Сонеты

Опальный ангел, с небом разлученный, Узывный демон, разлюбивший ад, Ветров и бурь бездомных странный брат, Душой внимавший песне звезд всезвонной,

На празднике - как призрак похоронный, В затишьи дней - тревожащий набат, Нет, не случайно он среди громад Кавказских - миг узнал смертельно-сонный.

Где мог он так красиво умереть, Как не в горах, где небо в час заката Расплавленное золото и медь,

Где ключ, пробившись, должен звонко петь, Но также должен в плаче пасть со ската, Чтоб гневно в узкой пропасти греметь.

2

Внимательны ли мы к великим славам, В которых - из миров нездешних свет? Кольцов, Некрасов, Тютчев, звонкий Фет За Пушкиным явились величавым.

По раньше их, в сиянии кровавом, В гореньи зорь, в сверканьи лучших лет, Людьми был загнан пламенный поэт, Не захотевший медлить в мире ржавом.

Внимательны ли мы хотя теперь, Когда с тех пор прошло почти столетье, П радость или горе должен петь я?

А если мы открыли к свету дверь, Да будет дух наш солнечен и целен, Чтоб не был мертвый вновь и вновь застрелен.

3

Он был один, когда душой алкал, Как пенный конь в разбеге диких гонок. Он был один, когда - полуребенок Он в Байроне своей тоски искал.

В разливе нив и в царстве серых скал, В игре ручья, чей плеск блестящ и звонок, В мечте цветочных ласковых коронок Он видел мед, который отвергал.

Он был один, как смутная комета, Что головней с пожарища летит Вне правила расчисленных орбит.

Нездешнего звала к себе примета Нездешняя. И сжег свое он лето. Однажды ли он в смерти был убит?

4

Мы убиваем гения стократно, Когда, рукой его убивши раз, Вновь затеваем скучный наш рассказ, Что нам мечта чужда и непонятна. Есть в мире розы. Дышат ароматно. Цветут везде. Желают светлых глаз. Но заняты собой мы каждый час, Миг встречи душ уходит безвозвратно. За то, что он, кто был и горд и смел, Блуждая сам над сумрачною бездной, Нам в детстве в душу ангела напел, Свершим сейчас же сто прекрасных дел: Он нам блеснет улыбкой многозвездной, Не покидая вышний свой предел.

1916

РЕБЕНКУ БОГОВ, ПРОКОФЬЕВУ

Ты солнечный богач. Ты пьешь, как мед, закат. Твое вино - рассвет. Твои созвучья, в хоре, Торопятся принять, в спешащем разговоре, Цветов загрезившпх невнятный аромат.

Вдруг в золотой ноток ты ночь обрушить рад, Там где-то далеко - рассыпчатые зори, Как нитка жемчугов, и в световом их споре Темнеющий растет с угрозным гулом сад.

И ты, забыв себя, но сохранивши светы Степного ковыля, вспоенного весной, В мерцаниях мечты, все новой, все иной, С травинкой поиграл в вопросы и ответы И, в звук свой заронив поющие приметы, В ночи играешь в мяч с серебряной луной.

1917

ТОЛЬКО

Ни радости цветистого Каира, Где по ночам напевен муэдзин, Ни Ява, где живет среди руин, В Боро-Будур, Светильник Белый мира,

Ни Бенарес, где грозового пира Желает Индра, мча огнистый клин Средь тучевых лазоревых долин, Ни все места, где пела счастью лира,

Ни Рим, где слава дней еще жива, Ни имена, чей самый звук - услада, Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада, Мне не поют заветные слова, И мне в Париже ничего не надо. Одно лишь слово нужно мне: Москва.

1920

МОЕ - ЕЙ

РОССИЯ. 1924

* * *

Приветствую тебя, старинный крепкий стих, Не мною созданный, но мною расцвеченный, Весь переплавленный огнем души влюбленной, Обрызганный росой и пеной волн морских.

Ты в россыпи цветов горишь, внезапно тих, Мгновенно мчишься вдаль мятелыо разъяренной, И снова всходишь ввысь размерною колонной, Полдневный обелиск, псалом сердец людских.

Ты полон прихотей лесного аромата, Весенних щебетов и сговора зарниц. Мной пересозданный, ты весь из крыльев птиц.

Н рифма, завязь грез, в тебе рукой не смята. От Фета к Пушкину сверкни путем возврата И брызни в даль времен дорогой огневиц.

П. Б. ШЕЛЛИ

ОЗИМАНДИЯ

Я встретил путника; он шел из стран далеких И мне сказал: вдали, где вечность сторожит Пустыни тишиду, среди песков глубоких Обломок статуи распавшейся лежит. Из полустертых черт сквозит надменный пламень Желанье заставлять весь мир себе служить; Ваятель опытный вложил в бездушный камень Те страсти, что могли столетья пережить. И сохранил слова обломок изваянья: "Я - Озимандия, я - мощный царь царей! Взгляните на мои великие деянья, Владыки всех времен, всех стран и всех морей!" Кругом нет ничего... Глубокое молчанье... Пустыня мертвая... И небеса над ней...

На равнину повергнет ее, точно взятую в плен, Я в тени ее пышных грудей задремал бы, мечтая, Как у склона горы деревушка ютится глухая.

ШАРЛЬ БОДЛЕР

КРАСОТА

Стройна я, смертные, как греза изваянья, И грудь, что каждого убила в час его, Поэту знать дает любовь - и с ней терзанье, Безгласно-вечное, как вечно вещество.

В лазури я царю как сфинкс непостижимый; Как лебедь бледная, как снег я холодна; Недвижна Красота, черты здесь нерушимы; Не плачу, не смеюсь, - мне смена не нужна.

Поэты пред моим победно-гордым ликом Все дни свои сожгут в алкании великом, Дух изучающий пребудет век смущен;

Есть у меня для них, послушных, обаянье, Два чистых зеркала, где мир преображен: Глаза, мои глаза - бездонное сиянке.

ГИГАНТША

В оны дни, как природа в капризности дум, вдохновенно Каждый день зачинала чудовищность мощных пород, Полюбил бы я жить возле юной гигантши бессменно, Как у ног королевы ласкательно-вкрадчивый кот.

Я любил бы глядеть, как с душой ее плоть расцветает И свободно растет в ужасающих играх ее; Заглянув, угадать, что за мрачное пламя блистает В этих влажных глазах, где, как дымка, встает забытье. Пробегать на досуге всю пышность ее очертаний. Проползать по уклону ее исполинских келен, А порой в летний зной, в час, как солнце дурманом дыханий

ПРОПАСТЬ

Паскаль носил в душе водоворот без дна.

– Все пропасть алчная: слова, мечты, желанья. Мне тайну ужаса открыла тишина, И холодею я от черного сознанья.

Вверху, внизу, везде - бездонность, гдубина, Пространство страшное с отравою молчанья. Во тьме моих ночей встает уродство сна Многообразного - кошмар без окончанья.

Мне чудится, что ночь - зияющий провал, И кто в нее вступил - тот схвачен темнотою. Сквозь каждое окно - бездонность предо мною.

Мой дух с восторгом бы в ничтожестве пропал, Чтоб тьмой бесчувствия закрыть свои терзанья.
– А! Никогда не быть вне Чисел, вне Сознанья!