Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

«Ишь ты, — успокаиваясь, сидя в комендантской, размышлял я. — Второй раз будет «Аврора» стрелять по дворцу, а я и первого не слышал. Да где тут услышишь, когда такие стены. Тут, при твердости характера, можно отсиживаться целые недели, а не только до утра. Крепость! Эх, всех бы таких, как наша школа!» — вяло скользила в голове мысль. «И чего я сижу? — вдруг решил я. — Скорей беги и арестуй коменданта обороны. А на что обопрешься?.. А Галиевского забыл?» — подсказала мысль, и я вскочил со стула. Но в тот же момент отворилась дверь, и в комендантскую вошел комендант обороны в сопровождении каких-то офицеров и нескольких штатских.

— Поручик, — обратился ко мне комендант, — отправьтесь к Временному правительству и доложите, что вылазка, произведенная ударницами, привела их к гибели, что Главный штаб занят восставшими, обезоружившими офицерский отряд, а также доложите, что положение усложняется и что дворец кишит агитаторами. Временное правительство вы найдете, — подойдя вплотную ко мне и понизив голос, продолжал комендант, — за Белым залом, да вот возьмите связь — он вам укажет, — показал комендант на маленького, в штатском костюме, очень изящного юношу.

— Слушаюсь, господин полковник, — покорно ответил я вслух и, повернувшись к юноше в штатском, передал ему приказание коменданта проводить меня к Временному правительству.

Юноша взглянул на коменданта и, увидев утвердительный кивок головой, любезно раскланялся передо мною и заявил, что всего себя предоставляет в мое распоряжение.

Свернув налево, затем направо в длинный и прямой, как стрела, коридор, я со связью бросились бежать.

— Здесь налево, на лестницу у стеклянных дверей, — проговорил юноша. — А теперь вверх и налево. — И мы снова очутились в коридоре, в конце которого завернули направо и вышли в Портретную галерею.

— Здесь час назад была брошена бомба сверху проникшими во дворец большевиками, и Временное правительство должно было из этого зала перейти в другой, куда я вас сейчас приведу, — рассказывал он, когда мы уже шли по Портретной галерее, где бежать не было возможности из-за валявшихся на полу матрацев юнкеров–ораниенбаумцев.

«Вот вы где, сеньоры? Спите? Прекрасное занятие в то время, когда гибнут женщины! Нет, я ничего не понимаю», — в отчаянии мысленно кричал я себе.

Но вот галерея кончилась, и огромный зал распластался перед нами. По залу ходили отдельные фигуры офицеров. Мы подошли ближе. В офицерах узнаю офицеров нашей школы: поручиков Бакланова, Скородинского и Лохвицкого. Отдельно от них разгуливал маленький худенький доктор школы — Ипатов.

Увидев меня, они бросились ко мне.

— Как? Что? Уже заняли первый этаж?.. — дрожащими губами справился торопливо кругленький, упитанный Бакланов.

— Да, занят, — и, выдержав паузу, докончил: — Нами.

Из бледного Бакланов стал густо–красным и отошел. Скородинский что-то промямлил, что он находится здесь в карауле, и тоже отошел. Только Лохвицкий, с перекошенным лицом, сбиваясь и брызжа слюною, начал доказывать бесплодность дальнейшей борьбы.

— Вы карьеристы, — говорил он захлебываясь, — вы губите юнкеров и нас!

— Убирайтесь вы к черту! — не вытерпев, огрызнулся я на поручика гвардии, выставленного из нее с фронта за необычайное мужество. — Неврастеник несчастный!

— Вы можете ругаться сколько угодно, а только губить нас и Временное правительство вы не можете, — продолжал он стонать над душой.

— Здесь. Стучитесь, — остановился мой провожатый у двери, на карауле которой стоял юнкер нашей школы Я. Шварцман.

Я поздоровался с ним и объявил, что иду к Временному правительству по приказанию коменданта обороны дворца. Он ответил, что в таком случае я могу пройти, и постучал в дверь. Кто-то дверь толкнул изнутри и я вошел в нее, закрывая сейчас же ее за собой.

— Что вам угодно? — спросил меня в адмиральском сюртуке старичок, сидевший налево от двери, в кресле.

— Поручик Синегуб, Школы подготовки прапорщиков инженерных войск, по приказанию коменданта обороны Зимнего дворца, полковника Ананьева, явился для доклада об обстановке момента господину председателю Совета министров, ваше превосходительство, — громко, отчетливо, вытянувшись в позе «смирно», отрапортовал я ответ.

Во время моего ответа разгуливавшие по комнате двое министров, членов Временного правительства, остановились, и затем они и один поднявшийся из-за стола подошли ко мне.

В одном я узнал Терещенко, а во вставшем из-за стола — Коновалова.

— Я к вашим услугам. Что сообщите? — приятным тембром голоса задал он мне вопрос.

— Говорите, говорите скорее! — живо заторопил меня Терещенко.

В кратких словах я изложил порученное мне комендантом обороны, упомянув о стойкости юнкеров нашей школы, продолжающих лежать на баррикадах.

— Поблагодарите их от нашего имени! — пожимая мне руку, говорил председатель Совета министров, когда я кончил доклад и спросил разрешения идти. — И передайте нашу твердую веру в то, что они додержатся до утра, — закончил министр.

— А утром подойдут войска, — вставил Терещенко.

— Понимаете, надо додержаться только до утра, — добавил значительным тоном голос из-за его спины.

— Так точно, понимаю. За нашу школу я отвечаю, господин председатель Совета министров.

— Вот и прекрасно! — обрадованно проговорил тот же голос.

Я быстро взглянул в его сторону и увидел небольшого старичка с пронизывающими, колкими глазами.

— Спасибо, — говорил А. П. Коновалов, — и пожалуйста, передайте коменданту, что правительство ожидает частых и подробных сообщений.

— А лучше, если он сам сможет вырваться и явиться к нам, — бросил Терещенко.

Во время этих приказаний я приблизился к двери и открыл ее, и в тот же момент в нее проскользнул поручик Лохвицкий и, поймав за пуговицу жакета А. И. Коновалова, начал доказывать ему бесполезность дальнейшей борьбы.

Изумленные министры пододвинулись и начали вслушиваться в развиваемую Лохвицким тему.

Мне было досадно и смешно. Взять его за плечи и вывести мне представилось актом довольно грубым в отношении министров, поэтому я его ущипнул, но он только отмахнулся рукою. Меня это задело, и я объявил, что поручик контужен в голову на фронте, — что соответствовало истине, — и поэтому прошу разрешения его увести. Но мне ответили, что в том, что он говорит, есть интересные данные и поэтому я могу без стеснения его оставить.

— Слушаюсь, — стереотипно ответил я, повернулся и вышел. Выйдя в зал, я снова почувствовал прилив бесконечной слабости от неожиданно для меня родившегося какого-то чувства симпатии к этим людям, в сущности покинутым всеми, на волю взыгравшегося рока. «Бедные, как тяжело вам».

— Господин офицер, господин офицер, — внезапно раздался зов сзади.

— Это вас зовут, — сказал мне мой спутник.

Я обернулся. Ко мне из кабинета заседания правительства большими шагами быстро приближалась высокая, стройная фигура Пальчинского.