Сопротивление материала. Том 3. Так не бывает
Шрифт:
– Не надо, девочка, я же вижу, как тебе тяжело. Сама не ждала от себя такой подлости, это перед твоими-то экзаменами!
– Ба, ну перестань, ты же не нарочно!
– Не нарочно! – передразнила та. – Как будто тебе или матери от этого легче!
Саша не знала, что на это возразить. Её мысль металась в поисках ответа, который был бы и утешительным, и достаточно убедительным, но ничего подходящего не приходило в голову.
Замолчали, думая каждая о своём. Саша думала о том, что, после ухода отца, бабушка была единственным человеком, на чьё понимание она всегда могла рассчитывать. Неизвестно, чем стала бы её жизнь с матерью, если бы не было бабушки. Точнее, известно чем: нескончаемой чередой придирок и попрёков. И – глухого, безнадёжного
Вера Сергеевна в это самое время думала о том, что лучше бы уж Господь прибрал её во время приступа, чем лежать теперь колодой на пути своей любимой Сашки. Достаточно она была ей заступницей, девочка выросла и, кажется, теперь может сама постоять за себя, а если нет, то пора ей этому научиться. Надо только, чтобы она уехала от матери. «Поговорю с Леной!» – решила она для себя.
Но разговор не задался. Позвонив в Питер, Елена Степановна с трудом выторговала себе ещё неделю, после чего ей либо следовало немедленно приступить к стажировке, либо это место отойдёт другому человеку – желающих было много. Поэтому, когда мать заговорила с ней о Саше, она ответила, что об этом не может быть и речи: Сашка останется в Раздольном с бабушкой – подумаешь, потеряет год! Ерунда в её возрасте, поступит в следующем, как раз получше подготовится. А для неё, Елены Степановны, это, возможно, последний и единственный шанс.
– И мама, не надо из-за этого так переживать! Не хватало ещё тебе второго инфаркта. Сашка не глупая, она всё поймёт!
Саша, конечно, поняла. Разве могло быть иначе? Мать сообщила ей о своём решении тем же вечером. Возразить на её аргументы было нечего: Саша действительно начала готовиться к экзаменам в институт культуры только в мае, к тому же она не была ни медалисткой, ни даже просто отличницей, и шансы, что она поступит с первой попытки, были, честно говоря, фифти-фифти. Но Славик! Что ж, он уедет без неё.
Она проплакала всю ночь, и наутро у неё так болела голова, что даже Елена Степановна, совесть которой всё-таки была не вполне спокойна, оставила её дома, сказав, что за бабушкой присмотрит сама.
Славик уезжал на другой день. Они встретились вечером в парке, на своём месте, и долго стояли обнявшись, не произнося ни слова. Потом он проводил её до больницы и медленно побрёл домой, то и дело оглядываясь, пока не исчез за поворотом. Саша опустилась на больничное крыльцо и разрыдалась.
Там её и обнаружила мать, которую Саша должна была сменить у бабушкиной постели. Елена Степановна провела день между своим отделением и заботами о матери, теперь чувствовала себя совершенно выжатой и начала выходить из себя: дочь опаздывала уже почти на час.
– Ну, будет тебе, Леночка, – пыталась увещевать её Вера Сергеевна, – Она с мальчиком прощается, это всё же её первая любовь. Ты ступай, а она придёт! Мне ничего не нужно, и сидеть тут сиднем необязательно…
Саша не слышала, как мать вышла из дверей служебного входа, куда пускали только тех, кто ухаживал за лежачими больными. Она рыдала так горько, что Елена Степановна, несмотря на всё её раздражение и усталость, ощутила укол сочувствия. Она спустилась на несколько ступенек и, сев рядом с дочерью, обняла её за плечи. Саша вздрогнула и затихла. Мать вздохнула и протянула ей платок.
– Не надо так убиваться, Сашка. Я понимаю, тебе сейчас непросто. Но, поверь мне, даже самые лучшие из них не стоят наших слёз.
«Стят! Стоят! Стоят!» – хотелось закричать Саше. Но она, как обычно, смолчала. Между тем эта внезапная скупая ласка оказалась тем стопором, который наконец остановил поток её слёз. Она ожидала от матери всего чего угодно – жёлчных и обидных попрёков, жёсткой отповеди и издевательских замечаний в адрес Славика – и была готова выплеснуть в ей в лицо всю накопившуюся горечь. Но ничего такого не последовало, а материна
жалость лишила её последних сил.Она теперь только всхлипывала и вытирала мокрое лицо.
– Ну, всё, – проговорила мать, – теперь высморкайся и ступай.
На другой день Елена Степановна взяла билет на самолёт (время поджимало) и сообщила своим, что летит в воскресенье.
– В понедельник я должна быть в клинике. А в следующую пятницу тебя уже выпишут, – говорила она, обращаясь к Вере Сергеевне. – До тех пор девочки, если надо, помогут, я с ними договорилась.
Вскоре мать уехала, надавав бесполезных советов и наспех клюнув Сашу в щёку. Саша осталась одна в тихом доме и долго сидела на диване опустошённая, без единой мысли в голове.
Шар всё-таки упал.
Глава 5. Незнакомка
Они остались с бабушкой одни. Через несколько дней Вера Сергеевна вернулась домой, и жизнь пошла привычным чередом, только Саше теперь самой приходилось ходить на базар и по магазинам. Бабушка почти совсем поправилась, и только по её осторожным, неторопливым движениям можно было догадаться о перенесённом недуге.
Внезапно у Саши образовалось много свободного времени. Её школьные друзья все так или иначе устроились: Славик, как и следовало ожидать, успешно сдал экзамены и теперь учился в Санкт-Петербурге; Ирка поступила в местное педучилище и бльшую часть дня проводила на занятиях. Не повезло только Букину, который на вступительных «завалил» сочинение, но он отнёсся к этому стоически и со свойственным ему оптимизмом: устроился куда-то лаборантом и теперь усердно подтягивал русский.
Словом, все были заняты – кроме неё. Иногда, по вечерам, Саша заглядывала на часок к Ирке, которая с удовольствием откладывала учебники и конспекты ради возможности поболтать с подругой. По выходным Ирка сама наведывалась к Саше, если Иркиной матери не приходило вдруг в голову счесть дочь нездоровой и оставить её дома. Эти встречи были единственной отдушиной. Всё остальное время она была предоставлена сама себе и собственным горьким размышлениям.
Саша старалась, ради бабушки, выглядеть бодрой. Она научилась быстро и тщательно выполнять ту нехитрую домашнюю работу, львиная доля которой раньше приходилась на Веру Сергеевну, поскольку та была на пенсии. От нечего делать выучилась даже готовить. Но много ли им было надо двоим? Домашние дела быстро заканчивались, и самое позднее к полудню Саша бывала уже свободна.
Она боялась наступления этого часа. Мысль, больше не занятая насущными заботами, неотвязно возвращалась к одному и тому же пункту: к крушению её надежд. Пристроившись рядом с бабушкой со своими учебниками и тетрадками, Саша честно пыталась что-то читать и конспектировать, но её беда всегда была настороже, словно сидела за её плечом. Ручка вдруг зависала над листом на середине фразы, взгляд останавливался, убегал за окно или упирался в какую-то точку в пространстве, и горе снова хватало её за горло, запускало свои холодные пальцы в грудь, когтило сердце. Сашины глаза наполнялись слезами, и только когда соль начинала щипать веки, она поспешно опускала взгляд в книгу, пока бабушка не заметила её слабости. Иногда это удавалось, иногда нет, и тогда Вера Сергеевна, вздохнув, выгоняла внучку погулять.
– Незачем тут со мной сидеть, – говорила она, притворно сердясь, – Я вполне прилично себя чувствую, а тебе свежий воздух полезен.
– Свежий воздух полезен всем, – вяло возражала Саша, натягивала джинсы и любимые мокасины и отправлялась бродить.
Она шла в парк, к их месту – в тот безлюдный уголок, где Славик впервые её поцеловал и куда потом они возвращались каждый раз – и, прислонясь к шершавой коре их дерева, долго и безутешно плакала. Обессилев от слёз, брела домой, подставляя лицо ветру, чтобы к возвращению оно обсохло и спала предательская припухлость глаз. Но со временем её горе притупилось, стало привычным. Рана начала затягиваться и больше не кровоточила – просто болела.