Сорные травы

Словом, все хорошо, кроме живых, с которыми тоже приходится общаться. Я в судебные медики-то пошла именно для того, чтобы не иметь дела с больными. К сожалению, хороший врач — это не только светлая голова, но еще и умение принимать людей во всех их проявлениях. По крайней мере, в рабочие часы. То, что хорошего врача из меня не выйдет, я поняла довольно быстро. И выбрала специализацию, исходя из принципа «не навреди». Насколько оказалось сложно прорваться в интернатуру на «судебку», сейчас лучше не вспоминать, но оно того стоило. Нет, с головой у меня все в порядке. А вот с терпением и тактом — не очень. Так что стараюсь лишний раз не встречаться с родственниками покойных. Понятно, трудно сохранять адекватность, потеряв близкого. И все же…

— Девушка, я же просил позвать патологоанатома.

Ну вот, рабочий день, считай, еще не начался, а уже. Семейная пара, чуть за сорок. У нее заплаканное лицо и погасший взгляд, он держится как человек, то ли не осознавший, что произошло, то ли не желающий в это поверить.

— Меня зовут Мария Викторовна, и я судебно-медицинский эксперт. Чем могу помочь?

Дурацкий вопрос. Помочь я могу едва ли, смерть — пожалуй, единственная необратимая штука в нашем мире, а в другой я не верю. Но это лучше чем «что вы хотели?».

— Вы… вскрывали мою дочь?

— Простите, а как ее фамилия?

Может, я, может, и нет. Криминальных трупов хватает — от «подснежников» до суицидов. За последние два дня были три молодые женщины. Изнасилование и убийство, взрыв и криминальный аборт с летальным исходом. Так которая из?

— Воронцова… Катя, — выдавила женщина. Вчера вечером тело отдали.

Эту помню. Неопровержимое доказательство того, что всеблагий и справедливый Господь — всего лишь выдумка для слабых. Девочке было шестнадцать. В девочку был влюблен мальчик, который ее не интересовал совершенно. Такое случается, и нередко. Только мальчик, как водится порой за юными мальчиками, решил, что это конец света. Сделал самопальную бомбу, навесил на пояс, шахид недоделанный. Напросился на встречу — мол, попрощаться хочу, докучать больше не буду. Обнял напоследок и бабахнул.

— Да, я проводила экспертизу. Что вас интересует?

— Где ее трусики? — спросил отец.

— Прошу прощения?

— Нам выдали одежду. Все на месте, кроме трусов. Где они?

— Понятия не имею. Возможно, возвращать было нечего.

Как могут выглядеть трусики после того, как прямо на животе у девушки взорвался заряд?

— Как это вы не имеете понятия, если, как говорите, проводили экспертизу?

— Ко мне на стол тело попадает раздетое. Если хотите, могу поискать санитара, который этим занимался.

— Уж поищите, — процедил он. — Не стыдно на людском горе наживаться?

Отвечать на риторические вопросы не имеет смысла, поэтому я молча развернулась и пошла искать санитара. Не то чтобы я верила, будто он стащил трусы. Просто клиент всегда прав и так далее и тому подобное, а врачи, конечно, убийцы и хамы, и нельзя лишать человека удовольствия в очередной раз убедиться в этом лично.

Искать, разумеется, не пришлось, куда он из секционного зала денется. Идти дольше оказалось: в служебные помещения родственники не допускаются.

— Михалыч, с этой, которую взорвали, ты работал?

Михалычу за шестьдесят, и, кажется, он был здесь всегда. По крайней мере шеф утверждает именно так, а я тут слишком недолго для того, чтобы это оспаривать. Пять лет после института — как раз тот срок, за который из личинки врача формируется специалист. С точки зрения обывателя, правда, доктором меня назвать сложно, ну да обыватели на то и обыватели, чтобы иметь единственно верное мнение обо всем на свете.

— Сама знаешь, я, — ответил Михалыч. — А что?

— Там родители трусы потеряли. Поговоришь?

— А ты чего?

Я сделала умильное лицо.

— Ну, Михалыч, ну миленький, поговори. Я ж опять поругаюсь, ты же знаешь.

— Эх, молодо-зелено, — вздохнул он. — И чему вас только учат? Должна будешь.

Я кивнула. Чему учат? Куче всякой ерунды, которая потом забудется сама собой. А вот разговаривать с людьми — нет. Кто-то потом учится сам, а кто-то как я. Безнадежен.

Михалыч вон безо всякого университета умеет уболтать даже самого агрессивного. Жаль, мастер-классов не дает. Смеется только, мол, любить людей надо, они хорошие, но не все сами это понимают. Может, и так. Только…

Додумать я не успела. Из-за спины раздался крик «врача!», и я рванула туда со всех ног. Из-за банального обморока Михалыч бы не суетился, навидался. И обмороков, и сердечных приступов. И если он орет во всю глотку, значит, что-то серьезное. Из секционного зала через коридор, выложенный кафелем — убьюсь когда-нибудь, поскользнувшись, — туда, где остались безутешные родственники.

Когда я вылетела в холл, над лежащей уже суетились коллеги. Непрямой массаж сердца, дыхание рот в рот, как по учебнику. Вот клинической смерти прямо в морге на моей памяти еще не было.

Михалыч поднял голову:

— «Скорую» вызывай!

— Что сказать? Сердце?

— Да!

Телефон зазвонил, как всегда не вовремя. Муж умирающей, до сих пор тихонько сидевший в углу, подпрыгнул, я матюкнулась, на миг забыв и про этику, и про деонтологию.

«Вот когда ты помрешь — похоронят тебя, гроб украсят зеленым венком» [11] , — завывал телефон, пока я извлекала его из-под рабочего костюма. Муж на эту песню обижается, ну и пусть. У меня больше поводов. Я сбросила вызов — перезвонит, если надо, — и набрала номер «скорой». «В настоящее время все линии заняты, пожалуйста, подождите».

11

«Веселая покойницкая», группа «Башня Rowan».

Попадись мне идиот, что первым придумал ставить на время ожидания музыку, — убила бы. Отключилась, набрала снова. «Пожалуйста, подождите».

Цирк, да и только. Полное здание вроде как врачей, а толку — ноль. Впрочем, будь тут хоть сам Гиппократ, широко бы он развернулся со стандартной аптечкой да мешком Амбу [12] , непонятно, каким чудом попавшим в укладку?

— Что там?

— Не отвечают.

— Не может быть!

— Звони сам. — Я сунула коллеге телефон, он отмахнулся, достал свой. Я снова набрала номер. Музыка. Да сколько ж можно!

12

Ручной дыхательный аппарат.

Нет, я все понимаю. Про врачебные зарплаты мне можно не рассказывать, у мужа-хирурга в расчетке слезы одни, щедро наше государство несказанно. Про то, какая адская работа у «скорой», можно тоже лишний раз не повторять. Результат предсказуем: людей не хватает. И если бригаду приходится ждать полчаса, значит, она едет с одного вызова на другой — и появиться раньше просто некому. Но чтобы вот уже пятнадцать минут занято? Что у них там стряслось, умерли все?

— Скорая помощь. — Ну наконец-то.