Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

Я категорически отказался покидать русскую армию, считая, что бороться с большевиками надо в России, а не на окраинах, и что скоро именно там начнутся волнения и междоусобицы. Я не ошибся: бедную Армению окружили турки, азербайджанцы и грузины, ее положение стало очень тяжелым. Железные дороги работали плохо, и командование армии было не в состоянии доставлять продовольствие. Было решено разгрузить Одессу… Наш 46–й полк был отослан в Бердянск. Вместо Зунгулаки я попал в Бердянск, куда прибыл с полком в августе месяце.

Нас встретили на вокзале с красными флагами и речами: от революционного комитета говорил «великоросс» о защите революции и т. п. Я не был членом полкового комитета, но по усиленному настоянию его я принужден был отвечать представителям Революционного комитета, которых я просил помочь нам поддержать дисциплину в армии для защиты России. На вокзале же подошел ко мне мой старый знакомый юрист. Мы очень обрадовались друг другу вдалеке от родины. Юрист был членом Бердянского Союза увечных воинов, и я через него познакомился вскоре со всем Бердянском. «Великоросс» оказался правым социал–революционером, и мы скоро сблизились, сделались друзьями. После октябрьских событий наш полк распустили и перевели в «первобытное состояние».

Начались нелады в ревсовете: социал–революционеры и социал–демократы тормозили большевизацию. В конце 1917–го или в начале 1918 года ревсовет арестовал «великоросса»; предали суду и социал–демократов. Юрист–краснобай великолепно защитил их. Под давлением городского населения и заводских комитетов они были оправданы.

У здания ревсовета демонстранты кричали: «Долой советскую власть».

В конце февраля в один день к вечеру отряд в 300 человек черноморских матросов занял Бердянск. Арестовали много офицеров (400 — 500 человек). Ревсовет, зная настроение городского населения, настаивал на освобождении офицеров. Матросы хотели вывезти нас в Севастополь, но к ночи нас неожиданно освободили, и через два дня, пограбив там, где могли, матросы ушли из Бердянска. Моя комната в гостинице была очищена, не осталось даже носового платка.

Мне пришлось переехать к знакомым.

Члены Союза увечных воинов, городского самоуправления, социал–революционеров и социал–демократов усиленно занимались пропагандой к восстанию. Но мы точно не знали ни количества, ни качества нашего оружия, у ревсовета же были пулеметы и немного пехоты из красногвардейцев. Мы топтались на месте, не было случая к выступлению, и мы ждали. В середине марта юрист скрылся, его искали арестовать. В конце марта ревсовет решил вывезти наличную пшеницу. Наконец случай представился к восстанию. Портовые грузчики, в большинстве члены Союза увечных воинов, категорически отказались грузить. Увещевания ревсовета не помогли. На грузовике был установлен пулемет, и его послали в порт. Пулеметчик был снят первым выстрелом портового рабочего, а грузовиком овладели. Члены Союза и многие другие появились с оружием в руках. Заранее предназначенные лица заняли свои позиции.

Город ожил, к штабу Союза шли толпы всех возрастов: старые и молодые (учащиеся). Мною были организованы из них отдельные отряды в 10 — 15 человек, даны директивы, назначая занимать определенные посты.

Красногвардейцы разбежались, оставив нам свое оружие. Вышел из своего тайника юрист. Головка ревсовета заперлась в бывшем штабе нашего 46–го пехотного полка. Они пытались ставить нам условия сдачи, но сдаться им пришлось без условий. Потерь с их стороны было человека 4, а со стороны инвалидов — никого. В помещении бывшего Коммерческого клуба было собрание представителей организаций, кои называли себя «Военным штабом», назначив своего начальника. Председателем Союза увечных воинов был старший унтер–офицер Панасенко.

В штаб явился генерал от кавалерии Попович–Липовац. [221] Вытянувшись, я предложил себя в его распоряжение. «Не ты в моем распоряжении, а я в твоем, мой сын», — ответил старый генерал.

Часам к 9 вечера я получил телефонное сообщение, что к вокзалу подходят два эшелона. Это оказался отряд Мокроусова, и это нас застигло совершенно врасплох. Дело в том, что наше «войско» разошлось по домам, празднуя победу. Мы срочно собирали наших «воинов», но приказ был — в бой не вступать. На совещании мы решили их обезоружить, но обещать им выпустить их в море. В переговорах с Мокроусовым я просил генерала Поповича–Липоваца также принять участие, и мы и матросы искали возможности избавиться друг от друга. Пароход, вместо хлеба, вывез через день матросов в море. Мы организовали 3 батальона милиции, один полуэскадрон, но артиллерии у нас не было. Были дежурные роты, чтобы не застать нас снова врасплох.

221

Попович–Липовац Иван Юрьевич, р. в 1856 г. Генерал от кавалерии. Георгиевский кавалер. Умер 17 августа 1919 г.

Нами были отправлены разведчики в Мариуполь, Мелитополь и на север.

После высылки отряда Мокроусова, дня через три, на рейде Бердянска появились две шаланды с орудиями. К порту направилась лодка с белым флагом. Оказалось — бежавший из Бердянска комиссар–латыш прибыл из Мариуполя с требованием сдачи города и освобождения арестованных комиссаров. Общим собранием Военный штаб ответил отказом. До поздней ночи шли наши споры, переговоры. Казалось, что они ждут чего-то, тянут. На другой день утром начался обстрел. Первый выстрел 6–дюймовки был направлен в штаб, но снаряд разорвался о купол гимназической церкви. Стреляли по городу, но главным образом по порту, где я и был ранен и контужен в голову.

Пытались высадиться, но наши 20 пулеметов и пехота гарантировали нас от возможности высадки. Близко к берегу не подходили. Оказалось — одно орудие заклинилось, и вскоре бомбардировка прекратилась. Потерь наших было много, в порту человек 15. Председатель Союза был найден убитым и искалеченным в порту. Вечная память ему, старому русскому солдату.

Утром на другой день мы никого не нашли на рейде, а наша разведка, которая была нами усилена, получила сообщение, что у Мелитополя есть какой-то отряд, идущий якобы из Румынии по направлению к Дону. По всем станциям к Мелитополю я отправил телеграмму на имя генерала Щербачева. [222] В этом направлении мною также были посланы разведчики на автомобиле… Оказался отряд полковника Дроздовского, который получил мою телеграмму, встретил нашу машину, но нам не поверил, боясь ловушки. Пришедшую машину я отправил немедленно обратно к полковнику Дроздовскому, но уже с офицерами 60–го пехотного Замостского полка. Только тогда он поверил нам и обещал прислать помощь.

222

Щербачев Дмитрий Григорьевич, р. 6 февраля 1857 г. Окончил Орловскую военную гимназию, Михайловское артиллерийское училище (1876), академию Генштаба (1884). Генерал от инфантерии, Главнокомандующий войсками Румынского фронта. С апреля 1918 г. представитель Добровольческой армии, с 1919–го — адмирала Колчака в Париже. Умер 18 января 1932 г. в Ницце.

Наутро, когда ушли шаланды, прибыл автоброневик полковника Дроздовского «Верный» и сам полковник. На другой день им было открыто бюро записи добровольцев и организации защиты, но неожиданно вдруг появились немцы, австрийцы и украинцы… началась катавасия, все хотели командовать, все тянули оружие, лошадей и т. д. Полковник Дроздовский хотел скорее уйти, не общаться с немцами. Несмотря на энергичное препятствие, все же мы снабдили полковника 20 пулеметами, винтовками, патронами, снарядами в таком количестве, какое мы смогли поднять, также сахаром, обмундированием, бензином, лошадьми и т. п. Мы не торговались с полковником Дроздовским, а спрашивали его, что ему надо, находили и давали его отряду. Дроздовский искал денег, но денег не было.

Мы сдавали деньги в Государственный банк, чтобы впоследствии не было историй. В Государственном банке директор не захотел говорить с полковником Дроздовским и со мной, везде были представители немецкой и украинской власти.

Мы были бессильны. Полковнику Дроздовскому надо было уехать из Бердянска, а не тянуть.

Единственный случай за три года гражданской войны в России — только Бердянский Союз увечных воинов взял на себя ответственность и организацию восстания против большевиков. Оказав помощь отряду полковника Дроздовского, Союз тем самым помог Добрармии в ее критический момент.

В Крыму было много членов Союза увечных воинов, многие поверили листовкам большевиков и остались. Все они были арестованы и расстреляны…

Вечная память им… Те же, которые уехали, рассеяны по белу свету. Я им шлю мой привет.

А. Гефтер [223] «ЕРЕМЕЕВСКАЯ НОЧЬ» [224]

Кронштадт лежал в полутьме, когда пароход из Петербурга причалил к пристани. Как и всегда, он, даже в эти ужасные трагические дни начала большевистской власти, производил неотразимое, жуткое и величественное впечатление. Огромный размах творческой инициативы чувствовался на каждом шагу. И все как в сказочном спящем царстве! Все замерло и, будучи не в силах очнуться от летаргического сна, молчаливо переходило в небытие, умирало без сопротивления.

223

Гефтер Александр Александрович, р. в Одессе. Окончил Санкт–Петербургский университет (адвокат), сдал экзамен при Морском корпусе (1917). Мичман крейсера «Память Азова». С 1917 г. в подпольных организациях в Петрограде. С декабря 1918 г. в белых войсках Северного фронта в Мурманске, с весны 1919 г. в Финляндии. В Северо–Западной армии в отряде катеров. В эмиграции во франции, с 1928 г. член Военно–морского исторического кружка в Париже. Писатель.

224

Впервые опубликовано: Гефтер А. А. Воспоминания курьера // Архив русской революции. Т. X. Берлин. 1925.