Соперник Византии

Известие о сдаче Преславы огорчило Святослава. Он понял, что начинается новая тяжелая война и исходные позиции не в его пользу. Теперь ему приходилось не нападать, а защищаться. И от исхода этой защиты зависит и исход войны. Срочно надо было стягивать все силы в одно место. Лучше, чем Доростол, не придумаешь. Быстрым маршем из Филипполя возвращался Свенельд. Волк оставил Переясла-вец и пришел в Доростол, многие гарнизоны, раскиданные по побережью Дуная в Мисии, стягивались в одно место. Но перед тем как появился Цимисхий, примчался Калокир, растерянный и возбужденный.

– Великий князь, - воскликнул он, - я думаю, что моя судьба сплелась с твоей, потому дай мне людей, я готов сражаться с тобой.

– Тебе надо было сражаться там, рядом с Борисом.

– Борис не царь, а тряпка. Он сам не знает, какому богу служит. Он сдался. Сейчас он пленник Цимисхия, видимо, и союзник.

– Нет, Калокир [153] , - ответил Святослав.

– Ты не пошел со мной, когда я заключил договор с Византией, а остался при царе Борисе. Ныне ты бросил Бориса, а примкнул ко мне, а завтра куда ты пойдешь? Я советую тебе - возвращайся в Херсонес.

153

В правление императора Василия Болгаробойца некий Калокир был послом в Германию с миссией заключения династического брака.

– А разве Херсонес не империя? Не хочу ставить отца под удар!

– Здесь ты мне будешь не подмогой, а обузой, хотя мне и нужны хорошие воины. Но твоя задача другая. Отправляйся-ка ты к шишманам [154] , они против царя Бориса и Византии.

Калокир низко поклонился и исчез навсегда.

В середине дня прибыли болгары - человек тридцать, измученные и израненные, но твердо стоявшие на ногах. На небольшой телеге лежал человек, перевязанный тряпками, с ожогами. Он поднялся с телеги и, качаясь, прошел к князю.

154

Шишманы - династия правителей Западной Болгарии, противники Византии.

– Князь, - молвил он, - Преслава разрушена и взята греками. Все мои вой погибли.

Святослав изумился. Перед ним стоял живой гигант Сфенкель, о котором сообщили, что он погиб.

– Тогда почему жив ты?
– нахмурив густые брови, спросил Святослав.

– Меня, как видишь, без сознания привезли болгары. Их тоже осталась горстка.

Князь показал рукой в комнату, налил полные бокалы вина себе и Сфенкелю, обнял и провозгласил:

– Будь здрав, друже!

Сфенкель выпил и медленно стал опускаться к земле, держась за стенку. Его подхватили и положили на ложе. Он проспал более суток.

Греческая армия через день после Пасхи двинулась в сторону от Балкан к Истру (Дунаю), от Преславы на Доростол. Это восемьдесят верст пересеченной местности, которую император предполагал пройти по восемнадцать верст в день за четыре дня. Но пришлось задержаться, чтобы похоронить погибших воинов передового отряда. Болгарские городки, ранее занятые гарнизонами русов, встречали греков доброжелательно, крестом и хорами, славя воинов как избавителей. Но это не мешало Куркуасу - начальнику артиллерии, которая плелась за армией вместе с обозами, нещадно пограбить церкви, отнимая иконы, а вернее, срывая серебряные и золотые оклады, предметы церковной утвари из золота и серебра. Жаловаться уже было некому, император ушел далеко, а бог очень высоко. Куркуас, близкий родственник Цимисхия, был когда-то способным военачальником, а ныне представлял из себя что-то вроде двойника императора, но с самой неприглядной стороны. Он явно подражал Цимисхию, носил такую же бородку, одевался как и он, и вооружен был только позолоченным и серебряным оружием, имел самую дорогую лошадь, украшенную позолоченным снаряжением, мягкое седло и шел на воину как на праздник. Он вечно был под хмелем и вечно ругал арабов-мусульман, с которыми воевал, за их отвращение к вину, называя сухомолами, так как пищу принимали, не запивая вином. И всюду, к случаю или без случая, императора называл своим братом. Он был добродушен во всем. С улыбкой легко отнимал, но и легко отдавал все, кроме золота и драгоценностей. На одной руке у него было пять колец, на другой три, а на шее ожерелье из дорогих камней и крупный золотой крест с аквамарином. Он как бы выпячивал свое богатство, а в принципе ничего не имел: ни поместий, ни дворни, даже дома в столице, а жил у богатых друзей и родственников-армян. Но за что ценил его Цимисхий? Куркуас хорошо считал в уме, обладал исключительным глазомером. Его метательные машины были всегда в действии, и очень точно попадали снаряды.

Вместо четырех дней, рассчитанных императором на дорогу, ушло пять с половиной. В полдень 23 апреля армия Цимисхия вышла к Доростолу на небольшое плато перед городом, которое он оценил сразу как будущий лагерь греков. Но впереди у самой крепости он увидел длинную стену из красных щитов, ежиком ощетинившиеся длинные пики и грозные ревущие сигналы из турьих рогов. Сразу же пришлось вступить в бой, на марше, без передышки. Армия у Цимисхия была велика, она все прибывала и прибывала, и он бросал в бой все новые и свежие части. Сражение началось с натиска русов и на какое-то время им удалось потеснить греков, создав запор на поле, но через несколько часов сражение выровнялось. Греческие историки рассказывают, что сеча была жестокая и счастье переходило с одной стороны к другой, что двенадцать раз войско русов было отражено и битва продолжалась дотемна с переменным успехом. Это было в день святого мученика Георгия, и Цимисхий, подбадривая свои войска божьим промыслом, приписал победу себе.

На следующий день, 24 апреля, в понедельник, Цимисхий, видя, что русы не выходят из крепости, приказал срочно рыть глубокий ров вокруг стана. Землю, извлеченную изо рва, насыпали на край его в виде вала, на вершине которого водрузили копья, а на них повесили щиты. Весь день из стана греков слышались восторженные крики. Цимисхий награждал военачальников и воинов, не скупясь ни на золото, ни на дорогое оружие, ни на слова. На следующий день с утра звенели центавры [155] и гремели накры [156] . Друнги легкой пехоты и гоплиты пошли на взятие крепости. Заработали метательные машины и огромный таран, сотни лестниц облепили стены. Но русы защищались отчаянно, а главное, грамотно, сбрасывая лестницы, встречая тучами стрел и пращами. Цимисхий, опытный полководец, который за время своих походов брал штурмом не один город, стал медленно осознавать, что Доростол силой и штурмом не взять. Особенно когда он увидел, что во время очередного удара в стену крепости сверху полетела огромная глыба гранита и переломила таран, как щепку, а станина его вздыбилась, убив и покалечив многих из обслуги, он приказал трубить отступление. Сам же медленно повернул лошадь и направился к лагерю, обдумывая ситуацию, то есть тупик, из которого надо найти выход. Воинов у него было достаточно, но губить людей, тупо бросая их на гибель, он не хотел. Подкуп исключался. Осада? Без блокирования реки бесполезна. А корабли еще не подошли.

155

Цинтавры - ударный музыкальный инструмент.

156

Накры - барабаны.

Вечером русская конница вышла из крепости и пыталась неожиданно атаковать лагерь греков, но встретила активное сопротивление греческой кавалерии, подкрепленной «бессмертными», одетыми в броню. Потеряв много всадников, русы ушли в крепость. Это был последний выход русской конницы. Над городом нависла угроза голода.

26 апреля в Дунай вошел греческий флот из трехсот кораблей. Самые крупные, оснащенные медийским огнем драмоны и боевые галеры расположились по фарватеру, преграждая любым судам выход в море и к берегам Дуная. В самом устье также встали корабли, хеландии и триремы, преграждая путь к морю. Но самое страшное заключалось в том, что история гибели русского флота в греческих водах у Константинополя от медийского огня была еще жива, и многие понимали, что греческий император подготовил им не сладкую жизнь, а, пуще того, неминуемую гибель, с какой стороны ни глядеть.

На кмете, перед третьим боем, Святослав так и сказал: «Браты! Руска земля далече, а печенеги ныне с нами ратьми, а кто ны поможет?»

Сфенкель, еще не оправившись от ожогов и ранений, выступил с призывом к братам положить животы, но не дать грекам передыха, показать, на что способна Русь и что ремеслом нашим является бой, а торжеством - гибель врага. Он, как второй помощник Святослава, просил возглавить ныне войско и показать им силу нашего оружия. Святослав, раздумывая, ответил:

– Не лежит у меня сердце к такому решению. Тебе полежать еще нужно. Вот Манфред говорит, что рука у тебя плохо действует, травы попить тебе надо, что она готовит, может, кто другой тебя заменит?

Сфенкель встал и с обидой вымолвил:

– Не доверяешь, князь. Простить Преславу не можешь?

После таких слов князь согласился:

– Не держу зла на тебя, вэринг. И никогда не держал. Уж коль так настойчиво просишь, иди воеводить.

Эта битва началась во второй половине дня. Русы славились натиском бронебойной силы, упорством, а если что-то не получалось, не бежали, а уходили. Их красные, до самых ног щиты, придуманные Святославом, защищали покрытое кольчугой тело и ноги, а длинные пики доставали противника за несколько метров.

Это была жаркая битва, где волна русов накатывалась за волной, и греки порой не выдерживали, бежали, но тут же Варда Склир заменял их новыми отрядами, а ушедших поили вином, восстанавливая боевой дух. А техника греческих битв была отработана до мельчайших подробностей: главной заботой и целью было сокрушить вождя. Штандарт Сфенкеля развевался на ветру, и именно он послужил целью прорыва отобранных отрядов. Треугольник, составленный из бронированных «бессмертных», врезался в намеченное место боя, где находился Сфенкель и руководил боем, таран «бессмертных» проделал коридор, в который устремился греческий богатырь Федор Лалакон и обрушил свою мощную булаву на Сфенкеля. Щита у того не было, потому что правой раненой рукой держать тяжелый щит было утомительно, а меч в левой руке не предохранил от удара булавой. И Сфенкель пал, убитый наповал. Русское войско пришло в ужас. Время уже было позднее. Смеркалось. Русы надели щиты на плечи и покинули поле боя. Цимисхий торжествовал победу, но победы не было. Русы просто ушли в крепость. Осталось только поле, усеянное трупами и ранеными.