Соправитель

— Нет, Христиан, — жестко ответил я. От моего дружелюбия не осталось и следа. — Если есть желание мне служить и получать от этого и чины и серебро, то есть у меня задание и для тебя. Поедешь в Копенгаген и уговоришь Данию войти в войну в союзе с Россией. Да, у нас и так добрые отношения. Но мне нужен датский флот, их солдаты. Датчане собираются отсидеться, не вмешиваясь, но так союзники не поступают. Намекни Фредерику V, а, скорее его министру Мольтке, что я сильно скучаю по Голштинии. Если удастся, то приближу тебя ближе к трону, нет… продолжишь торговать в Киле. Предашь… найду и покараю. Я передам тебе бумагу, где описано, миое видение русско-датских отношений. Иди и собирайся в дорогу! Как только вскроется лед, поплывешь в Киль!

Я не дал шансов Брокдорфу возразить. Пусть занимается делом. Не то, чтобы Дания была в моих раскладах так сильно важна, нет. Однако при более деятельном участии этой страны, моих солдат погибнет меньше. Англичане так же поостерегутся сильно шалить в Балтике и в Датских заливах и проливах. Ну, а не захочет король Фредерик вступить в войну, так и пересмотреть можно русско-датские отношения. Я бы не был против и каких островов у Датского пролива.

— Илья! — позвал я секретаря, как только Брокдорф с озадаченным видом покинул мой кабинет. — Меня не для кого нет. Через час еду в Ропшу. Указ о рекрутском наборе готов?

— Да, Ваше Величество, сейчас принесу, — сказал Илья и уже через минуту я читал тот самый указ.

В руках я держал не просто изложение моей воли по дополнительному набору семидесяти тысяч рекрутов. Это был закон, который обнаружили среди бумаг нелепо погибшего Петра Ивановича Шувалова [реально принятый закон, в АИ лишь немного переработанный]. И, если составитель законопроекта мне не нравился, то сам проект весьма приглянулся.

Предполагалось платить помещикам за рекрутов сверх меры. То есть, барин мог отправить сколь угодно своих крестьян в рекруты, получив за них деньги. Все бы ничего, это и раньше было так. Теперь же оплата крестьянами в рекруты не ограничивалась цифрами набора. И эти крестьяне, которых помещики начнут массово продавать, отправлялись в Сибирь. Мне показалось, что это довольно-таки эффективный способ разгружать европейскую часть России и нагружать Сибирь, создавая там все предпосылки для аграрного и индустриального развития.

При том, что суммы за таких крестьян устанавливались чуть выше прежнего, с ранжированием по возрасту, умениям, навыкам. Кроме того, теперь, по той редакции закона, что у меня, помещик мог отправить за вознаграждение в Сибирь не только мужчин, но и целые семьи.

Оставалось только хоть как подготовить Сибирь к приему таких вот переселенцев и выискивать деньги на переселенческие программы. Только в ресторации «Элит», которая уже полностью перешла ко мне, есть закладных на больше чем семьдесят тысяч крестьянских душ. Перенаправлю прибыль от казино в счет выкупа этих бумаг, и семьдесят тысяч крестьян отправятся осваивать Сибирь. Глядишь, и к концу моего, очень надеюсь, долгого правления, за Уральскими горами будет проживать не менее пяти миллионов человек. И это будут свободные общинники.

*………*………*

Парголовская мыза

26 февраля 1752 года. День.

Как только Марфа Егорьевна Шувалова узнала, что началось в Петербурге после того, как в газете написали воззвание «щенка», сразу же решила отправится в имение в Парголовской мызе.

Женщина не безосновательно считала, что ее могут убить так же, как убили и ее мужа и мужнего брата. Кому, как не этой прожженной интриганке не знать отваров, которые способны помутить рассудок. Да тот же, вполне распространенный, дурман. И не нужно тогда ни пуль, и не будет свидетелей. Скажут, что Марфа умерла от горя и даже частично будут правы.

Марфа знала о том, что ее муж Петр Иванович ей изменял. Не первый, не последний раз. Он имел привычку всегда говорить о своих новых пассиях жене. Марфа стойко выслушивала о любовных приключениях своего мужа. Потом, наедине с собой, она рыдала, но никак не на виду хоть у кого, даже прислуги.

Марфа Шепелева еще будучи служанкой не Елизаветы, а ее старшей сестры Анны, увидела пажа Петра Шувалова и уже тогда захотела заполучить неказистого, но смышлёного и шустрого юношу. После Марфа уехала в Киль, последовав за вышедшей замуж за гольштейнского герцога Анной Петровной. Там Марфа, от природы никогда не отличавшаяся даже не красотой, а приятельственным видом, вступила в связь с герцогом [историки предполагают, что Марфа Шепелева была любовницей гольштейнского герцога]. И даже, когда женщина была в объятьях вечно пьяного и вонючего своего господина, она представляла светлый лик своего Петра.

Это была болезнь, навязчивая идея, не отпускающая Марфу ни на миг.

И она добилась своего. Их брак был своего рода соглашением между партнерами. Марфа была выгодна Петру, Петр был для Марфы всем. И этого всего она лишилась. И виновный в потере определен — «щенок»-наследник. Недооценила она волчонка, иначе отравила бы уже давно и делов. В конце концов уже есть Павел Петрович, а Елизавета — подруга сердечная — обязательно бы прожила бы и десять лет, чтобы истинный наследник окреп и возмужал. Пусть Павел и не был бы совершеннолетним, но и мальчиком уже не казался. Но Петр — этот зверь в человеческом обличье, все перевернул. Убил Елизавету и ее мужа. И мало было ему убийства, он еще решил и опозорить Петра Ивановича. Марфа ненавидела имя «Петр», она восхищалась этим именем.

— Марфа Егорьевна, к Вам пришел господин. Он не называется, но просит, чтобы я сообщил Вам, — доложил Пимен Ляпин.

Пимен был так же любимчиком Елизаветы и не представлял свою жизнь без служения государыни. Вместе с тем Ляпин сильно сблизился с Марфой Шуваловой. Между ними не могло быть никакой связи, как у мужчины и женщины, но Марфа и Пимен разделяли общие взгляды на многие вещи, Они искренне любили Елизавету-человека и восхищались Елизаветой-императрицей. Пимен покинул дворцы, не найдя для себя занятия, ушел служить Марфе Егорьевне, которая была так похожа своим характером и так непохожа своим ликом на почившую императрицу.

— Я поняла, кто именно пожаловал. Проси! — сказала Марфа Егорьевна, в некотором предвкушении.

В комнату входил подполковник Внуков Федор Дмитриевич. Статный военный, не лишенный выправки и бравады. Холеный, гладко причесанный и с залихватскими усами.

— Госпожа! — поздоровался Внуков.

— Да бросьте, Федор Дмитриевич, я чай не мой почивший муж, которому Вы обязаны всем, не стоит госпожой меня прозывать. Но скажу так, что сделав то, о чем мы с Вами условились, я буду считать, что все долги перед моей семьей Вами уплачены. Более того, я дам Вам еще сто тысяч рублей и каждому, кто будет участвовать так же по тысячи рублей сверху, — сказала Марфа, наблюдая за ожидаемой реакцией подполковника.

Внуков был одним из самых молодых подполковников в русской армии. И добился он этого никак не качествами, присущими военному, впрочем, ими он так же не был обделен, а, скорее, продвижение было по протекции Петра Ивановича Шувалова. Петр Иванович умел приметить человека и знал, как можно тому оказать протекцию и полностью приручить. Таких людей было немало и Марфа сделала все возможное, чтобы собрать должников и присмотреться к ним. Не все клиенты Шувалова подошли под цели Марфы, но таковые были.

— Все готово, Марфа Егорьевна, — сказал Внуков.

— Да, завтра! Ропша опустеет, казаки и егеря, все отправятся на церемонию погребения Лизы. Если кто и останется, так немного человек, — рассуждала Марфа.

— Мы подготовили отход, свежие кони будут ожидать на протяжении ста верст, потом мы потеряемся в лесах и переждем. Меня хватиться не должны, потому уже скоро я вернусь в свой полк, который сейчас только формируется в Нижнем Новгороде, — говорил Внуков и было видно, что он ожидал каких-то слов от Марфы Егорьевны.