Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг. (Ввоспоминания участников событий и боев в Петрограде, Москве, Оренбурге, Ярославле, Крыму, Северном Кавказе, Урале, Средней Азии.)

Первое ноября принесло новое разочарование. Союз железнодорожников, так называемый Викжель, после долговременного обсуждения постановил не пропускать в Москву казачьих эшелонов, дабы не брать тем самым стороны офицеров в гражданской борьбе.

Труднее и труднее становилось александровцам. Бессменные дежурства в караулах, на постах, где предательская пуля ждала из-за угла, недостаточное продовольствие, ежечасные потери, нарастающее, наконец, сознание, что дело проиграно, ощущение безысходности становившееся яснее и яснее, — все это понижало боеспособность немногочисленной национальной дружины.

Особенно убивало то, что «буржуазное» население, и в том числе огромное количество находившихся в Москве военных, предпочитало отсиживаться в квартирах, но на защиту социального строя не шло.

Пришлось уйти из «Метрополя», в котором невозможно было держаться после того, как большевики поставили пушку в расположенном напротив Малом театре. Уже трудно было держаться в Кремле, в котором были разбиты несколько ворот подвезенными орудиями.

2 ноября между Комитетом общественной безопасности и военно–революционным штабом был заключен и подписан мир.

По условиям этого мира власть переходила к Советам, Комитет безопасности упразднялся, юнкера сдавали занятые здания, Кремль, Александровское училище, оружие. Всем александровцам, юнкерам и офицерам гарантировалась безопасность и безнаказанность.

Многие не поверили большевистскому миру и, когда стемнело, ушли из училища.

Поздним вечером пробирался я отдаленными переулками Новинского бульвара. Кругом не было видно ни души. Изредка шуршал в воздухе снаряд, вспыхивал разрыв и дробным горохом стучала по железным крышам шрапнель.

Наутро многочисленная толпа окружала Александровское училище. Там шла перепись защитников. Истомленные и бледные, они выходили из училища. И здесь же, на глазах у толпы, красногвардейцы, по указанно каких-то соглядатаев, схватывали и арестовывали выходящих офицеров и юнкеров…

Александровцы проиграли игру. Но проиграл и их бесчестный начальник.

На следующий день уже расклеивалось объявление на улицах Москвы: «Полковнику Рябцеву сдать должность командующего войсками. Солдат Муралов назначается командующим войсками Московского военного округа».

Полковник Рябцев при занятии Харькова Добровольческой армией был арестован и застрелен при попытке к бегству.

Л. Трескин [60] МОСКОВСКОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ БОЛЬШЕВИКОВ В 1917 ГОДУ [61]

В № 94/95 журнала «Часовой» приведена статья «Последние защитники» П. Соколова, в которой описывается московское выступление большевиков в 1917 году. В этой статье главным образом разбирается отношение к этим событиям правящих тогда в Москве сфер, а сам вопрос очень мало освещен со стороны боровшихся.

60

Трескин Леонид Николаевич, р. 11 января 1888 г. Окончил 2–й Московский кадетский корпус, Александровское военное училище (1908). Полковник, командир батальона л.-гв. Волынского полка. Один из руководителей антибольшевистского сопротивления в Москве, затем пробрался в Добровольческую армию во главе юнкеров Александровского военного училища. Участник 1–го Кубанского («Ледяного») похода, начальник отдела связи штаба армии. С 5 сентября 1918 г. в резерве чинов при штабе армии. В эмиграции в Югославии. Председатель суда чести 4–го отдела РОВС. Служил в Русском Корпусе (командир батальона). После 1945 г. — в Германии, председатель Баварского отдела Гвардейского объединения. Участник монархического движения. Умер 26 июня 1957 г. в Монтклэре (США), похоронен в Ново–Дивеево.

61

Впервые опубликовано: Часовой. № 158 — 159. Декабрь 1935; № 160 — 161. Январь 1936.

Несколько раз ко мне, как командовавшему в то время передовым боевым сектором города Москвы, обращались участники этой борьбы с просьбой путем печати описать эти события, что по вполне понятным причинам в данное время не представляется возможным, чтобы не подвести тех, кто по сие время томится под тяжелой пятой красного интернационала. Во всех подробностях мною это описано и находится в надежном месте.

25 октября 1917 года (ст. ст.) я выехал из Петрограда в Москву, где был приписан для лечения к одному из госпиталей, чтобы продлить срок лечения и возвратиться в Гатчину к Его Императорского Величества Великому Князю Михаилу Александровичу, который там находился в очень тяжелых условиях «узника», так как распоряжением Временного правительства к дому была приставлена наружная усиленная охрана, от которой можно было всего ожидать.

В Москве я застал очень тревожное настроение, все к чему-то готовились и нервничали. В госпитале готовились к самозащите, так как по городу полезли зловещие слухи, что бывший в то время командующий войсками Московского военного округа Генерального штаба полковник Рябцев вывел из Кремля охраняющих его юнкеров, впустив туда большевиков, которые к вечеру должны выступить по всему городу и в первую очередь истребить главных своих врагов — офицеров.

В 8 часов вечера я находился в одном из домов на Воздвиженке, где был по поручению Великого Князя. Вдруг весь дом основательно тряхнуло от раздавшегося взрыва, как оказалось, была брошена бомба в стоявшего часового–юнкера у Красной Палаты. Выбежав на улицу, чтобы узнать о причине взрыва, я встретил знакомого военного врача, от которого узнал, что эта бомба — сигнал к выступлению и что все желающие принять участие в борьбе с большевиками стекаются к Александровскому военному училищу, в котором помещается штаб округа. Направившись туда, я увидел, что в Художественном электротеатре на Арбатской площади производится запись учащейся молодежи, причем студенты энергично вербовали проходящих мимо людей. Для выяснения положения я прошел в Александровское училище, там царила полная нераспорядительность и растерянность, несмотря на то что все помещения были буквально набиты боеспособным элементом. В нижнем этаже помещался «штаб округа», куда удалось пробраться с большим трудом и здесь ничего путного добиться не удалось, единственный, с кем еще можно было разговаривать, — это был Генерального штаба полковник Екименко, [62] который заявил, что в штаб–офицерах большая нужда, и согласился со мной относительно приведения в боеспособный вид гражданской молодежи, стекавшейся к электротеатру, проходной двор которого выходил непосредственно ко входу в училище. При этом было заявлено, что ни одного юнкера я не получу. Все же благодаря училищному офицеру нашего полка мне удалось «реквизнуть» 15 юнкеров и пригласить 2 попавшихся офицеров: штабс–капитана Сав–го и корнета Новороссийского полка И., ставших моими адъютантами до конца событий.

62

Имеется в виду начальник штаба Московского военного округа полковник Константин Иванович Екименко, р. в 1873 г. В службе с 1892 г., офицером с 1894 г.

Из училища пришлось захватить довольно большую группу пленных большевиков, которых после соответствующего внушения мы посадили в верхний ярус электротеатра, а сами приступили к энергичному формированию отряда. Первой заботой было наскоро научить владеть оружием учащуюся молодежь. Этот отряд решено было назвать «Белой гвардией», и он и является родоначальником белой борьбы против красных, непрекращающейся до сего времени.

В течение первой ночи удалось сколотить и вооружить до 300 человек, к большому огорчению, владеющих оружием было в отряде всего 1/5, которые с места уже отправились на охрану подступов к училищу.

На следующий день, т. е. к фактическому началу выступления большевиков, отрядом были приняты надлежащие меры, чтобы не дать им возможность с налета захватить училище, и таким образом сразу ликвидировать борьбу.

Возникла мысль для расширения района привлечь к активной борьбе лиц, желающих принять в ней участие и находящихся в части города, занятой неприятелем. План действий был принят следующий: путем продвижения вперед соединиться с отрядами, в тайном порядке там сформировавшимися. Для проведения этого плана в жизнь мне очень помогла телефонная сеть, занятая отрядом юнкеров, доблестно погибших после 5–дневной геройской борьбы; также в неприятельское расположение было брошено некоторое количество охотников, на обязанности которых было приступить к организации скрытых отрядов, преимущественно в больших домах.

Помню доблестного студента Императорского Московского университета Рев–а, который по нескольку раз в день проходил через большевиков с докладами о ходе организации, телефонная проверка подтверждала всякий раз формирование во многих пунктах города.

Приходилось обходиться своими средствами, так как, несмотря на настойчивые мои просьбы дать некоторое число бойцов, каждый раз получался ответ: «Обходитесь своими средствами…»

Полковника Екименко на следующий день сменил в роли начальника штаба округа Генерального штаба полковник Дорофеев, последний, учитывая всю серьезность положения моего отряда, ничего сделать не мог, с большим трудом налаживая порядок в училище, ему пришлось еще вести трудную «политическую борьбу» с командованием в лице полковника Рябцева и его приближенными. Пришлось на училище махнуть рукой и заняться вылавливанием боеспособного элемента по улицам, что дало некоторые результаты.

В течение дня удалось запереть подступы к училищу со стороны Смоленского рынка (конец Арбата), Поварской и М. Никитской, продвинуться от Никитских Ворот до Тверского бульвара и занять прилегающую к нашему расположению сторону Б. Никитской улицы вплоть до Университета и Кремля, который опять был занят юнкерами. К вечеру (2–й день) начали стекаться добровольцы… Приходили кадеты, лицеисты, студенты, гимназисты и прочая учащаяся молодежь…

Укажу на один характерный случай на 3–й день борьбы. Пришел старик, убеленный сединами, лет 70, и просит выдать ему винтовку… Предложение остаться для помощи в тылу он отвергает с заявлением «Раз мои дети в количестве 60 человек умирают, то и я должен быть среди них» — детьми оказались воспитанники одного из средних учебных заведений, отцом же — их директор, взявший винтовку и направившийся в тот район, где в это время был бой.