Соно Вероника. Пьячере!
Шрифт:
Слышу за спиной Ромкино кряхтение. Он берёт моё одеяло и, протягивая, подходит и отворачивается в сторону кресла напротив.
– Я тут сяду!
Стараясь не смотреть, как я кутаю нижнюю часть тела, он вальяжно садится в кресло. А я отворачиваю голову и прячу довольную улыбку.
Всё–таки посыпались его крошки! Но мне уже всe равно.
Я, как индианка в сари, в одеяле сажусь напротив на диван, и уже уверенно смотрю в глаза.
Он на моей территории. Обезоружен!
Нет ничего приятнее на свете, чем Ромкины щeки в красном цвете?
Шекспир –
– Так и что ты сказал маме, как ты смог меня прикрыть, мой ры… – опомнившись, окончание «царь» получилось неуверенно тихим.
Он щурит взгляд, будто раскусил мою актёрскую игру в роковую женщину.
– Я убил двух, а, может, и больше зайцев! Сказал твоей маме, что мы встречаемся, поругались в баре, и ты в отместку поцеловалась с этим… как его? Ну, кретин который! И так увлеклась, что подвернула ногу. Но под вечер мы помирились. Поэтому – мир, дружба, жвачка!
Он говорит эти слова, а у меня всe сквозняком проскакивает через уши.
Индианка во мне изображает непреднамеренное удушье одеялом, как в ужасных индийских блокбастерах.
– Чe? – единственное, что могу ответить.
– Твоя мама сразу успокоилась. Потому что – что?
Всё ещё не догоняю ход его мыслей и вообще его дурацкую инициативу, поэтому просто вопросительно выпучиваю глаза, и жду продолжения.
– Первое и единственное – ты всегда под присмотром!
Похоже это у него проблемы с головой. Что он несёт?
– Твои плюсы, – он продолжает, и загибает пальцы по одному. – Я отвожу и привожу тебя со школы, – ты опять же под присмотром; второе – все концерты в баре для тебя – всегда бес–пла–тно! Также ты можешь делать, что хочешь, а я тебя всегда прикрою, потому ты, якобы, будешь со мной! И третий, и самый жирный – я готовлю тебя в театральный! Гениально?
Он откидывается на спинку кресла и довольный ждёт моего ответа.
– Нет… нет. И нет! А меня не надо было посвятить в свои планы по моему прикрытию? Мне что, теперь врать родителям?
– Вообще–то я тебе утром писал, но ты не ответила. Я подумал, что тебя наказали и, как мужчина, взял всe в свои руки!
– Вообще–то я тебя об этом не просила и, почти при смерти лежала в постели и, спала! Я даже не в курсе, что у тебя есть мой номер! – стараюсь орать на него шёпотом. – И почему вдруг такая благосклонность ко мне, а?
Он зависает на доли секунды:
– Потому что… Марамушта! – выпучивает глаза, но тут же выдыхает и, наклонившись ко мне, смотрит в глаза своими синими, озeрными, океанскими. – Ладно, мне нужна твоя помощь....
Я отстраняюсь и хмурю густые брови.
Понятно! Вот она вся его благосклонность, – корысть называется.
– В общем, вчера какая–то… даже не знаю, как поприличнее еe назвать! Пустила слух о том, что я свалился с радуги, прямо из Москвы! Понимаешь?
– Нет… – делаю вид, что вообще не понимаю, о чем он, и эта какая–то – точно не я. – И что?
– А то, что я всю жизнь выстраиваю образ правильного пацана! Прямо пацанского пацана, понимаешь?!
А из–за какой–то… – он в бешенстве растопыривает ноздри. – Я теперь для всех – заднеприводный!Боже, сколько у нас оказывается общего!
Я путана, он с радуги – нашли друг друга два одиночества!
– Да меня с утра замучали слать всякие мемы! – он вскакивает с кресла, достаёт из заднего кармана свой телефон и показывает мне картинки.
Они, и правда, смешные! Больше потому, что его физиономия приставлена криво. Я улыбаюсь, но тут же замечаю Ромкин недовольный взгляд, и делаю серьёзное лицо, глубоко понимающее, но не одобряющее проблему.
– В общем, я всем сказал, что это не может быть правдой, потому что мы с тобой вместе. Ты официально теперь моя девушка!
– Что? – я тоже вскакиваю с дивана, совсем забыв про лодыжку, и осуждающе на него пялюсь. – Нет, нет и нет! Почему вообще я, а не твоя вчерашняя? У неё неплохо вроде получалось!
– Не, она не подходит… Еe никто не знает! А тебя здесь все знают, плюс – ты красивая, половина посёлка по тебе слюни пускает.
Спасибо, конечно, за комплимент, но…
– И что? – всё ещё не понимаю, что к чему.
– Ну… если я буду с тобой, то ни у кого не будет сомнений, что я не радужный, понимаешь? Если я добился тебя, саму Верoну!
Санта Клеопатра!
Звучит, будто я сама Клеопатра. Приятно, но…
– Нет!
– Почему? Ты только выигрываешь!
– Во–первых, ты меня бросил семь лет назад.
– Я тебя не бросал! – он делает огромные глаза.
– Бросал!
– Нет!
– Да! – ещё слово и я ему точно врежу!
Конечно, он не знает, как я страдала и ненавидела! Ему не понять мои чувства!
В дверь стучат и, мы машинально, синхронно кричим: «Занято!». Но бестактная Карина всe равно заходит. Улыбаясь, она бегает глазами от меня к Ромке:
– Мне надо телефон забрать. – извиняясь, она проходит между нами за своим мобильником к столу.
От нас искрит и есть вероятность, что на обратном пути Каринку шибанет током.
Она снова протискивается между нами и, закрывая дверь, добавляет:
– Можете продолжать.
Ромка следит недовольным взглядом, как закрывается дверь:
– Я тебя – не бросал! – он повторяет свистящими шипящими и перенаправляет искры из глаз на меня. – Я не мог бросить того, с кем даже не встречался! Тебе было всего десять, а мне шестнадцать. – он жестикулирует почти как итальянец, – Пика–пика? – и стучит указательным пальцем по своему виску.
– И что? Любви все возрасты покорны! Пушкин знал, что говорил!
– А то, что ещё пару лет и меня бы привлекли к ответственности за совращение… – он сканирует меня с ног до головы. – малолетних!
– Так мне и сейчас нет восемнадцати! Это не совращение?
– Сама же сказала… чуть–чуть и будет!
О! Это уже становится смешно! То есть для капли алкоголя, чтобы расслабиться – это не считается, а для того, чтобы встречаться с двадцатитрехлетним – да?!
Что за двойные стандарты?