Соразмерный образ мой

— Там на столе письмо для Тео — брось в почтовый ящик по пути на работу, сможешь?

— Конечно…

— Вот спасибо.

Марика чуть-чуть приоткрыла дверь. Из ванной ее обдало паром. Она помедлила.

— Мартин…

— Н-н-н?

У нее помутилось в голове.

— Tot ziens, Мартин, — выдавила она.

— Tot ziens, любовь моя. — Мартин пребывал в бодром расположении духа. — До вечера.

У нее навернулись слезы. Как во сне, она поплелась через спальню; в коридоре протиснулась сквозь нагромождение коробок, затянутых пленкой, шмыгнула в кабинет, чтобы забрать письмо Мартина к Тео, выскочила в прихожую — и ступила за порог. На площадке она смешалась, положив ладонь на круглую дверную ручку. В голову пришло непрошенное: «Здесь мы стояли бок о бок, и моя ладонь точно так же лежала на дверной ручке. Только ладонь была молодая; и вообще мы тогда были молоды. Лил дождь. Мы накупили еды и возвращались из магазина». Закрыв глаза, Марика прислушалась. Квартира была большая, и голос Мартина сюда не долетал. Оставив дверь приоткрытой (все равно ее никогда не запирали), Марика надела пальто и проверила часы. Она подхватила чемоданы и стала неуклюже спускаться по лестнице; на втором этаже покосилась на дверь Элспет, но не замедлила шаг. А дойдя до первого этажа, бросила одно из своих писем в почтовую корзину Роберта.

Толкнув калитку, Марика даже не обернулась на «Вотреверс». Она зашагала по тротуару, волоча за собой чемоданы. Январское утро выдалось промозглым; ночью шел дождь. Весь район Хайгейт-Вилледж будто законсервировался: казалось, с той поры, как она в восемьдесят первом приехала сюда молоденькой замужней женщиной, не прошло и суток. Все та же красная телефонная будка торчала на Озерной площади, только озера не было и в помине; впрочем, и раньше, сколько она знала эти места, здесь были только утрамбованные дорожки да несколько скамеек, на которых дремали пенсионеры. Старик-букинист, как всегда, не спускал глаз с группы экскурсантов, которые изучали его малопонятные карты и ветхие книжки. Трусивший через площадь рыжеватый лабрадор ловко увернулся от горластого мальчугана, едва научившегося ходить. Небольшие ресторанчики, химчистки, агентства недвижимости, аптека — все пустовало, будто по округе прокатилась взрывная волна, пощадившая только молодых мам с колясками. Когда Марика опускала в почтовый ящик письмо Мартина, а следом — свое, с точно таким же адресом на конверте, ей вспомнились долгие часы, когда она гуляла здесь с Тео. «Не иначе как доставят в один день», — подумала она.

На стоянке поджидало заказанное такси. Водитель погрузил чемоданы в багажник и сел за руль.

— Хитроу? — уточнил он.

— Совершенно верно, четвертый терминал, — ответила Марика.

Их путь лежал вниз по Норт-Хилл и дальше по Грейт-Норт-роуд.

Через некоторое время, когда Марика заняла очередь к стойке авиакомпании KLM, Мартин выбрался из душа. У стороннего наблюдателя его вид мог бы вызвать нешуточные опасения: с головы до ног он сделался багрово-красным, словно его отварила в кипятке жена людоеда, чтобы удалить вредные примеси.

Мартин блаженствовал. Он наслаждался чистотой. Утренний душ был кульминацией целых суток. Горячие струи смывали все тревоги, подсказывали решение проблем, высвобождали интеллект. Кстати, дневной душ, перед чаепитием, такого удовлетворения не приносил, потому что в голову лезли ненужные мысли, да к тому же приходилось торопиться: в любую минуту могла нагрянуть Марика, работавшая на Би-би-си. А вечерний душ, уже перед сном, и вовсе был не в радость: накатывал мандраж от неизбежности ночи с Марикой, преследовал дурной запашок, не давал покоя вопрос: потребует она сегодня секса или потерпит до следующего раза (в последнее время от секса по большей части удавалось отвертеться); не говоря уже о кроссвордах, и сообщениях, отправленных — и не отправленных — по электронной почте, и заботах об уехавшем в Оксфорд Тео (который, к неудовольствию Мартина, все реже делился подробностями своего быта и романтических знакомств; Марика твердила: «Ему девятнадцать лет — скажи спасибо, что он хоть что-то рассказывает», но это было слабым утешением, и Мартина преследовали мысли о смертоносных вирусах, автокатастрофах и наркотических веществах; помимо всего прочего Тео недавно приобрел мотоцикл: к целому вороху обязанностей, возложенных на Мартина, добавилось много, очень много действий ритуального характера, призванных оберегать здоровье и благополучие Тео).

Мартин принялся обтираться полотенцем. Он ревностно следил за состоянием своего тела, не упуская из виду ни мозолей, ни трещинок, ни комариных укусов, но при этом слабо представлял, как выглядит со стороны. Даже Марика и Тео существовали в сознании Мартина как сгустки ощущений и слов. Лица он запоминал плохо.

Сегодня день начался удачно. Большое число ритуалов, связанных с мытьем и уходом за собой, Мартин подчинял идее симметрии: провел бритвой по левой щеке — проведи точно так же по правой. Несколько лет назад из-за этого случился неприятный казус, когда Мартину пришлось сбрить каждый волосок на своем теле. Бритье занимало не один утренний час, и Марика буквально рыдала. Со временем он смог себе внушить, что бритье можно компенсировать счетом. Поэтому нынче утром он подсчитал движения бритвы (тридцать), необходимые и достаточные для удаления щетины, а потом, аккуратно положив станок на бортик раковины, тридцать раз сосчитал до тридцати. На это ушло двадцать восемь минут. Считал Мартин обстоятельно, не торопясь. Поспешность до добра не доводит. Заторопишься — непременно собьешься, и начинай сначала. Все нужно делать с толком, иначе не будет чувства завершенности.

Завершенность — это когда дело сделано по всем правилам. Мартин получал (быстротечное) удовлетворение от любой соразмерности движений, задач, цифр, ополаскиваний, продуманных и бездумных действий. Но особо потакать своим желаниям тоже не следовало. Суть ведь не в том, чтобы доставить себе удовольствие, а в том, чтобы отвести неприятность.

Случалось, конечно, на чем-то зациклиться — вроде как булавочный укол, следом толчок, а потом сущие мучения: «Газ-то я выключил? Кто это подглядывает в окошко черного хода? Молоко, видно, скисло. Надо сто раз понюхать, прежде чем лить его в чай. А руки я мыл после туалета? Пойду-ка еще разок вымою, для верности. Газ-то я выключил? А штанины случайно не волочились по полу, когда я одевался? Нужно брюки снять и заново надеть, по всем правилам. Еще разок. Еще. Заново. Заново».

Чтобы побороть зацикленность и снять все вопросы, требовалось самопринуждение. «Проверь газ. Вымой руки. Да получше оттирай, а то мало ли что. Мыло возьми хозяйственное. Отбеливателя плесни. Пол грязный. Нужно отдраить. Грязные участки обходи, не наступай. Лишних шагов не делай. Полотенца расстели на полу, чтобы не разносить заразу. Полотенца выстирай. Еще разок. Еще. А в спальню так заходить негоже. Что значит „негоже“? Негоже, и все. Смотри, с какой ноги входишь. И поворачивай налево с обязательным разворотом корпуса, вот так, неплохо. Уже лучше. А Марика? Ей тоже никаких послаблений. Ее это не обрадует. Неважно. Да не будет она этого делать. Нет, будет. Куда она денется? И нечего спорить, это же форменное безобразие. Да что тут такого? Вот именно, что? Откуда я знаю. Даже думать не хочу. А ну-ка, быстро: двадцать два помножить на два: сорок четыре, шестьдесят шесть, восемьдесят восемь… одна тысяча сто двадцать два…»

Дни случались хорошие, плохие и очень плохие. Сегодня день обещал быть хорошим. Мартину вспомнилась студенческая пора, когда он, поступив в Бейлиол, [7] по средам ходил играть в теннис; партнером его был один сокурсник, с которым они встречались на лекциях по математике и философии. Бывали такие дни, когда, еще не расчехлив ракетку, он уже знал, что каждый удар будет как бальзам на сердце. Вот и сегодня у него возникло такое же чувство.

Выйдя из ванной, Мартин обвел глазами спальню. Марика приготовила ему смену одежды. Туфли стояли на полу, точно под штанинами брюк. Все вещи, должным образом сложенные, были на отведенных местах. Ни одна не соприкасалась с другой. Он оглядел паркетный пол. Там, где стерся лак, образовались проплешины; кое-где паркет вспучился от влаги, но Мартина это не волновало. Он пытался определить, можно ли ступать на этот пол босыми ногами. Сегодня, решил Мартин, можно. Остановившись у кровати, он с неспешностью начал одеваться.

7

Бейлиол — один из старейших колледжей Оксфордского университета, основан около 1263 г.

С каждым предметом одежды, в который облачалось его тело, Мартин обретал все большую уверенность от соприкосновения кожи с чистой, проверенной тканью. От голода у него подводило живот, но спешить не следовало. Наконец Мартин сунул ноги в туфли. С обувью вечно была проблема. Коричневые полуботинки выступали посредниками между чистым телом и сомнительным паркетом. Даже неприятно было до них дотрагиваться. А куда денешься: хочешь не хочешь — надо завязывать шнурки. Марика не раз предлагала купить ему кроссовки на липучках, но он не мог на это согласиться по эстетическим соображениям.

Мартин носил только добротные, темные вещи; ему импонировал строгий стиль. Разумеется, дома он обходился без галстука, но выглядел так, будто только что решился его снять или, наоборот, собирался повязать перед выходом из дому. А поскольку он давно никуда не выходил, галстуки висели без пользы в платяном шкафу.

Одевшись, Мартин осторожно проследовал по коридору на кухню. Там для него был накрыт стол. В круглой чаше — хлопья для завтрака, рядом кувшинчик молока, два абрикоса. Он нажал на кнопку электрического чайника, который закипел в считаные минуты. За едой Мартину не приходилось делать над собой больших усилий (правда, для пережевывания определенных продуктов требовалось конкретное число движений челюстями). В кухне главенствовала Марика, а она приказывала ему все подозрения оставлять за порогом. К газовой плите он старался не подходить, потому что никогда не знал, в какую сторону включается и в какую выключается газ: бывало, он часами держался за ручку, вертя ее туда-сюда. Но воду удобно было кипятить в электрическом чайнике, и он этим пользовался.

Рядом с его прибором Марика положила газеты. Девственно чистые и явно никем не читанные. На мгновение Мартин испытал прилив благодарности: свежие газеты он любил открывать первым, но она вечно перебегала ему дорожку. Развернув «Гардиан», он прежде всего нашел кроссворд.

Сегодня был четверг, а на этот день недели Мартин всегда ставил кроссворд с научной тематикой. В данном случае он выбрал астрономию. Мартин пробежал глазами сетку — хотел убедиться, что внешне все безупречно. Конфигурация кроссворда была предметом его особой гордости: клеточки располагались в виде довольно плотной и абсолютно симметричной спиральной галактики. Вслед за тем он просмотрел вчерашний кроссворд с решениями: это была строгая и добротная криптограмма [8] — результат деятельности его коллеги, Альберта Бимиша. Бимиш скрывался под псевдонимом Лилибет; [9] Мартин не мог понять такой странности. Бимиша он в глаза не видел, хотя от случая к случаю беседовал с ним по телефону. Мартину он представлялся волосатым здоровяком в балетной пачке. Для себя Мартин выбрал псевдоним Бэнбери.

8

Криптограмма — здесь род кроссворда, в котором дефиниции даются не напрямую, а с помощью аллюзий и замысловатой игры слов.

9

Бимиш скрывался под псевдонимом Лилибет… — Лилибет — женское имя, уменьшительное от Элизабет (королеву Елизавету II в детстве называли именно так). В Британии профессиональные составители газетных кроссвордов традиционно скрываются под псевдонимами.