Сон в Нефритовом павильоне

— На юге я нашел ее и приласкал. Вашей дочери, а моей жене, это не понравилось, вот почему и получается, что я, по-вашему, невнимателен к госпоже Инь.

— Вы говорите неправду, — прервала хозяйка. — Моя дочь и цзяннаньская Хун — подруги и ревновать друг друга не могут.

— Любовь к дочери мешает вам увидеть все в правильном свете, — улыбнулся Ян. — Прежде Хун и госпожа Инь в самом деле дружили, теперь же враждуют и цепляются друг к другу. Таковы все женщины! Ничего не могу с этим поделать.

Госпожа Шао, опечаленная, опустила голову, стыдясь того, что услышала о своей дочери. Она молчала, а Ян, пообещав при случае заглянуть, отправился к дому. По пути он заехал к сановному Хуану. Встретившая его госпожа Вэй поздоровалась неласково и сердито сказала:

— Мы безмерно рады, что вы вернулись домой с победой. Но нашему счастью мешает то, что наша дочь тяжело заболела в вашем доме. Она вне себя от горя, и нам осталось только надеяться на милость Неба.

— Здоровье и болезнь, счастье и беда — все это от человека, а Небо ни при чем, — холодно ответил Ян и, поспешно откланявшись, отбыл.

Госпожа Инь, дочь сановного Иня, несколько лет уже бывшая женой Яна, вела себя так, будто только что вошла в дом супруга, будто свадьбу сыграли всего три дня назад: почитала родителей мужа, во всем подчинялась своему господину — никто не мог ни в чем ее упрекнуть. Как-то ее кормилица, престарелая Сюэ, подала Инь письмо от матери. Вот что в нем говорилось:

«Я воспитала тебя, как умела, и, выдав замуж, не рассчитывала на горячие похвалы тебе, но не предполагала услышать и неприятные слова о твоем поведении. И вот узнаю, что ты живешь недостойно, что о тебе идет худая молва. Мне горько слышать это, горько старухе матери краснеть за дочь! Тебе должно быть известно, что ревность — самая тяжкая из гордынь. Если ты будешь вести себя, как должно, то сколько бы ни было в доме мужа других жен и наложниц, ты останешься всегда первой. Если же поведешь себя неладно, твой муж:, даже не имея никого, кроме тебя, утратит былую привязанность, некогда связавшую вас. За долгую свою жизнь я не встречала счастливых ревнивиц. Неужели и тебя ждет такая судьба?!»

Прочитав письмо, Инь помолчала и спрашивает у кормилицы:

— А что сказала матушка, передавая тебе это?

— Да ничего особенного. Только все твердила про какую-то там ревность, все тревожилась, что ты стала ревнивой женой.

Инь улыбнулась, а старушка вопрошает:

— Скажи ты мне, что это такое — ревность?

— Зачем тебе знать? Ревность — это вроде как послеобеденный сон!

Старушка опешила.

— Видно, твоя мать умом ослабела. Я ведь, выходит, в старости стала ужас какой ревнивой — каждый день после обеда сплю, да только чья же я жена-то?!

Инь с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Тут пришла Хун, и Инь показала ей послание матери.

Вечером Ян навестил Хун. Она сидела, погруженная в размышления, у светильника.

— Что гнетет тебя? — спросил удивленный Ян. Хун помолчала и говорит:

Только что я побывала у госпожи Инь и прочитала письмо ее матери. Из него я поняла, что меня подозревают в каких-то кознях. Я никогда ничего по-настоящему не боялась, а теперь просто не знаю, как быть, — холодный пот по спине бежит от такого обвинения. Не подозревала, что так трудно быть наложницей.

— Ты мрачно смотришь на мир, — улыбнулся Ян. — Госпожа Инь — умная женщина и не станет тебя подозревать в подобном.

— Как знать! Известно: в плохом всегда обвиняют наложницу, а все добродетели достаются законной жене.

Она горестно понурилась, а Ян взял ее руку в свою и признался:

Это я все запутал, сам виноват — мне и разбираться. Сейчас же иду к госпоже Инь и объяснюсь с ней.

— Что за письмо принесла тебе сегодня кормилица? — начал Ян, появившись в опочивальне госпожи Инь, и, увидев на столике письмо, улыбнувшись, добавил:

— Надеюсь, в нем ничего тайного нет?

Инь промолчала. Тогда Ян подошел к светильнику, прочитал письмо вслух и рассмеялся.

— Не сердись и перестань меня ревновать. Или ты действуешь по поговорке: «Нет огня, так откуда дыму взяться?» И твоя мать куда как проницательна: что слышит, то и повторяет!

— Родители мои живут уединенно и слухов не распускают, — обиделась Инь.

— Тогда откуда же эти слухи взялись?

— Говорят, дружба большого человека безвкусна, что вода, а дружба маленького человека сладка, что вино. Я тоже так считала, и, как видно, не напрасно. Наверно, то, что я живу с открытой душой, показалось вам дерзким, и вы решили назвать это ревностью!

— Я пошутил, — сказал он. — Вчера виделся с твоей матерью, она намекнула, что следовало бы уделять тебе побольше внимания, вот я и решил разыграть тебя.

Инь промолчала, с трудом удерживаясь от смеха, поскольку под окном раздалось многозначительное покашливание и в комнату вошла Хун. Она улыбнулась и говорит:

— В сражениях с бесчисленными врагами, князь, вы ни разу не потерпели поражения, а против жены оказались бессильны, не так ли?

Только теперь Ян понял хитрость Хун и расхохотался.

— Я спасовал не перед женой, а перед коварством южного варвара по имени Хун Хунь-то!

Когда все отсмеялись, Ян вздохнул и проговорил:

— Да, я пошутил, но со смыслом. Когда бы не Хун, не признался бы в своих намерениях. С давних пор ревность считают самым постыдным из семи пороков женщины. [248] Если бы в моем доме, к несчастью, завелась ревнивица, пошли бы сплетни, наговоры, о которых мог проведать сам государь, а что из этого получается, вы и сами уже знаете, примером тому Фея. Непросто отделить яшму от простого камня. Я не хочу, чтобы мои семейные дела обсуждали при дворе, где всегда полно любителей испортить другому жизнь.

248

Семь пороков женщины (или семь поводов для развода) — бездетность, распутство, непочтительность к отцу и матери мужа, болтливость, воровство, ревность, болезненность.

Во дворце было множество срочных дел, и Яну приходилось чуть не каждый день задерживаться до глубокой ночи. На небе уже сияла луна, когда однажды князь вернулся домой и, заглянув к родителям, вышел на террасу, где застал Хун, которая любовалась луной, облокотившись на перила.

— Не напоминает ли тебе, Хун, эта луна ту, что сияла над Лотосовым пиком?

— Воспоминания о прошлом — это как весенний сон. А сегодняшняя луна потешается над задумавшейся Хун.

Ян улыбнулся и взял Хун за руку. Они спустились с террасы и начали прогуливаться под луной. На небе не было ни облачка, звезды напоминали жемчуг, рассыпанный по огромному синему блюду. Но пятнадцать звезд Пурпурного Дворца и восемь звезд Трех Братьев в северной части неба затянула черная дымка.

— Ты не знаешь, что это за черный туман? — спросил Ян.

Хун вгляделась.

— Мне ли судить о делах небесных? Правда, я слышала от даоса Белое Облако, что, если созвездия Пурпурного Дворца и Трех Братьев скроются в черном тумане, изменники предадут государя и посеют в стране смуту. Если так, то меня это беспокоит!

— Я тоже предчувствую беду, — вздохнул Ян. — С древности известно: когда государь каждодневно вникает в нужды и тяготы народа, мир и покой в стране обеспечены. Наш император следует этим путем, и в государстве пока, к счастью, порядок. Однако приближенные государя невежественны, занимаются только тем, что превозносят его добродетели, льстят без меры, но не напоминают ему о заветах Яо и Шуня. Двор знать не хочет, чем на самом деле живет страна. И нет рядом с государем человека, который заботился бы об отчизне с открытой душой, от чистого сердца волновался бы за ее судьбу. Это тревожит меня. Теперь вдобавок дурные приметы! Что же нам делать?