Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг. (Ввоспоминания участников событий и боев в Петрограде, Москве, Оренбурге, Ярославле, Крыму, Северном Кавказе, Урале, Средней Азии.)

Накануне выступления большевиков, т. е. 26 октября утром, в комитет пришел корнет Нелюбовский, присланный офицерами, постановившими обратиться за оружием и помощью. Я уверила корнета, что с солдатами он может говорить спокойно: я за них ручаюсь. И действительно, наши солдаты, выслушав корнета, написали офицерам бумагу, в которой заявили о полной с ними солидарности. На бумаге подписался весь комитет вместе со мною. Один из солдат отвез за корнетом Нелюбовским три нагана и несколько ручных гранат.

В Москве было тревожно, всюду ездили вооруженные рабочие на грузовиках с пулеметами, прохожих на улицах не было, магазины закрывались. Команда наша в то время помещалась на Цветном бульваре, в Манеже и в цирке Соломонского. Председатель Крылов предложил нашим офицерам переодеться в солдатские шинели, что и было сделано перед выступлением большевиков.

Утром 26 октября около 11 часов прислали из штаба за нашим комитетом. Отправились председатель Крылов, секретарь Бутусов, казначей Юберт. Полковник Рябцев позвал солдат в кабинет и спросил, можно ли рассчитывать, что комитет станет на защиту Временного правительства. На это Крылов ему ответил, что наши солдаты не стали бы защищать того правительства, которое ведет страну к анархии и засадило в тюрьму лучших генералов, но так как за ошибки правительства не должен страдать народ, бежавшие из плена все-таки выступят против большевиков.

— Теперь вы видите, какую ошибку сделали, не выдав оружия бежавшим, — сказал Крылов.

— Да, но вы забываете, что я всецело подчиняюсь Совету депутатов, — ответил Рябцев.

Вернувшись из штаба в комитет, мы получили точные сведения о том, что против большевиков будут драться военные училища и школа прапорщиков, которыми будут командовать полковники Хованский, Дорофеев и Матвеев. [87]

В гостиницу «Дрезден» привозилось много оружия, устанавливались на Скобелевской площади орудия и пулеметы. Я отправилась в команду поговорить с солдатами, дала им по 25 рублей на человека и по сотне папирос и еще раз убедилась, что это люди вполне надежные. В команде находились и переодетые офицеры, многие были из польской части, были и офицеры, бежавшие из плена, помню между ними поручика Закржевского.

87

Подполковник Матвеев был офицером–воспитателем 2–го Московского кадетского корпуса. С ноября 1917 г. вместе с сыновьями находился в рядах Добровольческой армии.

* * *

26 октября, часов в десять вечера, мы находились в нашем «дрезденском» комитете, где нам сообщили, что 56–й и 57–й полки, стоящие в Кремле, взбунтовались, ранили офицеров и захватили Кремль.

Так началось.

В «Дрездене» было полным–полно вооруженных солдат и рабочих, много еврейской молодежи, вооруженной с головы до ног. Отдавались какие-то распоряжения, поминутно уезжали и приезжали рабочие на грузовиках, привозя с собою арестованных офицеров, быстро наполнялись ими комнаты «Дрездена». Среди арестованных я заметила много мальчиков–кадет. «Дрезден» оказался первой тюрьмой для бедного офицерства.

За всем, что происходило на Скобелевской площади и у здания Совета, мы могли свободно наблюдать из нашего окна. Наши части с офицерами прорвались к Красной площади в Кремль, выбив оттуда большевиков, и, пройдя через Никитские Ворота, соединились с Александровским военным училищем. Много наших солдат было убито… Несчастные, они вернулись на родину для того, чтобы пасть от русской пули! Пали герои–солдаты в братоубийственной бойне, затеянной негодяями, втянувшими в нее темные русские массы разными заманчивыми посулами! И стены старого Кремля русские рабочие залили кровью русских воинов под указку агитаторов…

Я находилась на Красной площади с солдатом Андриенко, перевязывала раненых, а в два часа ночи с каким-то священником вернулась в комитет. Все перемешались, нельзя было понять, кто за, кто против большевиков. Привозили все больше и больше арестованных офицеров. В зале ресторана «Дрездена» столько их скопилось, что стояли вплотную друг к другу, по коридорам бродили пьяные матросы и рабочие. Были даже какие-то женщины с винтовками.

Поминутно входили в комнату солдаты, предлагая нашим солдатам водки. Поздно ночью пришел корнет Нелюбовский, страшно уставший; он рассказал, как дрались наши солдаты. Мы снабдили корнета удостоверениями, для него и офицеров Белостоцкого госпиталя, о том, что они бежавшие из плена. Всю эту ночь просидели мы в комитете и все время приходили солдаты за документами. Я все собиралась в Александровское училище, но меня не пустили солдаты. По улицам шла стрельба; я передала к себе домой по телефону, что нахожусь в комитете.

Председатель Крылов подал мысль попытаться освободить арестованных офицеров в «Дрездене». Никто не знал, что происходит, кого слушать, кто приказывает; эту минуту можно и должно было использовать, освободив хотя бы часть офицеров, — ведь почти все красноармейцы были пьяны! В комитете сохранилось много бланков «Совета депутатов» с печатями; удалось стереть резинкой написанное и написать следующее: «Выдать товарищу Иванову арестованных офицеров для перевода в более надежное место». Подпись была вымышленная. Освобождением офицеров занялись председатель комитета Крылов, Юберт и унтер–офицер Андриенко.

Результат получился блестящий. Солдаты переоделись и приняли вид бандитов, вооружились винтовками и ручными гранатами и отправились в ресторан, где находились арестованные. Я пошла с ними, рабочие и матросы посмеивались, называя меня «товарищем», да и не могло быть никого другого в «Дрездене». Вид у наших переодетых солдат был страшноватый. Крылов подал бумагу старшему красноармейцу. Тот прочел ее и сказал:

— Берите, товарищ, эту сволочь, потопите ее в Москве–реке.

Нужно было спешить. Могли прийти из Совета, и тогда нам крышка. Крылов забрал бумагу, подписанную красноармейцем. Солдаты вошли в зал, где были заперты офицеры, я остановилась в дверях, наблюдая за происходящим.

— Выходи, сволочь, — грозно крикнул Крылов, — да поживей! Бледные, как тени, стали выходить офицеры в коридор. Тут Юберт, увидев командира своего полка и желая его спасти, схватил его за рукав и грубо вытолкнул за двери в коридор. Я торопила солдат, так как очень за них боялась.

— Ступай, — скомандовал Крылов.

Офицеров было двадцать человек. Главная трудность теперь состояла в том, чтобы выйти из «Дрездена». Накинув пальто и повязав голову какой-то тряпкой, я выбежала на улицу. Скорей, скорей! Лишь бы выбраться из этого проклятого красного штаба. За мной поспешили еще два наших солдата. Очутившись на Тверской, мы могли сказать: «Спасены», но что пережили офицеры, не знавшие, что их спасают! Они шли молча, наши солдаты тоже не разжимали уст. Наконец Крылов попросил меня объявить офицерам, что мы их спасли.

Мы направлялись к Деловому Двору, к себе в комитет. Вмешавшись в группу офицеров, я тихим голосом стала говорить: «Будьте покойны, ничего не бойтесь! Хотим спасти вас. Ведут вас бежавшие из плена, исполняйте быстро все, что они вам скажут».

Кто-то из офицеров ответил:

— Хорошо, сестра Нестерович.

По улицам идти было опасно, встречались группы вооруженных рабочих, подходивших к нашим солдатам с расспросами — кого ведем. Крылов скомандовал разделиться на три группы. Каждая направилась другой дорогой в Деловой Двор. У подъезда стоял солдат Союза с винтовкой, быстро прошли все наверх в комитет. Я расплакалась:

— Господа офицеры, вы спасены.

То, что произошло в комитете, описать трудно. Стояли бледные наши солдаты, Крылов попросил коньяку, говоря, что легче было убежать из Германии, чем из гостиницы «Дрезден». Офицеры не знали, как благодарить солдат. Командир Юберта целовал его, узнав, что случилось. Многие офицеры говорили, что когда увидели меня, то все поняли…

Не теряя времени, офицеры стали переодеваться в солдатскую форму. Крылов предложил выйти целой группой на улицу, чтобы освободить еще партию офицеров. Все согласились. Остались в комитете только офицеры, старшие годами.