Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг. (Ввоспоминания участников событий и боев в Петрограде, Москве, Оренбурге, Ярославле, Крыму, Северном Кавказе, Урале, Средней Азии.)
Шрифт:
В вагоне — неприязнь, подозрительное отношение друг к другу, ибо, с одной стороны, подозреваются большевики, с другой — буржуи. Настроение в общем подавленное, так как крестьяне — огромное большинство пассажиров — уже слышали о возвращении земель и инвентаря помещикам, а местами и чувствовали это довольно болезненно…
Здесь, где большевизм не успел еще себя изжить и был прерван в зародыше, большинство крестьян ненавидело немцев, видя в них ту злую силу, что не дала им воспользоваться благами революции — «грабежом награбленного».
В Александровске мы перешли в дивный поезд из ремонтированных классных вагонов, где царили полностью дореволюционные порядки, даже — порядки довоенного времени. Однако так было только до Екатеринослава, где снова пришлось взять место с бою в товарном вагоне, и
Киев поразил нас: казалось, на Крещатике собрался весь Петроград, вся Россия… Везде нарядные дамы, блестящие офицеры, которым удалось уже получить место, и рядом — оборванные, худые, в солдатских шинелях без погон — чающие движения воды… автомобили, собственные экипажи, кокотки, дети и немцы без конца… На улицах бравая милиция в форме американского образца, но с украинскими кокардами, немецкие патрули, застывшие фигуры немцев часовых в неизменных стальных касках, отряды пехоты с пулеметами и обозом, двигающееся кого-то карать..
Везде рестораны, кондитерские, кафе, театры, кино, залитые ярким светом, груды товаров в магазинах, масса съестного, аппетитно разложенного в витринах, везде довольство и веселье, и не верится, что здесь недавно свирепствовали большевики, и только пробитые пулями окна магазинов напоминают о тяжелом прошлом.
И мы попали в эту яркую, захватывающую жизнь, то путешествуя из кафе в ресторан, то в какой-то штаб, то снова в ресторан. В штабах молодые офицеры в отлично сшитых френчах сурово предъявляли требование «размовляти тількі на державній мови», везде что-то обещали, направляли в другие управления и штабы, и мы дней десять носились безостановочно, писали десятки «заяв» и «проханній», пока С–в не был зачислен в конвой гетмана, а я не наткнулся на родную часть, где генералы Банков и Китченко гарантировали прием, обещав назначение через две недели.
А вечерами мы отдыхали в ресторанчике «Миньон» на Бибиковском бульваре. Его содержал летчик–полковник. Там собиралось офицерство, встречались старые товарищи, и в уютной комнатке, за рюмкой вина, вспоминали былое. Настроение было определенно монархическое, чего никто и не скрывал.
В ресторанах служили лакеями офицеры… И это на тех, кто любил свою службу и свою корпорацию, кто видел в офицере рыцаря, готового на подвиг, кто дорожил каждым орденом и значком — производило неизгладимое впечатление. Было больно, грустно и стыдно… Особенно когда на вопросы, почему, зарабатывая огромные деньги чаевыми, эти офицеры не снимают защитной формы, училищных и полковых значков, а иногда и орденов, цинично отвечали:
— Так больше на чай дают…
И это в то время, когда Украина формировала восемь корпусов, а Добровольческая армия вела тяжелую и неравную борьбу… Мест было достаточно, но захватила жажда покоя и жажда наживы…
К счастью, все эти господа были офицеры военного времени. Кадровые офицеры в огромном большинстве держались в стороне.
За эти десять дней мы колоссально устали, так как жили в вагоне и приходилось быть целый день на ногах, чтобы не возвращаться на станцию, расположенную очень далеко от центра.
Здесь, в Киеве, я встретился со многими товарищами и сослуживцами, в частности и по морской дивизии. Все они уже служили, что-то формировали, на службе кое-как «балакали» на «державній мови», но все-таки Киев был русский город, и, пройдя Крещатик дважды, встретив десятки тысяч народа, можно было ни разу не услышать украинского слова.
Я встретил генерала Пожарского, [153] который сказал мне, что отлично знает гетмана и знает, что он, став им, сказал своим друзьям:
153
Пожарский Иосиф Фомич, р. в 1866 г. В службе с 1888 г., офицером с 1891 г. Генерал–майор, начальник Морской дивизии Черноморского флота. С 1918 г. в гетманской армии. В Вооруженных силах Юга России в резерве чинов при штабе Добровольческой армии, с 21 ноября 1919 г. начальник гарнизона Харькова. В Русской
Армии в резерве чинов при штабе Главнокомандующего до эвакуации Крыма. Эвакуирован из Севастополя на транспорте «Корнилов». В эмиграции в Югославии (к 1923 г. в Белой Церкви).— Я беру Украину революционную и хмельную, чтобы создать в ней порядок и сохранить ее от большевизма. Но когда наступит оздоровление России, я поднесу ее Государю уже выздоровевшую, как лучшую жемчужину в царской короне, как неотъемлемую часть Российской Империи.
И эти слова еще более убедили нас, что намечающееся оздоровление России пойдет из Украины…
В день отъезда, кажется 5–го или 10 июня, мы делали кое–какие закупки и были на Крещатике. Вдруг раздался взрыв необычайной мощности и посыпался дождь зеркальных стекол магазинов, последовал сильный толчок воздуха, затем еще взрывы, и над городом поднялся огромный столб дыма, в вершине которого сверкали молнии… Взрывы большие и малые, частая пальба, грохот, дым то белый, то совершенно черный, белые облачка шрапнелей — все это производило подавляющее впечатление. Публика бросилась бежать по всем направлениям…
— Большевики наступают! Бой идет!.. — кричали одни.
— Спасайтесь! Взрыв на Зверинце, сейчас весь город погибнет… — в панике кричали другие, и все бежало куда глаза глядят…
Вдобавок очень скоро появились раненые из школы старшин, в крови, без шапок, и еще более увеличили панику, а взрывы следовали беспрерывно, столб дыма превратился в огромную черную тучу, где сверкали молнии, грохот и треск лопающихся гранат и патронов напоминали сражение, и все в совокупности совсем ошеломило киевлян и только немцы, как всегда, не растерялись и быстро оцепили всю угрожаемую местность.
Оказалось, по неизвестной причине произошел взрыв огромных складов артиллерийских припасов на Зверинце, есть убитые и очень много раненых.
Под грохот беспрерывной канонады мы направились на вокзал, где толпились тысячи панически настроенных людей, стремившихся уехать из Киева и, с трудом найдя место, поздно вечером выехали из Киева, когда все еще продолжались взрывы и треск лопающихся шрапнелей, гранат и патронов.
А через два дня я снова въезжал в Керчь в надежде скоро уехать, чтобы посильно участвовать в строительстве «Новой России» и искать свое счастье после тяжелых революционных дней.
* * *
За мое отсутствие особых событий в Керчи не произошло. Уже при мне пришло из Турции несколько миноносцев, так называемые «Милеты», и по улицам, в дополнение к немецким офицерам и солдатам, появились матросы в турецкой форме, и было особенно обидно видеть турок в роли, похожей на победителей. Однако все это оказалось бутафорией: все офицеры и матросы были подлинные немцы, носившие турецкую форму лишь из политических соображений.
К этому времени, т. е. к середине июня, относится высадка десанта в Тамани, на Кавказском берегу. В июле немецкий десант, очистивши Тамань от большевиков, вернулся в Керчь, так как немецкое командование не сговорилось с Кубанской Радой в деле установления компенсации за вооруженную помощь. Казаки говорили, будто немцы потребовали за свое наступление очень большое количество хлеба, однако фактическая причина возвращения десанта мне не известна.
В Керчи жизнь шла нормально, открылись все магазины, появилось много немецких денег, и тяжесть оккупации сильно не давила. Только в случае необходимости выехать из Керчи надо было брать удостоверение в комендатуре.
Спустя некоторое время после занятия Крыма немцами образовалось Крымское краевое правительство при министре–председателе графе Татищеве. Политическим credo правительства была программа партии кадетов, и правительство стремилось лояльно следовать заветам партии, стремясь назначать толковых, честных, и гуманных людей на все сколь-нибудь ответственные посты. Тогда же были назначены и высланы в города комиссары правительства, установлены милиция, береговая охрана, сделаны шаги для урегулирования правильного поступления государственных доходов, возобновлены суд, нотариусы, земское и городское самоуправление, и вообще жизнь начала входить в правильное и спокойное русло, чему особенно способствовала отличная оккупационная армия, на которую правительство могло смело опираться.