой, был потрясен и тут же пересмотрел свою точку зрения на то, что значил для Бруно Майлз.

Уже много лет Денби считал Майлза отрезанным ломтем.

Особенно не рассуждая, он просто решил, что вряд ли им придется встретиться снова. У них не было на то причин, разве что похороны Бруно. Случалось, Денби представлял себе эти похороны. Представлял себе торжественность обстановки, и как он молчаливо кланяется Майлзу, и какие будет испытывать чувства: нежность, жалость и вместе с тем облегчение. А дело неожиданно повернулось так, что вот он странно нервничает и волнуется, воочию видя перед собой этого чужого, но тем не менее, как понимал теперь Денби в связи с решением Бруно, глубоко вовлеченного в его жизнь человека. Он мог оставаться безразличным к Майлзу только на расстоянии. Вблизи же Майлз снова притягивал его, будоражил, даже страшил.

Хотя Майлз и Денби были почти ровесниками, Денби всегда казалось, будто Майлз старше. Это ощущение передалось ему от Гвен, которая глубоко уважала брата и взирала на него как на оракула. Денби еще тогда привык считать Майлза выдающейся личностью и теперь старался внушить себе, что, в сущности, Майлз самый обыкновенный человек, в некотором смысле даже неудачник. Еще до знакомства Денби немного побаивался Майлза и весьма обоснованно опасался его власти над Гвен. А Майлз и не скрывал своего отношения к Денби, что причиняло Денби ощутимую боль даже после того, как он убедился, что Гвен не позволит брату воспрепятствовать их женитьбе. Теперь же, стоя в темноте и глядя на спину Майлза, Денби отчетливо осознал, еще раз убедился в том, что он просто забыл, как искренне восхищался когда-то Майлзом. Встретившись с ним, Денби снова испытал старое, знакомое чувство унижения, смешанное со страхом, восхищением и горькой обидой.

Майлз обернулся, указал на кресло у камина, и Денби сел.

– Ну-с, – произнес Майлз и опустился на стул, стоявший у окна. – В чем дело?

– По-моему, ясно, – сказал Денби. – Бруно хочет тебя видеть.

– Неужели?

– Ну, он так говорит, просит об этом постоянно. А мыслей читать я не умею.

Денби, много думавший об этой беседе с Майлзом, так и не смог решить, какой ему выбрать тон, и махнул на это дело рукой – как получится. И теперь он был весьма напорист.

– Бессмысленно встречаться через столько лет, – промолвил Майлз. Он аккуратно складывал лист бумаги, не глядя на Денби. В комнате становилось все темнее.

– Он умирает, – сказал Денби. На него вдруг нахлынула щемящая тоска, соединившая в его представлении и Бруно, и Гвен, и профиль Майлза, вырисовывающийся на фоне сереющего окна.

– Да, да, – раздраженно сказал Майлз. – Но у отцов и детей не всегда есть что сказать друг другу. А на условности мне плевать, да и отцу, по-моему, тоже.

Он произнес слово «отец» так же, как Гвен – казалось, Денби услышал ее голос. Он сказал:

– Отец хочет тебя видеть. Какие бы то ни было рассуждения по этому поводу просто неприличны.

Майлз с высокомерным видом бросил на стол сложенный лист бумаги, и Денби подумал: как странно и удивительно, что ему приходится напоминать Майлзу о приличиях. Денби не без удовольствия отметил, что некогда густая шевелюра Майлза слегка поредела, образовалась плешь.

– Боюсь, ты не отдаешь себе ясного отчета в ситуации, – сказал Майлз. – Я забочусь о благе отца. Встреча со мной может плачевно отразиться на его состоянии. Все это нужно как следует взвесить. Он что, думает, я каждый день должен являться, или как?

Господи, вот чинуша бессердечный, пронеслось в голове у Денби.

– Мне кажется, Бруно ни о чем таком не думает, он просто хочет тебя увидеть.

– Не вижу смысла в подобной встрече.

– Ну, потом вы сами решите, что дальше.

– Это может оказаться настоящей пыткой для отца, и я удивляюсь, почему ты не отговорил его. Ты ведь теперь, должно быть, имеешь на него влияние.

Это что, намек на марки?

– Бруно сам себе голова, я не вожу его на помочах.

– Эта наша встреча может нанести ему такой вред, что потом ничем не поправишь – хоть ходи, хоть не ходи.

Только тут Денби пришло в голову, что Майлз, пожалуй, прав. Как и Бруно, он не шел в мыслях дальше первого шага.

– Ты усложняешь дело, – сказал Денби. – Ты, в конце концов, его единственное дитя, он при смерти и хочет тебя видеть. Мне кажется, твой прямой долг навестить отца, как бы то ни было.

– Всегда надо помнить о последствиях.

– Ох, ладно, – сказал Денби; он резко встал и отодвинул кресло. – Значит, я пойду и скажу ему, что ты не придешь?

– Сядь, Денби.

Денби постоял, переступая с ноги на ногу, и медленно опустился в кресло.

– Извини меня, – сказал Майлз. – Вероятно, я кажусь тебе бессердечным, но я хочу все предусмотреть. Давай зажжем свет.

Он задернул шторы и пошел к выключателю. Денби стиснул зубы.

Майлз был не так уж похож на Гвен, и все же отдельные ее черты, которые память и даже фотографии хранили только в туманной обобщенности, были сейчас неожиданно явлены перед Денби: резко очерченный рот, глубокая бороздка, тянувшаяся к нему от носа, сросшиеся на переносице брови, сосредоточенный взгляд, мелко вьющиеся темные волосы.

Денби отвел взгляд от Майлза и бегло осмотрел комнату, которую освещали теперь две лампочки под зеленым абажуром. Судя по множеству полок с книгами, это был кабинет. Аккуратные стопки бумаги, тетради, стройный ряд шариковых ручек на столе у окна, под самым подоконником. Вычищенный открытый камин с пирамидой еловых шишек, облицованный изразцами Уильяма Морриса [18] , сиял голубыми и пурпурными бликами. Гвен бы понравились эти изразцы. Она бы с удовольствием собирала шишки. На белой крашеной каминной полке – ваза с желтыми нарциссами, над ней – небольшое квадратное зеркало в золоченой раме. Тут и там на книжных полках поблескивали фарфоровые вазочки, ультрамариновые утки, собачки, драконы. Немыслимая чистота и порядок. Образцовое жилье, но и цветы, и утки, и еловые шишки – все это мало похоже на Майлза. Денби смутно припомнил, отчего-то встревожившись, что Майлз женат.

18

Моррис, Уильям (1834–1896) – английский художник, писатель, теоретик искусства, организовавший в 1861 г. фирму по изготовлению предметов интерьера и декоративно-прикладного искусства.

– Откровенно говоря, – Майлз сел и снова принялся сосредоточенно складывать бумагу и тщательно разрезать ее острым ножичком, – откровенно говоря, меня несколько пугает эта затея не только потому, что она может принести вред отцу, но и потому, что она выбьет меня из колеи. Я довольно-таки сильно подвержен эмоциям, а мне надо работать. Отец собирается говорить со мной о деньгах?

– О деньгах? – переспросил Денби. – Господи, да нет же!

А может быть, да? Не исключено, что Бруно хочет решить судьбу марок. Проклятые марки, все они усложняют.