Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

— Поручик, я подаю вам руку, — внушительно заявляет Керенский.

— Виноват, господин Верховный Главнокомандующий, — отчетливо говорит Карташов, — я не могу подать вам руки. Я — корниловец! [37]

Краска заливает лицо Керенского. Он пожимается и выходит из купе.

— Взыщите с этого офицера, — на ходу кидает он мне… Поезд мчится, прорезая мрак холодной, тихой сентябрьской ночи.

Проехали, не останавливаясь, Лугу… Приближаемся к Гатчине. Всюду тишина. Смолкли казачьи песни. Но беспрерывное движение поезда вселяет почему-то уверенность в успехе.

37

Имеется в виду — сторонник бывшего Верховного Главнокомандующего генерала от инф. Л. Г. Корнилова и участник его выступления против Временного правительства в августе 1917 г. Генерал Корнилов, обеспокоенный продолжавшимся попустительством Керенского развалу армии и предвидя неспособность Временного правительства противостоять большевикам, выступил с требованием принятия против них решительных мер. Первоначально меры генерала Корнилова поддерживались Керенским и осуществлялись по согласованию с ним, однако Керенский, опасаясь «реакции» в лице Корнилова больше, чем большевиков, объявил его 27 августа вне закона и сместил с поста Верховного Главнокомандующего. Корнилов же в своем манифесте заявил, что Временное правительство идет за большевистским Советом и потому фактически является шайкой германских наймитов, и приказал не исполнять его распоряжений. На практике «Корниловский мятеж» ограничился попыткой нескольких эшелонов Кавказской Туземной кавалерийской дивизии (Дикой дивизии) продвинуться к Петрограду, так что выступление имело только моральное значение, однако породило новую волну расправ с офицерами на фронте. После этого отношение к Керенскому подавляющего большинства офицерства стало крайне отрицательным.

Я задремал. Дверь купе распахнулась. Я открываю глаза. В дверях Керенский и с ним политический комиссар капитан Кузьмин.

— Генерал, — торжественно говорить мне Керенский. — Я назначаю вас командующим армией, идущей на Петроград, поздравляю вас, генерал!.. И, переменивши тон, добавляет обыкновенным голосом: — У вас не найдется полевой книжки? Я напишу сейчас об этом приказ.

Я молча подаю ему свою книжку. Он выходит. Командующий армией, идущей на Петроград! Идет пока, считая синицу в руках, — шесть сотен 9–го полка и четыре сотни 10–го полка. Слабого состава сотни, по 70 человек. Всего 700 всадников — меньше полка нормального штата. А если нам придется спешиться, откинуть одну треть на коноводов — останется боевой силы всего 466 человек — две роты военного времени!!

Командующий армией и две роты!

Мне смешно… Игра в солдатики! Как она соблазнительна, с ее пышными титулами и фразами!!!

Бледное утро смотрит в окно. Серый тоскливый осенний день. Станционная постройка, выкрашенная красной краской. Мокрая рябина, покрытая гроздьями спелых, хваченных морозом ягод. Мы стоим на Гатчино товарной…

* * *

В Гатчине меня ожидало приятное известие. Из Новгорода прибыл эшелон 10–го Донского полка, две сотни и два орудия. Командир эшелона, чудный офицер, есаул Ушаков, пробился силою, несмотря на все препятствия со стороны железнодорожников. Я приказал выгружаться, имея целью захватить Гатчино врасплох. В полутьме раннего утра вышли сотни 9–го и 10–го полков и артиллерия. Я послал разведку в город, а сам с сотнями выдвинулся на Петербургское шоссе. Офицеры, сопровождавшие Керенского, четыре человека, в какой-то придорожной чайной устроили чай для Керенского.

В Гатчино тихо. Гатчино спит. Разведка донесла, что на Балтийской железной дороге выгружается рота, только что прибывшая из Петрограда, и матросы. Посылаю туда сотни и сам еду с ними. Казаки со всех сторон забегают к станции. Видно, как рота выстраивается на перроне. Кругом ходит публика, железнодорожные служащие. Рота стоит развернутым строем, представляя собою громадную мишень. Я приказываю снять одно орудие с передков и ставлю его на путях. От пушки до роты не более тысячи шагов. Человек восемь казаков Енисейской сотни с тем же молодцом Коршуновым бегут к роте. Короткий разговор, и рота сдает ружья. Это рота лейб–гвардии Измайловского полка и команда матросов.

Ко мне ведут офицеров. Безусые растерянные мальчики.

— Господа, как вам не стыдно! — говорю я им.

Молчат. Тупо смотрят на меня, сами, видимо, не понимают, что произошло.

— Вы пошли против Временного правительства, — возвышая голос, говорю я. — Вы изменили Родине. Я повесить вас должен.

Лица бледнеют.

— Господин генерал, — лепечет один из них, — мы не шли против Временного правительства.

— Куда же вы шли?

— Мы шли… Мы шли в Гатчино… Охранять Гатчино от разграбления.

Что я буду делать с пленными? Их 360 человек, а в моих трех сотнях едва наберется 200!

Обезоруживши их, я отпускаю их на все четыре стороны. Мне их некуда девать и некем охранять. Когда еще придет 37–я пехотная и 1–я кавалерийская дивизии, когда еще подойдет 17–й армейский корпус. Да и придут ли?

Какая опасность от этих людей?

— Мы можем ехать обратно? — спрашивают солдаты.

— Поезжайте и скажите вашим товарищам, чтобы они не глупили, — говорю я им.

— Да мы что! Мы ничего! — добродушно заявляют солдаты. — Нам что прикажут, мы то и делаем.

Ко мне подъезжает казак. Варшавская станция занята казаками. Взята в плен рота и 14 пулеметов.

— Что прикажете делать с пленными?..

— Обезоружить и отпустить!

Их некуда было девать и прятать, их нечем было кормить, потому что базы и тыла у нас не было. Отправлять в Лугу? Но отношение Луги к нам неизвестно. Посылать в Псков? Но Псков явно враждебен к нам. Оставалось распускать их, надеясь, что они распылятся, разойдутся по своим деревням, на несколько дней станут безопасны. А там подойдет 17–й корпус, и можно будет их или снова мобилизовать, или, если будет надо, посадить за проволоку.

Ясно было, что Гатчино обороняться не будет. Я еще отдавал на площади перед Балтийской станцией приказания, когда мне доложили, что Керенский уже находится в Гатчинском дворце и требует меня для распоряжений.

Я нашел его в одной из квартир запасной половины. С ним его адъютанты — молодые люди, капитан Свистунов, комендант дворца, капитан Кузьмин и какие-то две молодые, нарядно одетые красивые женщины. Они закусывали. Обстановка была не для серьезного разговора, и я увел Керенского в другую комнату. Он настаивал на немедленном движении дальше. Но с кем? Было у меня три сотни и два орудия. Гатчино спокойно, но кто знает, каково будет настроение его частей, когда они увидят, что мы уйдем и нас слишком мало. Даже на разъезды не хватит!

— Но вы сами видите, что сопротивления никакого не будет. Петроградский гарнизон на нашей стороне, — сказал Керенский.

Я, однако, отказался идти вразброд. Надо было дождаться подхода остальных эшелонов, хотя бы своих, послать разъезды к Царскому, Красному и Петергофу и всеми возможными способами выяснить, что делается в Петрограде. Оттуда непрерывно прибывали юнкера и офицеры, бежавшие от большевиков, было много частных лиц, которые все допрашивались мною. Моя жена жила в Царском Селе у подруги моего детства, жены одного артиллерийского генерала, мне удалось связаться с нею городским телефоном и получить сведения о том, что делается в Царском. Все полученные донесения сводились к следующему: в Царском спокойно. К вечеру с великими трудами удалось собрать две роты, одна пошла к Гатчино, другая к Красному Селу. Шли в беспорядке, вразброд.

В Петрограде идет борьба между большевиками и правительством. На стороне большевиков матросы, которых считают до пяти тысяч, и вооруженные рабочие. На стороне правительства только юнкера. По существу, правительства нет. Оно рассеялось и никаких распоряжений не отдает, но в городской думе заседает какой-то «Комитет спасения Родины и Революции», который организует борьбу с большевиками и ведет агитацию в частях Петроградского гарнизона. Солдаты держатся пассивно Никакого желания выходить из города и воевать. Были случаи, что солдатские патрули обезоруживались женщинами на улице. Преображенский и Волынский полки будто бы решили выступить против большевиков, как только мы подойдем к Петрограду. 1–й, 4–й и 14–й Донские полки собираются выступить к нам навстречу, к Пулково, и идти с нами. Их убеждает сделать это совет Союза казачьих войск, который очень энергично работает. Этот совет непрерывно снабжал меня донесениями. От 1–го Донского казачьего полка приехала даже делегация. Я ее принял Три казака весьма подлого вида Косятся, выспрашивают, производят впечатление разведчиков наших настроений, а не переговорщиков о совместных действиях. Наш донской комитет, руководимый доблестным и прекрасным офицером, подъесаулом Ажогиным, [38] обрушился на них, говоря им, что они позорят казачье имя, что им нельзя будет вернуться на Дон. Они отмалчивались, но, уходя, заявили — какой же это демократический комитет, когда в него допущены офицеры?

38

Ажогин Василий Михайлович, р. 8 декабря 1893 г. Из дворян ВВД, казак ст. Ермолаевской Области Войска Донского. Окончил Воронежский кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище (1913), академию Генштаба (1916 — 1917). Подъесаул, врид начальника штаба 1–й Донской казачьей дивизии. Участник Корниловского выступления и боев под Гатчиной в октябре 1917 г. В Донской армии; в 1917–м — начале 1918 г. начальник обороны Сальского округа и командующий войсками округа. С февраля 1918 г. в тюрьме в Царицыне, бежал. Участник Степного похода. С 10 декабря 1918 г. войсковой старшина, адъютант Донского атамана. В Русской Армии в Донском пластунском юнкерском полку и Атаманском военном училище. Полковник. Несколько раз ранен. Был на о. Лемнос, 7 марта 1921 г. исключен из списков с переводом на беженское положение. В эмиграции с 1921 г. в Чехословакии, где окончил университет. Председатель Донского войскового совета. Умер 26 декабря 1983 г. в США.

Но были сведения и менее оптимистические. Они говорили, что Петроградский гарнизон ничто — с ним и сами большевики не считаются. Он не выступит ни на чьей стороне и ничего делать не будет. Опора большевиков — матросы и красногвардейцы, то есть вооруженные рабочие, которых будто бы больше ста тысяч. Рабочие очень воинственно настроены и хорошо сорганизованы. Из Кронштадта в Неву пришла «Аврора» и несколько миноносцев. Большевистские вожди распоряжаются с подавляющей энергией и организуют все новые полки при полном бездействии правительства и властей. Верховский, [39] Полковников и все военное начальство находится в состоянии растерянности и лавирует так, чтобы сохранить свое положение при всяком правительстве.

39

Верховский Александр Иванович, р. 27 ноября 1886 г. в Санкт–Петербурге. Из дворян Смоленской губ. Окончил Пажеский корпус (1905), академию Генштаба (1911). Полковник, начальник штаба Отдельной Черноморской дивизии. После февраля 1917 г. выдвинулся как активный сторонник новой власти и в конце весны 1917 г. назначен командующим войсками Московского военного округа. Генерал–майор. С 30 августа 1917 г. — военный министр Временного правительства. В феврале — ноябре 1918 г. и марте — октябре 1919 г. в заключении, затем был взят в РККА, занимался преимущественно преподавательской работой Арестован 2 февраля 1931 г. и осужден по делу «Весна» (расстрел с заменой 10 годами ИТЛ), но освобожден досрочно. Вновь арестован 11 марта 1938 г. и расстрелян 19 августа 1938 г. в Москве.