Сопротивление материала. Том 2. Мучительная сладость бытия

– Ай да Бродяга! Ай да молодец! – приговаривал Ипатыч, удовлетворённо качая круглой, на короткой шее, головой с ёжиком седых волос. Он оглядел ребят. – Подите, подите! Разомнитесь. Минут, пожалуй, двадцать у нас есть.

Славик первым спрыгнул на насыпь и протянул руку сперва Светке, а потом и Саше. На секунду их лица оказались рядом, опалили друг друга пламенем коротких взглядов и, с трудом преодолевая притяжение, отстранились. Саша спустилась с невысокой в этом месте насыпи и огляделась. Рядом с железнодорожным полотном расстилалось ещё не паханное колхозное поле с прошлогодней стернёй, за которым виднелось шоссе. Слева борозды стерни обводили пригорок с кустами шиповника и черёмухи, примыкавший к полотну железной дороги. На шиповнике только начали раскрываться клейкие молодые листочки, а черёмуха уже выбросила маленькие нежно-зелёные грозди, которые скоро – должно быть, не больше недели – затопят округу белой пеной соцветий со сладким, упоительным ароматом. «Черёмуха любит сырость», – вспомнила Саша бабушкины слова. И правда: в пору её цветения всегда стоят туманы или моросят затяжные дожди…

Невесомая от счастья, Саша пошла по стерне к пригорку и обошла его вокруг. Позади него оказался заросший кустарником овраг, на краю которого она увидела несколько кустиков только что раскрывшихся первоцветов. Она принялась собирать букет и, наклонившись, увидела в овраге, под кустами, целые заросли жёлтых первоцветов и голубых пролесков…

Когда басовитый гудок маневрового тепловоза и ответный свисток Бродяги известили о том, что пора возвращаться, Саша выбралась из оврага с целым снопом цветов. Она шагала к паровозу, то и дело погружая лицо во влажный пахучий букет, и шептала: «Люблю, люблю, люблю!» – пока за поворотом пригорка не показался паровоз.

За кустом черёмухи Саша остановилась. Её нетерпеливый взгляд выхватил толпу мальчишек между двух машин, которые наблюдали за сцепкой. Славик стоял позади всех, сунув руки глубоко в карманы куртки и со спины казался, как и остальные, поглощённым тем, что видел. Но вот он быстро обернулся и метнул взгляд в направлении пригорка. Саша не шевелилась – словно боялась расплескать переполнявшее её блаженство – и продолжала смотреть на любимого. Он медленно повернул голову и увидел её. Несколько мгновений они смотрели друг на друга через это весеннее поле – одни во всём мире – словно бы между их глазами протянулся невидимый, вибрирующий от напряжения провод, посредством которого их сердца вели только им одним понятный разговор…

Но в следующую минуту рядом с Сашей раздался треск сухих стеблей прошлогодней крапивы, и она оказалась лицом к лицу со Светкой.

– Куда ты пропала?.. Ого! – Камарзина увидела букет. – Красотища! Где ты их нашла?

– Там, в овраге, – Саша мотнула головой, испытывая лёгкую досаду. Но сейчас её любви хватило бы, чтобы осчастливить весь мир, и она, ловко разделив букет пополам, протянула половину Светке. – Возьми!

– Ой, спасибо! Маме отнесу. – Камарзина широко улыбнулась, взглянула на Сашу и рассмеялась: – Ты вся жёлтая!

– Жёлтая?!

– Смотри! – запасливая и предусмотрительная Светка достала из кармана складное зеркальце и протянула Саше.

Она взглянула на своё отражение. В самом деле, всё лицо покрывали точки и мазки цветочной пыльцы. Это было забавно, но, к её удивлению, это было всё то же лицо, которое она привыкла видеть в зеркале. Ей почему-то казалось, что оно должно было измениться после всего, что произошло за последний час. Должно было стать…красивее? Взрослее? Она не знала. Но, как ни странно, это было её обычное лицо со своими маленькими несовершенствами – с веснушками, с заживающим прыщиком на подбородке, с этими срастающимися бровями, которые постоянно приходится выщипывать на переносице. Вот, теперь ещё и в цветочной пыльце. Разве может ему нравиться такое лицо?

– Пыльца! – Саша повернула голову и увидела и ещё кое-что – тёмную полоску угольной пыли там, где они со Славиком прикасались друг к другу… Она захлопнула зеркальце. – Пустяки, дома умоюсь.

– Может, хотя бы вытрешь?

– Бесполезно. Только размажу. Тут нужна вода! – отрезала Саша, отдавая Светке зеркало. – Пойдём.

Бродяга и маневровый наконец, лязгнув, соединились, и ребята потянулись обратно. Теперь Саша и Светка стояли рядом, обнимая свои букеты, и Славик дал себя оттиснуть в противоположный угол. К тому же Бродягу тащили на прицепе, а значит, не надо было закидывать в топку уголь и поддерживать огонь. Поэтому на обратном пути стало просторнее, и мальчишки шатались по кабине, от стены к стене. Неистовый восторг первой поездки сбавил обороты, и теперь не только Бродяга остудил топку, но и его пассажиры поостыли – размеренный стук колёс, размеренные разговоры. Саше тоже ничего не оставалось, как, вслед за Камарзиной, отвернуться к окну, но уголком глаз она постоянно искала Славика и иногда ловила короткие синие вспышки его взглядов.

Теперь картинка за окном разматывалась в обратном порядке, но когда поравнялись с Атамановкой, то не было уже ни мужика майке, ни мальчика, ни старушки. Были ранние сумерки, и в окошках хуторка зажигался свет. Только перед крайним домиком, в палисаднике, стоял, опершись на лопату, пожилой казак.

Глава 4.

На другой день в школе только и разговоров было, что о Бродяге. Ребята, которым посчастливилось прокатиться на возрождённом паровозе, на несколько ближайших дней стали звёздами, и некоторые из них с наслаждением использовали свою минуту славы, рассказывая об этом событии всем желающим. В их числе был, конечно, Воробей, голос которого, и без того зычный, теперь просто звенел от гордости. Он детально расписывал все этапы восстановления Бродяги, непринуждённо оперируя техническими терминами, и говорил о паровозе с теплотой и почти с нежностью, как о живом существе.

Вскоре кто-то из живущих по соседству с вокзалом принёс известие о том, что «комки» 1 , стоявшие вдоль путей, перевозят в другое место. Самые любопытные отправились после уроков смотреть – им, выросшим в девяностые, трудно было представить привокзальную площадь без этих «комков». И в самом деле: позади автобусных остановок теперь образовалось пустое пространство, по которому теперь сновал бульдозер, уничтожая последние следы от киосков и ларьков. Позади них был только бетонный забор, звенья которого рабочие крепили теперь к тросам автокрана. Первое звено было поднято и установлено по другую сторону запасного пути. Самые терпеливые – это были, в основном, мальчишки из пятых-седьмых классов – оставались до конца, и на другой день, помимо невыученных уроков, принесли в школу известие о том, что запасной путь теперь полностью расчищен.

1

Так называли появившиеся в 90-е годы коммерческие киоски.

Все эти радостные вести окрылили и участников предполагаемого театрализованного действа, для которых до сих пор репетиции были обычной рутиной, ничем не отличающейся от подготовки к другим большим праздникам. Бльшая часть танцующих вполне сносно освоила фигуры венского вальса, и теперь Жанна Суреновна с военруком обсуждали костюмы и прочий реквизит. Нужны были гимнастёрки – по возможности, образца сороковых – а также платья той эпохи. Кубанцев вызвался связаться с ближайшими войсковыми частями и «потолковать с прапорщиками».

Только для Саши репетиции были настоящей пыткой. Не говоря уже о том, что ей приходилось смотреть, как Седых, с видом хозяйки, прикасается к Славику – её собственный партнёр, Букин, оказался хореографически абсолютно безнадёжен. Когда Жанна Суреновна, убедившись в бесплодности своих усилий, перевела их пару в массовку, Саша испытала и досаду, и облегчение одновременно. Теперь ей не оставалось ничего другого, как стоять в сторонке с остальными неудачницами и с малышнёй из младших классов, изображая матерей с детьми, встречающих своих мужей. По звуку паровозного свистка парни, стоявшие на сцене актового зала, которая должна была изображать вагон, спрыгивали, и девчата бросались их встречать. Все обнимались, «отцы» подхватывали на руки «детей», и тут начинал звучать вальс. Несколько пар – их число пришлось увеличить за счёт параллельных классов – отделялись от толпы и принимались кружиться в танце…

Учитывая масштабы привокзальной площади, репетиции пришлось перенести в «Локомотив», в просторном фойе которого соорудили временный подиум из хоровых помостов. К тому же у дворца культуры имелась звуковая аппаратура и собственный звукорежиссёр. Кубанцев, как и обещал, «пошуровал по сусекам» войсковых складов и раздобыл несколько лежалых, но самых настоящих военных гимнастёрок и галифе. Их на всех, конечно же, не хватало: предприимчивые прапорщики давно уже «утилизировали» старые запасы, но Дедов вспомнил про Валентину Борисовну Воробей, Борькину мать, которая по-прежнему работала на швейной фабрике в должности начальника цеха. Та охотно согласилась организовать пошив военной формы для ребят по имеющимся образцам – сколько потребуется, в рамках праздничного почина! – и даже предложила одеть девочек.